– Да.

– Он прикасался к тебе? – Его рука легла ей на горло, под ладонью в бешеном темпе бился пульс. А кожа… кожа была невероятно, фантастически гладкой и нежной. Дрожащие влажные губы слегка приоткрыты, как будто она только что целовалась или собиралась целоваться. – Ты позволила ему прикоснуться к себе, Джесса?

– Нет!

Он не знал, сказала ли она правду, но сейчас это было неважно. Потому что сейчас он хотел от нее только одного и намеревался немедленно это получить.

Длинные, сильные пальцы крепко держали ее подбородок. Он нажал зубами, ее губы приоткрылись, и его язык заполнил ей рот. Джессалин поначалу яростно вырывалась, но вскоре обмякла и, обняв его за шею, запустила пальцы в мягкие черные волосы.

Большими пальцами он погладил ее соски, и они проступили сквозь тонкую, мягкую ткань. Ее руки гладили тугие мышцы на его спине. Ищущие пальцы Джессалин нащупали верхнюю пуговицу кожаных штанов, расстегнули ее, а когда они коснулись живота, Маккейди застонал. Остальные пуговицы он расстегнул сам.

Джессалин гладила и ласкала его, и Маккейди понял, что если он не войдет в нее немедленно, то может быть уже слишком поздно.

Задрав ее юбку, он принялся шарить по панталонам.

Джессалин, тяжело дыша, оторвалась от его губ.

– Маккейди, прошу тебя, не надо рвать…

Но тонкая ткань уже отозвалась протестующим треском. Палец Маккейди привычно скользнул в горячее влажное лоно, Джессалин застонала и выгнулась дугой.

Приподняв ее за шелковистые бедра, Маккейди потянул ее на себя. Джессалин вскрикнула и так сильно мотнула головой, что ударилась о стену. Он прижался губами к пульсирующей жилке на ее нежной шее и вошел еще глубже.

Прочно держа ее на весу, Маккейди снова и снова входил в горячее тело. Джессалин кусала его плечо, впивалась ногтями в напряженные мышцы спины, а внутреннее давление все нарастало и нарастало, пока не закончилось мощным взрывом. Так бывает, если вовремя не выпустить пар из парового котла…

Но и этого им было мало.

Ее голова упала на его плечо, тело, с последними волнами дрожи, обмякло в сильных руках. А Маккейди уже снова целовал ее, чувствуя нарастающее возбуждение. Его пальцы стремительно вытащили все шпильки и заколки из ее волос, и они рассыпались шелковым водопадом.

Маккейди приподнял голову Джессалин.

– Ты мне не солгала? – Джессалин облизнула губы. – Ты, правда, не позволила ему прикоснуться к себе?

Ее влажные глаза светились страстью.

– Он не прикасался ко мне, – прошептала она, обдав его губы горячим дыханием.

Маккейди слегка подался вперед, чтобы проникнуть еще глубже.

– Никогда больше, слышишь, никогда я не должен, приехав домой, обнаруживать, что тебя нет.

– Я объясню.

– Потом. Потом объяснишь. А сейчас я хочу, чтобы в твоей легкомысленной головенке отложилась одна-единственная мысль. Я больше никогда не должен, приехав домой, обнаруживать, что тебя нет. И еще. Без моего разрешения ты не должна проводить ни единой ночи не в моей постели. А так как я намерен проводить все ночи в своей постели, – продолжал он, подкрепляя слова движениями бедер, – то такое разрешение вряд ли когда-нибудь последует. Надеюсь, вам это понятно, леди Сирхэй?

– Да, милорд…

Его губы закрыли ей рот. Поцелуй был долгим и сладким, но этого тоже оказалось недостаточно. Этого никогда не бывало вдоволь. Маккейди сделал резкое движение бедрами, и голова Джессалин снова ударилась о стену.

– Маккейди… кровать, – с трудом проговорила она, сдерживая стоны наслаждения. – Почему… почему мы не можем… заниматься этим… в кровати.

– Да-да, конечно. Кровать. – Его руки приподняли ее за талию, а она обвила его бедра стройными, сильными ногами. Маккейди сделал шаг к кровати.

Кровать представляла собой чудовищное сооружение под черным балдахином, расшитым золотыми иероглифами. Остов кровати поддерживали огромные крокодильи лапы. Маккейди споткнулся об одну из них, и они с Джессалин, хохоча, повалились на покрывало.

Перекатившись на бок, он приподнялся на локте и посмотрел на жену. Ее волосы были цвета летнего восхода. Основная масса цвета ржавчины или старого бургундского перемежалась прядями ярко-огненного цвета. Уголки ее губ, распухших от поцелуев, поползли вверх, и из горла вырвался хрипловатый, скрипучий звук, предвестник смеха. Но рассмеяться ей так не удалось, потому что губы Маккейди опять закрыли ей рот.

Его руки жадно искали ее грудь, и нетерпеливые пальцы скользнули под высокий ворот платья.

– Черт побери! Ну почему между нами всегда оказываются эти дурацкие тряпки?

– Маккейди, не надо рвать…

– Тогда сними побыстрей.

На пол вперемешку полетела одежда. Через минуту она уже снова была в его объятиях – восхитительно обнаженная.

У Джессалин были большие розовато-коричневые соски, похожие на лесные орехи. Маккейди нравилось их целовать. Нравилось чувствовать, как они набухают у него во рту. И ему нравились звуки, которые она при этом издавала – коротенькие, дрожащие вздохи и какие-то бессвязные мольбы.

Он вел языком по воображаемой тропинке, бегущей к низу живота, до тех пор пока не добрался до границы вьющихся волос. Ее бедра, лежавшие на его плечах, слегка подрагивали.

Маккейди раздвинул ноги жены, зарылся лицом в курчавые заросли и почуял свой запах. Она пахла им, как будто он, подобно дикому животному, пометил эту территорию. Маккейди нежно провел языком, и Джессалин, еще шире раздвинув ноги, обеими руками обхватила его голову, извиваясь и постанывая от наслаждения.

Чувствуя во рту ее горячий вкус, он терпеливо дождался, пока по ее телу пройдет последняя волна дрожи. И только тогда приподнялся, собираясь войти в нее. Но ладонь Джессалин уперлась ему в грудь.

– Ляг на спину.

Он перекатился на спину, и Джессалин оказалась сверху.

Маккейди застонал, когда горячие губы сомкнулись вокруг его соска, и еще сильней, когда они двинулись ниже, ниже, пока не достигли тугих темных завитков. Он вошел в ее влажный рот, в эти невероятные губы, и ему показалось, что он сейчас умрет. А губы Джессалин сжимались, разжимались, двигались, пока Маккейди не почувствовал, что больше не выдержит. Он рывком приподнял ее и медленно усадил на себя. Обоим казалось, что он достал до самого сердца.

Джессалин все быстрее и быстрее приподнимала и опускала бедра, а он лишь вполголоса повторял ее имя: «Джесса, Джесса, Джесса…» – до тех пор, пока его голова не откинулась на подушку, а ее рот не приоткрылся в безмолвном крике наслаждения.

Долгое время спустя, когда Маккейди вернулся к реальности, он присел на кровати и, крепко обняв Джессалин, принялся разглядывать комнату: черный балдахин с иероглифами, обои с тропическими сюжетами и внушительных размеров сфинкс, восседающий рядом с камином.

– Интересно, – наконец поинтересовался он, – как может нормальный человек спать в такой комнате?

Джессалин громко и заразительно рассмеялась, и через минуту они уже хохотали вместе. Отсмеявшись, Джессалин потерлась носом о его шею и подбородок, легонько дернув зубами золотую сережку.

– Ты что, действительно подумал, что я оставила тебя ради Кларенса?

Он метнул на нее один из классических взглядов Трелони. Однако усилия пропали даром – Джессалин смотрела в другую сторону.

– Естественно, такая глупость мне и в голову не приходила. Я подумал другое – что тебя осенила гениальная идея подарить ему несколько часов удовольствия в обмен на эти проклятые векселя. И нечего так смотреть. Ты же сама говорила, что ради меня готова на все. – Приподняв ее голову, Маккейди пристально посмотрел ей в глаза. – Так что же ты все-таки сделала.

Джессалин выскользнула из его объятий, встала, подошла к туалетному столику и взяла увесистый документ, придавленный пудреницей. Маккейди нравилось смотреть, как она движется, как распущенные волосы ласкают обнаженную грудь. Подойдя к кровати, Джессалин протянула ему бумаги.

Документ был составлен очень четко и свидетельствовал о том, что его векселя полностью погашены – ежегодные выплаты и основная сумма. Внизу красовалась подпись Титвелла, хотя и не такая размашистая, как обычно. Документ венчала вполне официального вида печать.