Быстрый гол не насторожил викешенцев, и они продолжали вяло мурыжиться, веря, что это – фора слабым, и скоро её отыграют. Отыграли! Не прошло и десяти минут, как пропустили и второй. Царевич поопасался выбить мяч из-под ног семёрки, чтобы как-нибудь не повредить слабые женские ножки, и в результате, убрав свою, дал возможность нападающей свободно продвинуться к воротам и точно влепить в угол. Циркуль, не ожидавший предательства, даже не пошевелился. 0:2! Теперь на поле захотели выбежать только шестеро неуёмных зрителей. Пятерых перехватили викешенцы, вспомнив о рыцарских обязанностях, а шестой сам не смог добежать по прямой и, уклонившись по пологой дуге, упокоился в углу поля, тщетно требуя, чтобы ему дали в удобном положении обнять забивалу. Вот, так вот: не прошло и полтайма, а уже надо, согласно тренерского задания, отыгрывать три мяча. В души викешенцев стало закрадываться сомнение в благоприятном исходе шоу, и вместо гранта начал вырисовываться огромный кукиш. Кто хотя бы немного играл в футбол или хотя бы слышал честные откровения неудавшихся мастеров, тот знает, как трудно переломить себя, свой настрой и неудачное начало игры. Викешенцы, конечно, старались, но получалось у них всё как-то не так, через силу, вяло, без огонька и азарта, без чего настоящей игры не бывает. А аннакондовки не теряли времени даром и засыпали бедного Циркуля градом мячей, он еле успевал отражать их и кувалдами, и циркулями, не ощущая действенной помощи от сонных защитников. Один только прагматичный уравновешенный Доу-Джонс отрабатывал в полную силу, не считаясь с нежными ножками, и если бы не он, быть бы десятичному счёту. Ещё хуже обстояли дела у горе-нападающих. Бен всё подпрыгивал, уберегая ноги и теряя мяч, щуплый Серый то и дело натыкался на мощных тёток-защитниц и отскакивал от них быстрее мяча, Фигаро и Гусар явно пижонили, думая не об игре, а о том, как они выглядят, а Валёк, запутавшись в бесстрашно сующихся навстречу ногах трёх-четырёх защитниц, никак не мог, торопясь, пробить шуструю вратариху, слывшую лучшей в гандбольной команде Академии. Так и продолжалась тягомотина, пока за пять минут до перерыва осоловевший Старче не выставил свою лямбду под ноги Анне, и крупная женщина, не справившись с инерцией, намеренно или нет – неизвестно, потеряв мяч, грохнулась в штрафной площади почище любого Станиславского и тут же, приподнявшись, вздела руки ввысь, взывая о возмездии грубияну то ли к богу, то ли к судье, то ли к обоим сразу. Она забыла или знать не знала, что верхний судья настоятельно рекомендовал, когда треснут по морде, подставить и вторую щеку, то есть, не о наказании виновного просить, а о прощении, и, более того – назначить штрафной в их сторону. Да где там! Разве у нас помнит кто-нибудь хотя бы половину заповедей? У нас и верят-то только в того бога, который даёт. В Ватикане взяли в дурацкую моду отправлять богу новогодние послания, загружая и так перегруженных тяжкими трудами божьих церковных почтальонов, вынужденных заниматься многодневной перлюстрацией, дабы не попала вверх какая-нибудь неприятная для них жалоба или неприятная богу просьба. И что же? Во всех письмах только одно: дай! И лишь однажды какой-то непутёвый поблагодарил бога за то, что он прощает ему все грехи. И никто у нас никогда и никого не убедит в том, что тот Бог, что за облаками и с большой буквы, важнее этих, что на земле и с малой. Тот, конечно, всё видит и всё слышит, но всё делают, и делают не по-божески, эти. Как сейчас, когда полевой божок, не разобравшись в простейшей спорной ситуации, длинно засвистел, почище гаишника, и повелительно указал на одиннадцатиметровую отметку, которую давно вытоптали и надо было восстанавливать. Циркуль, как исключительно заинтересованное лицо, сам отмерил, отступя на шаг от линии ворот, смертельное расстояние, работая природным циркулем, как землемер аршином, в сторону угла штрафной. Судье почему-то не понравилось, и он сам, заступив за линию ворот, которой не было видно, громко отсчитал, еле раздвигая ноги не более чем на 80 см, пресловутые одиннадцать, превратившиеся в девять. Теперь нам не понравилось, и Старче на правах капитана сделал свою одиннадцатиметровую строчку решительными метровыми шагами учёного-технаря, наклонился и, пошарив на земле, положил на ладонь несколько крупинок извёстки, оставшейся от разнесённой ногами по полю отметки. Но судью заклинило, и он упёрто показал на свою отметку. Тогда Анна Владимировна, поняв, что мужиков заело, и распря может дойти до мордобоя, решительно поставила мяч на старческую метку и, отмахнув рукой всех, собралась бить. Судья пожал плечами и отошёл, понимая, что для женщин закреплённых правил не существует.
Итак: поединок Циркуль – Аннаконда. Судья коротко свистнул. По тому, как и откуда она разбегалась, я профессионально понял, что последует викентьевский удар щёчкой, и головой мотнул Циркулю, чтобы он ждал мяч в левом от себя углу. И вообще лучше бы сразу встал там. Но эта дубина стоеросовая не обратила на меня никакого внимания, и в результате – 0:3, и пора сливать воду. Стадион совсем осатанел: «Анна ХУ! ХУ! ХУ! Анна ХУ! ХУ! ХУ!»
На перерыв уходили, сгорбившись, с опущенными головами и жалкими улыбками в ответ на издевательский свист болельщиков. Как только влезли в автобус, Валёк снял форму и переоделся в спортивный костюм.
- Ты что? – недоумённо спросил Викентий Алексеевич.
- Ухожу, - коротко пояснил играющий тренер.
- Как это ухожу? – ещё больше удивился Викентий Алексеевич.
- А так! – Валёк аккуратно сложил форму в сумку и застегнул молнию. – Не хочу позориться, - вскинул лямку сумки на плечо. Я хочу играть в нормальный футбол, а не в театральные поддавки ради красивых глаз, - и решительно вышел.
В автобусе повисла гнетущая тишина, нарушаемая еле слышным потрескиванием железного кузова, перегретого солнцем.
- Может… и нам? – неуверенно предложил Бен, быстро перебегая глазами с одного насупленного лица на другое.
- Первого, - встала Марья Ивановна в дверях, - кто попробует смыться следом, уложу одной левой, - неумело выставила кулачок со сжатыми пальчиками, привычными к линейке и карандашу.
Никто не решился испытать судьбу, и опять надо всеми повисла ощутимая тишина.
- Что ж, - прервал её Макс к общему облегчению, - придётся мне, видевшему весь позор со стороны, провести нелицеприятную тренерскую разборку. – Он прошёл вперёд и встал там, опершись спиной о шофёрскую перегородку. – Вы, братцы-кролики с ослиными ушами, не играли, а имитировали игру, вальяжно передвигаясь рядом с аннакондами, даже не пытаясь отобрать у них мяч или удержать его, пугливо шарахаясь от женщин. Создаётся такое впечатление, что вы боитесь прикоснуться к ним, чтобы не сделать больно, не оцарапать и не толкнуть, словно никогда не щупали баб. Или вам уже не хочется, и вы не мужики? Вы по домашней привычке отдали им инициативу, и они делают с мячом, что хотят, в нахальной уверенности, что им не помешают. Неужели посудницы правы, и среди нас не найдётся пары-тройки настоящих мужчин, чтобы показать настоящую мужскую игру и чтобы они в полной мере ощутили женскую слабость? Выиграв, да ещё с разгромным счётом, они ещё больше будут нас презирать, и не только они, но и вся Академия, все родственники, дети, все последующие потомки.
- Я не буду, - некстати возразила добрая Земфира, но мужественный Макс, твёрдо владеющий домашней инициативой, не обратил никакого внимания на писк слабой женщины и только присел на переднее сиденье для более обстоятельного разговора с квази-мужчинами.
- Особенно удивляет и вызывает отвращение игра нашего связующего. – Викентия Алексеевича так и полыхнуло жаром. – Стыдно смотреть, какие он выделывает «па» вокруг Анны, лишь бы не прикоснуться к ней, давая ей полную свободу. И она, конечно, ею пользуется, то и дело посылая точные пасы своим быстрым и решительным девчонкам. А наш интеллигентный плеймекер, вместо того, чтобы идти на стык и разрушать ихние атаки в начальной стадии, только глазами провожает мячи. Вместо того чтобы организовывать свои атаки, он начисто потерял центр и крутится там бесполезно, пугаясь каждого аннского движения навстречу.
