Филиппо. Случаем, боже мой! Это — случай! (Ударяет по камням склепа.)

Пьетро. Склонитесь к нашим мольбам.

Филиппо. Горе мое не честолюбиво. Оставьте меня одного, я все сказал.

Пьетро. Упрямый, непреклонный старик! Мастер на изречения! Вы будете виной нашей гибели!

Филиппо. Молчи, дерзкий, прочь отсюда!

Пьетро. Я не в силах сказать, что со мной. Ступайте куда хотите, теперь мы будем действовать без вас. И, клянусь смертью господней, нельзя будет сказать, что все погибло оттого лишь, что при нас не было переводчика с латыни. (Уходит.)

Филиппо. Настал твой день, Филиппо! Не значит ли все это, что настал твой день! (Уходит.)

Берег Арно, набережная. Виден длинный ряд дворцов.

Лоренцо (входит). Вот садится солнце; я не могу терять времени, а между тем все это так похоже на потерянное время. (Стучит в дверь.) Эй, синьор Аламанно! Эй!

Аламанно (на террасе своего дворца). Кто там? Чего вам надо?

Лоренцо. Я пришел предупредить вас, что герцог должен быть убит нынче ночью; вы и ваши друзья примете назавтра меры, если вы любите свободу.

Аламанно. Кто должен убить Алессандро?

Лоренцо. Лоренцо Медичи.

Аламанно. Это ты, Ренциначчо? Так зайди отужинать с весельчаками, которые собрались у меня.

Лоренцо. У меня нет времени; готовьтесь действовать завтра.

Аламанно. Это ты хочешь убить герцога? Полно, тебе в голову ударило вино! (Уходит.)

Лоренцо. Быть может, напрасно говорить им, что Алессандро убью я, — ведь никто не хочет мне поверить. (Стучит в другую дверь.) Эй, синьор Пацци! Эй!

Пацци (на террасе). Кто зовет меня?

Лоренцо. Я пришел сказать вам, что герцог будет убит этой ночью; старайтесь действовать завтра на благо свободы Флоренции.

Пацци. Кто должен убить герцога?

Лоренцо. Не все ли равно; как бы то ни было, действуйте, вы и ваши друзья. Я не могу сказать вам имя этого человека.

Пацци. Ты сумасшедший! Ступай к черту, мошенник! (Уходит.)

Лоренцо. Ясно, если я не скажу им, что это я, словам моим еще меньше будет веры. (Стучит в третью дверь.) Эй, синьор Корсини!

Проведитор (на террасе). Что там?

Лоренцо. Герцог Алессандро будет убит нынче ночью.

Проведитор. Вот как, Лоренцо! Если ты пьян, иди шутить в другое место. Ты совсем некстати ранил мою лошадь после бала у Нази; черт бы тебя побрал! (Уходит.)

Лоренцо. Бедная Флоренция, бедная Флоренция! (Уходит.)

Равнина. Входят Пьетро Строцци и двое изгнанников.

Пьетро. Мой отец не захотел прийти. Я не мог его убедить.

Первый изгнанник. Я не буду говорить об этом моим товарищам — тут есть от чего прийти в смятение.

Пьетро. Почему? Садитесь вечером на лошадь, скачите в Сестино во весь опор; я буду там завтра утром. Скажите, что Филиппо отказался, но что Пьетро не отказывается.

Первый изгнанник. Союзникам нужно имя Филиппо; если его не будет, мы ничего не сделаем.

Пьетро. Я принадлежу к тому же роду, что Филиппо; скажите, что придет Строцци, этого довольно.

Первый изгнанник. Меня спросят, который из Строцци, и если я не отвечу: "Филиппо", ничего не выйдет.

Пьетро. Глупец! Делай то, что тебе говорят, отвечай только за себя. Как ты можешь знать заранее, что ничего не выйдет?

Первый изгнанник. Синьор, нельзя так обращаться с людьми.

Пьетро. Довольно! Садись на лошадь и поезжай в Сестино.

Первый изгнанник. Право, синьор, моя лошадь устала; я в эту ночь сделал двенадцать миль. Мне не хочется седлать ее сейчас.

Пьетро. Ты дурак, и только. (Другому изгнаннику.) Поезжайте вы — вы лучше сумеете это сделать.

Второй изгнанник. Что касается Филиппо, мой товарищ прав; имя его, конечно, помогло бы делу.

Пьетро. Трусы! Бессердечные скоты! Ведь дело же в том, что ваши жены и дети умирают с голоду, слышите вы? Имя Филиппо наполнит им рты, но оно не наполнит им желудки. Что за свиньи!

Второй изгнанник. Нельзя сговориться с таким грубияном; идем, товарищ.

Пьетро. Ступай к черту, сволочь, и скажи своей братии, что если я им не нужен, то королю Франции я нужен, и пусть они остерегаются; как бы не дали мне власть над вами всеми!

Первый изгнанник (второму). Пойдем, товарищ, пойдем поужинаем; я, как и ты, изнемогаю от усталости. (Уходят.)

Площадь; ночь.

Лоренцо (входит). Я скажу, что это от стыдливости, и унесу светильник; ведь это часто делается так; новобрачная, например, требует этого от своего мужа, не соглашаясь иначе впустить его в спальню, а Катарину считают такой добродетельной. Бедная девушка — да и кто в этом мире мог бы назваться добродетельным, если не она? Только бы моя мать не умерла от всего этого. А ведь это может случиться. Итак, все готово. Терпение! Ведь час — всего только час, и часы только что пробили. Вам это непременно нужно? Да нет, к чему! Унеси, если хочешь, светильник; женщина отдается в первый раз, это так понятно. Войдите же, обогрейтесь немножко. О боже мой! Ну да, конечно, всего лишь прихоть молодой девушки. И как поверить этому убийству? Это могло бы их удивить, даже Филиппо. А, вот и ты, мертвенный лик!

Появляется луна.

Если бы республиканцы были мужчинами, какой мятеж вспыхнул бы завтра в городе! Но Пьетро — честолюбец; одни Руччелаи еще чего-то стоят. О слова, слова, вечно слова! Если есть там кто-нибудь на небесах, как мы должны его смешить; все это и в самом деле очень забавно. О человеческая болтливость! Великий победитель мертвых тел! Мастер взламывать открытые двери! О человек без рук! Нет, нет! Я не унесу светильника! Я нанесу удар прямо в сердце; он увидит своего убийцу. Клянусь кровью Христовой, завтра все будут высовываться из окон. Только бы он не придумал какого-нибудь нового панциря, какой-нибудь новой кольчуги. Проклятая выдумка! Бороться с богом и дьяволом — это пустяки, но бороться с железом, с кусками проволоки, которые сплела грязная рука оружейника! Я пропущу его вперед; свою шпагу он положит вот сюда — или сюда, да, на этот диван. Обмотать портупею вокруг рукоятки нетрудно. Если бы ему вздумалось улечься, вот было бы хорошо. Будет ли он лежать, сидеть, стоять? Скорее всего, сидеть. Я сначала войду. Скоронконколо запрется в кабинете. И вот мы придем, придем. Мне все же не хотелось бы, чтобы он повернулся ко мне спиной. Я прямо пойду на него. Довольно! Молчи, молчи! Час придет. Мне надо сходить в какой-нибудь кабачок, тут сам не заметишь, как простудишься; выпью бутылку вина. Нет, я не хочу пить. Куда, черт возьми, я пойду? Кабаки закрыты. Покладиста ль она? Да, право же. В одной сорочке? О нет, нет, не думаю. Бедная Катарина! Грустно было б, если бы от всего этого моя мать умерла. И даже если б я поделился с ней своим замыслом, чего бы я достиг? Это не было бы утешением для нее, она только повторяла бы до последнего вздоха: "Преступление! Преступление…" Не знаю, зачем я все хожу, я падаю от усталости. (Садится.) Бедный Филиппо! Дочь, прекрасная, как день! Один лишь раз я сидел рядом с ней под каштаном; эти маленькие белые ручки — как они трудились! Сколько дней провел и я в тени деревьев! О, какое спокойствие, какие дали в Кафаджуоло! Джованна, внучка привратника, так была мила, когда сушила белье. Как она гоняла коз, когда они начинали расхаживать по ее белью, разложенному на траве! Белая коза с длинными тонкими ногами все возвращалась.