– Вы сами построили эту машину, милорд?

– Да, мисс Летти.

Джессалин еще раз критически оглядела машину, как будто ожидала самого худшего. Но, к великому изумлению Маккейди, она произнесла:

– Красивая.

– Спасибо… Я не думал, что вы вернетесь в Корнуолл, – отозвался Маккейди, подумав про себя: «Этот разговор совершенно безумен. Ну почему мы никогда не можем поговорить о том, что на самом деле важно? Господи, почему я ни с кем не могу поговорить о том, что важно?»

Пухлые губы Джессалин дрогнули, как будто она собиралась улыбнуться. И Маккейди подумал, что этой жизнерадостности, этого внутреннего огня никто не сможет отнять у нее, как бы жестоко ни обходилась с ней судьба.

– Мы приехали совсем ненадолго, милорд. В мае мы с бабушкой едем в Эпсон, на дерби.

– Значит, Голубая Луна уже поправилась? Она сможет участвовать в скачках?

– По крайней мере, так утверждает Майор. – Пара серьезных глаз цвета дыма пристально посмотрела на Маккейди. – Вы все еще думаете, что на тех скачках все было подстроено?

– Я уверен, что столкновение было преднамеренным. На вашем месте, мисс Летти, я бы не особенно доверял вашему жокею.

Глаза Джессалин потемнели от гнева.

– Топпер никогда бы на такое не пошел.

– Ваша вера в людей просто восхитительна, мисс Летти. Но меня больше интересует другое… – Захватив непослушный локон, выбившийся из-под шляпки, Маккейди пропустил его между пальцами. Шелковистый на ощупь, локон напоминал расплавленное золото. Заправив его обратно, Маккейди ненадолго задержал свои пальцы у нежного виска. Джессалин бил озноб. – Меня интересует другое. Мне кажется, что, если человек вам небезразличен, вы сможете простить ему все.

Джессалин прекрасно поняла, о чем он говорит. В атом Маккейди не сомневался и с большим нетерпением ждал ответа.

– Нет, – ответила она. – Не все.

– Мисс Летти! Мисс Летти! Смотрите!

В дверь ворвалась маленькая черноволосая девчушка и розовом платьице. Широкая, щербатая улыбка растягивала рот почти до ушей: В чумазом кулачке ребенок сжимал какую-то траву.

Остановившись перед Джессалин, девочка протянула ей этот сомнительный букет. Трава была вырвана с корнем, и на свежеподметенный пол посыпались комья грязи.

– Это вам, мисс Летти.

Джессалин взяла подарок и ласково улыбнулась девочке.

– Спасибо, малышка Джесси. Они очень красивые. – И, стараясь не дышать, она поднесла «букет» к носу. Маккейди, сразу уловивший резкий запах дикого чеснока, отвернулся, чтобы скрыть улыбку.

Внезапно в открытое окно влетела пара ворон и с громким карканьем принялась кружить под потолком.

– Смотрите! – закричала Джесси, показывая куда-то замызганным пальчиком.

Маккейди быстро повернулся к окну, ничего не увидел, подошел и высунулся наружу. По крутой тропинке поспешно убегал какой-то мужчина – плотный, коренастый, одетый, как обычный рудокоп.

– Это дедушка! – закричала малышка Джесси, заглушив пронзительное карканье.

– Джеки Стаут! – Джессалин вздрогнула, и Маккейди с изумлением заметил, что она чем-то напугана.

– Кто?

– Джеки Стаут. – Джессалин обняла девочку и погладила ее по голове. – Джесси – та самая малышка, которую мы нашли в заброшенной шахте.

Маккейди удивленно посмотрел на ребенка. При виде этого бледного, худенького личика в нем шевельнулось какое-то далекое воспоминание. У девочки был острый подбородок и кошачьи глаза. Черные косички свисали почти до пояса. Сквозь прореху в панталонах выглядывало поцарапанное колено. Девочка уже совсем большая. Да ведь, в конце концов, прошло пять лет.

– Джеки Стаут – ее дед, – напомнила Джессалин.

– Да, я прекрасно помню этого мерзавца, однако думал, что его давно повесили за браконьерство.

– Я не люблю дедушку, – вметалась малышка Джесси. – Он меня как-то ударил и обозвал э-э… ублюдком. Мама говорит, что по нему виселица плачет.

Маккейди присел на корточки, чтобы его глаза были вровень с глазами девочки. Малышка Джесси. Повинуясь какому-то странному чувству, он протянул руку и коснулся ее щеки, словно желая убедиться, что она настоящая. Ибо то далекое лето казалось ему скорее сном, чем явью.

– Вряд ли это был твой дедушка, – мягко сказал он. – Наверное, просто какой-то рудокоп приехал издалека в поисках работы.

– Это был дедушка, – продолжал настаивать ребенок. Маккейди поднял голову и посмотрел на Джессалин.

Сейчас ее лицо было спокойно, но в глазах по-прежнему мелькали проблески страха. Ему хотелось поподробнее расспросить ее о Джеки Стауте и о том, почему она так боится его сейчас, хотя совсем не боялась тем далеким летом. Но тут в дверях появилась Эмили. Ее хорошенькое личико светилось от счастья. Джессалин виновато вспыхнула и отступила от Маккейди, будто в их беседе было что-то постыдное.

– Нет, вы обязательно должны на это посмотреть! – восторженно воскликнула Эмили. – Джессалин… милорд. – При взгляде на мужа она очаровательно зарделась. – Вы обязательно должны пойти. Там такое интересное состязание. Шахтеры соревнуются, кто дальше закинет крепь из старой шахты. Я никогда не видела ничего подобного.

Визжа от восторга, малышка Джесси подбежала к Эмили. За ней последовала и Джессалин. Маккейди поднялся на ноги, но не двинулся с места. Пришло время подбрасывать горючее в топку, и ему вдруг показалось, что в помещении стало слишком тесно.

Из топки вырывался раскаленный воздух. Маккейди подбросил угля, и огонь снова весело запылал. Силуэты двух женщин и ребенка отчетливо выделялись на фоне синего неба и зеленого моря. Весело рассмеявшись, Эмили что-то сказала Джессалин. Маккейди с нетерпением ждал. Но ответного смеха не последовало.

Маккейди в который раз повторял себе, что обязан держаться от нее подальше, что не должен ее видеть. Но что-то внутри противилось этому. Она была необходима ему, как воздух, как пища, а без нее он медленно умирал от голода. И потому каждую минуту, каждую секунду его глаза, каждый нерв его тела не уставали выискивать ее в толпе. И когда он увидел, что Джессалин отделилась от остальных и направилась к прибрежным скалам, он последовал за ней.

Прилив уже почти поглотил узкий берег. Джессалин присела на какой-то древний, поросший мхом и водорослями камень. Маккейди подошел и сел рядом, остро почувствовав, как напряглось все ее тело. Но она не стала убегать. Кроме них двоих и чаек, на берегу не было ни души.

Руки Маккейди дрожали от нестерпимого желания коснуться ее. Он стиснул их в кулаки и крепко зажал между коленями.

Заметив в расселине скалы примулу, он сорвал цветок и сжал пальцами тонкий стебель. Луна в этот день взошла очень рано – бледная и ущербная. И совсем, совсем не голубая.

– Здесь так красиво, – выговорила наконец Джессалин, нарушая молчание. – Но я все время думаю о том, как это место будет выглядеть через несколько месяцев, когда заработает рудник. Наверное, все будет завалено кучами шлака.

Но Маккейди не смотрел туда, куда устремила взгляд Джессалин, – на воду, бурлившую у подножия утеса. Он смотрел на нее. Пряди волос цвета ночного костра обрамляли бледное лицо. Ее нежная кожа казалась почти прозрачной. И ее губы… ее губы…

Взглянув на свою руку, он заметил, что совершенно истерзал несчастный цветок, и отбросил его в сторону.

– Я-то думал, тебе хочется, чтобы я открыл этот рудник.

– Да-да, конечно, хочется. Иногда я бываю ужасной эгоисткой.

Они еще немного помолчали, наблюдая, как по влажным скалам быстро скачет зуек с зажатым в клюве песчаным угрем. Джессалин начала подниматься, и Маккейди протянул руку, чтобы ей помочь. Это был общепринятый, совершенно допустимый жест. Но когда они все-таки встали, он понял, что не в силах выпустить ее руку. Сквозь тонкий муслиновый рукав платья он ощущал тепло ее тела, чувствовал, как она дрожит от его прикосновения.

– Джессалин…

Она решительно вырвала руку.

– Я бы очень хотела… – Она осеклась, подбирая нужные слова. Острые белые зубы до крови прикусили нижнюю губу.