И она принадлежала ему.

Солнечные блики играли на широких полях соломенной шляпки, легкий ветерок доносил запах моря и водорослей.

Джессалин Трелони шагала вдоль берега по сухому, мягкому песку, напоминавшему сахар. Она остановилась, чтобы поддеть носком кусок плавника. С одной стороны он оброс водорослями, как спутанной бородой. Джессалин нагнулась поднять, но передумала и оставила лежать на месте.

Наверху, на гребне утеса, она увидела мужчину. Его высокая фигура четко вырисовывалась на фоне бледного неба. Он начал спускаться по тропинке, и Джессалин улыбнулась. «Давай погуляем по берегу сегодня утром», – предложил Маккейди за завтраком, по его обманчиво-сонному, тяжелому взгляду она сразу поняла, что он имеет в вид}/. А ей-то казалось, что они уже занимались этим везде, где только возможно, в том числе на столе, между кофейных чашек и тарелок с тостами.

Между ними постоянно вспыхивало желание. Точнее, оно никогда не проходило. Господи, как же они хотели друг друга! Их желание было таким же неистовым и разрушительным, как корнуолльский шторм. Шторм, который срывает крыши домов и выворачивает с корнем деревья.

Шторм, который сметает все на своем пути и навсегда изменяет жизни тех, кого вовлек в свою орбиту. Так и они оказались беспомощными, будучи не в силах сопротивляться этой могучей стихии.

Джессалин прикрыла глаза от слепящего солнца. Мужчина уже спустился и, сняв шляпу, вытирал вспотевший лоб. Золотистые волосы вспыхнули на солнце. У Джессалин перехватило дыхание.

Над головой с громким криком пролетела какая-то птица. Кларенс Титвелл был уже совсем рядом, и Джессалин потрясло то, как он изменился. Под глазами залегли черные тени, губы казались совершенно бескровными. На подбородке еще виднелся синяк. На какое-то мгновение ей стало жаль его. Вернее, жаль того мальчика, который все детство был ее другом.

Его глаза впились в ее лицо, и Джессалин отвернулась, чтобы не видеть наполнявшей их муки.

– Джессалин, он принудил тебя силой? Она покачала головой.

– Нет. Конечно, нет. Кларенс, зачем ты приехал? Почему бы тебе наконец не оставить нас в покое?

Он отшатнулся, как будто она его ударила.

– Я не могу. Я слишком сильно люблю тебя. Я никогда не хотел причинить тебе зла. Я всего лишь хотел, чтобы ты стала моей женой.

– Ах, Кларенс… – Странно, но все подлости, которые он делал и ей, и Маккейди, сейчас словно забылись. Джессалин по-прежнему жалела его. – Слишком поздно.

– Ничего подобного. Я могу добиться аннулирования вашего брака. Ты скажешь, что он заставил тебя силой. Ведь весь Лондон видел, как он тащил тебя от алтаря.

К ним своей прихрамывающей походкой, оставлявшей глубокие следы на песке, приближался Маккейди. Сердце Джессалин забилось сильнее, а все тело заныло при воспоминании о его ласках.

– Во-первых, он меня ни за что не отпустит, – сказала она, – а во-вторых, я сама никуда не уйду. Я люблю его.

Кларенс заметил, как изменилось ее лицо, и его спина напряглась. Но он не обернулся.

– Он принесет тебе только несчастье. Ты же знаешь, не сегодня-завтра он сядет в тюрьму. И что ты станешь делать, когда…

– Сниму комнату неподалеку от Флит-стрит и каждый день буду навещать его, – заявила Джессалин. Она знала, что Маккейди уже слышит их разговор, и хотела, чтобы он слышал. – Возьму сдельную работу, буду клеить коробки для сигар, продавать зелень на Ковент-Гарденском рынке. Я буду делать все что угодно, лишь бы мы были вместе.

Кларенс шагнул к ней. В его глазах застыло озадаченное, слегка испуганное выражение. Он схватил ее за руку, как будто собирался увести за собой.

– Джессалин…

– Для тебя, Титвелл, она леди Сирхэй. И держи свои руки подальше. – Обняв жену за талию, Маккейди привлек ее к себе. Джессалин вдруг стало страшно. Она умоляюще посмотрела на Кларенса, но тот поедал Маккейди черным от ярости и ненависти взглядом.

– Ублюдок, – выдавил он сквозь зубы. Губы графа искривились в насмешливой улыбке.

– В самом деле? Мои родители, по крайней мере, состояли в браке… дорогой кузен.

Кларенса била дрожь. Его посеревшее лицо приобрело оттенок старого воска.

– Ты когда-то пообещал мне, что не причинишь ей никакого зла. И тем не менее ты похищаешь ее из-под венца и делаешь своей женой в какой-то лачуге чуть ли не на полу.

– Если быть более точным, то в пивной.

– Разве тебе совершенно безразлична ее судьба? Ведь ты же искалечил ей жизнь.

– Да, я действительно поступил, как мерзавец. Но ведь я никогда и не пытался казаться лучше, чем я есть. И потом, она сама вроде бы не жалуется. – Взгляд из-под полуприкрытых тяжелых век казался сонным и равнодушным, но рука Маккейди так крепко сжимала талию Джессалин, что она с трудом могла дышать. – Правда, Джесса?

– Маккейди, пожалуйста, не издевайся над ним. Не стоит…

– Она боится. – Кларенс фальшиво рассмеялся. – Не правда ли, дорогая? Ты боишься, что я расскажу ему о нашем маленьком соглашении.

– Кларенс, не надо… Маккейди перебил ее.

– О каком соглашении? – спокойно поинтересовался он.

– На следующий день после свадьбы я обещал ей отдать все твои векселя. Но так как свадьбы не было, то они по-прежнему у меня. И если через десять дней ты не принесешь десять тысяч фунтов, за тобой явятся бейлифы. – Кларенс сжал кулаки. – Сейчас она твоя, Сирхэй. По в конце концов она все равно будет принадлежать мне. Это лишь вопрос времени. – Он резко развернулся и пошел прочь так быстро, что фалды сюртука хлестали по его ногам, а сапоги глубоко взрывали сухой песок.

Яростный взгляд Маккейди хлестнул Джессалин, как удар бича.

– Он сказал правду?

– Маккейди…

Он грубо схватил ее за руки и встряхнул.

– Он сказал правду?

– Ради тебя я готова на все.

Он выпустил ее, и от неожиданности она чуть не, упала.

– Понятно, – с издевкой протянул он. – В том числе и на то, чтобы продавать себя, как шлюха с Ковент-Гарденского рынка.

– Да! – выкрикнула Джессалин, приподнимаясь на носки, чтобы смотреть ему прямо в лицо. – Если это нужно, чтобы спасти тебя от тюрьмы. Это так ужасно?

– Да, черт побери! – заорал он в ответ. Его глаза пылали яростью, но в них было и что-то другое. Какая-то озадаченность. Как будто Джессалин по-прежнему оставалась для него тайной.

Джессалин еще сильней вытянулась на носках, так что теперь они стояли нос к носу.

– Я люблю тебя! – кричала она. – Я готова сделать для тебя все что угодно. Так какого же черта ты злишься?

– Я не знаю! – прорычал Он в ответ и, резко повернувшись, пошел прочь.

– Куда ты?

Он не остановился. Тогда Джессалин, подобрав юбки, помчалась следом, увязая в глубоком песке.

– Черт бы тебя побрал, Маккейди, я не позволю тебе уйти от меня! – Догнав, она повисла у него на плече и повалила его на колени. Шляпка слетела с головы, и Джессалин отбросила ее подальше к скалам.

Маккейди перевернулся на спину, потянув ее на себя.

– Какого черта…

– Я не позволю тебе уйти! – Она молотила кулаками по его груди. – Я не позволю тебе снова бросить меня, слышишь, Маккейди? – Схватив его за волосы, она впилась в его губы. Это было все равно, что поднести горящий факел к бочонку с порохом.

Ее дыхание обжигало его шею.

– Никогда, – шептала она, чувствуя, как сильно бьется его сердце, – никогда я не позволю тебе снова меня бросить.

Маккейди тяжело вздохнул:

– Я и не собираюсь бросать тебя, женщина. Я всего лишь еду в Пензанс. Завтра мы заканчиваем локомотив. Ведь эти чертовы испытания все равно состоятся, окажусь я в тюрьме или нет… О, дьявол! – Джессалин почувствовала, как под ее животом начало пульсировать что-то твердое и горячее. Такое горячее, что она ощущала этот жар даже сквозь двойной слой одежды. Она потерлась о его бедра и услышала, как у него перехватило дыхание. – Бог ты мой! Даже злясь на тебя, я все равно постоянно, мучительно тебя хочу… – Маккейди резко замолчал и попытался оттолкнуть ее.