Под скрипучие звуки шарманки по кругу все быстрее и быстрее двигались деревянные лошадки с высоко поднятыми ногами, с развевающимися хвостами и гривами. Джессалин никогда не видела такого чуда и громко рассмеялась.

Раскрашенные в яркие цвета фигурки лошадей крепились к деревянной платформе на высоких шестах. А сама платформа крепилась к колесу, которое крутила пара осликов. Зазывала в клетчатом пиджаке приглашал всех проходящих мимо покататься на карусели.

– Кажется, мы снова встретились, мисс Летти. Он, слегка прихрамывая, приближался к ней в быстро сгущающихся сумерках. Опять этот Трелони! И что это он все время ее выискивает? Лучше бы оставил в покое.

– Что вам от меня нужно?

Казалось, что он вот-вот улыбнется.

– А как вы думаете? – Вопрос повис в воздухе, в нем чувствовалась какая-то скрытая угроза. А может быть, обещание. – Честно говоря, хотел посетовать, что лишился из-за вас гинеи.

– Не представляю, о чем вы говорите.

– Наш добрый пастор так расхваливал ваши таланты по части улыбок, что я поставил на вас целую гинею. Он убедил меня, что я просто не могу проиграть.

– Наперед наука, сэр. Никогда не следует ставить наверняка.

Он рассмеялся, и на этот глубокий, гортанный звук отозвалось все ее существо. Он сделал еще шаг к ней. Близость обожгла Джессалин, как пламя свечи, и ей пришлось отвернуться, чтобы он не смог прочитать, что написано на ее лице. Ну почему он так на нее действует! Ведь он же ей совсем не нравился. Иногда даже просто пугал. И все же стоило ей увидеть Трелони, как все ее тело напрягалось, как если бы сквозь нее пропустили электрический разряд. Джессалин как-то читала, что от этого даже мертвые лягушки начинают прыгать по комнате. Она улыбнулась своей глупой мысли.

– Людям, которые начинают улыбаться без видимой причины, доверять нельзя.

Джессалин подняла взгляд. Трелони внимательно изучал ее из-под полуопущенных век.

– О, причина всегда найдется, – сказала она. – А злитесь вы из-за того, что не знаете, какая причина, и подозреваете, что смеются над вами.

– Тем больше причин не доверять таким людям. Джессалин как завороженная наблюдала за складками в углах его рта – когда он говорил, они становились резче. В его голосе звучала горькая убежденность – видимо, по части того, можно или нельзя доверять людям, у него был не самый приятный опыт.

Наступила тягостная тишина. Джессалин понимала, что нужно заговорить, иначе он подумает, что она совсем дурочка. Вот сейчас он извинится, отпустит насмешливый поклон и уйдет. Еще мгновение назад ей хотелось, чтобы он оставил ее в покое. А теперь почему-то совсем наоборот. Она судорожно подыскивала тему для разговора, но в голове было пусто, словно в кружке для пожертвований преподобного Траутбека.

Шарманка выдала очередное скрипучее крещендо, лошадки закружились еще быстрее и теперь казались совсем размытыми и напоминали пятна пролитой краски. В темноте мерцали китайские фонарики, и в их свете все вокруг казалось живым.

Джессалин невольно вздохнула:

– Как здорово!..

– Давайте проверим?

Прежде чем Джессалин успела сообразить, что он имеет в виду, Трелони уже ухватил ее за руку и потащил за собой.

– Но это же для детей! – пыталась протестовать она, но он ее не слышал. Запустив пальцы в жилетный карман, он выудил пару монет и протянул их изумленному зазывале в клетчатом пиджаке.

Он подсадил Джессалин и сам прыгнул следом на вертящуюся платформу. Видимо, при этом вес– пришелся на больную ногу, и лицо его исказила болезненная гримаса. Джессалин протянула руку, чтобы помочь ему сохранить равновесие, но Трелони, схватив ее за талию, усадил на ярко-синюю лошадку. Она засмеялась, ухватилась за шест, и мир вокруг завертелся вихрем.

Их взгляды встретились, он улыбнулся. Это была первая настоящая, искренняя улыбка, которую она увидела на его лице. От нее тотчас смягчились суровые черты, а горькие складки в уголках рта превратились в мальчишеские ямочки. Джессалин чувствовала тепло его рук на своей талии, А карусель все кружилась и кружилась, и китайские фонарики превратились в кружащиеся цветные звезды. И хотелось, чтобы эта круговерть не останавливалась никогда.

Но карусель уже понемногу замедляла ход. Музыка тоже постепенно сошла на нет, а с ней и его улыбка. И вот Трелони уже стоит на платформе, помогая Джессалин сойти. Все кончилось так быстро! Она едва отдышалась, словно это она, а не деревянные лошадки, летала по кругу.

Сумерки окончательно сгустились, фонари отбрасывали резкие тени на ярмарочную площадь и на его лицо.

Налетевший порыв ветра подхватил локон Джессалин и прилепил его ко рту. Грубый шов кожаной перчатки коснулся ее губ. Прежде чем отвести непокорную прядь, Трелони задержал ее пальцами, будто хотел проверить, какая она на ощупь. А когда его рука легко коснулась ее уха, в животе Джессалин возникла странная пустота, почти боль. Ей чего-то отчаянно хотелось, но вот чего именно, она не могла даже представить себе.

Трелони отступил назад, и только тогда Джессалин поняла, что все это время сдерживала дыхание.

– Благодарю вас за замечательный вечер, мисс Летти. Может быть, мы как-нибудь еще прокатимся, но уже на настоящих лошадях.

Джессалин смотрела на его лицо, на пронзительные глаза и суровый рот. «С ним опасно иметь дело…» Он и притягивал, и в то же время отталкивал ее. Она попыталась было сказать, что он не должен приходить к ним, пока их официально не представили друг другу, но грудь и горло так сжало, что невозможно было произнести ни слова.

– Джессалин!

Она обернулась и увидела спешащего к ней высокого юношу. Тот приветственно помахал шляпой, и свет фонарей позолотил его волосы, превратив их в сияющий ореол.

– Кларенс! – обрадовалась Джессалин.

– Я так и знал, что найду тебя здесь, – сказал он, подходя поближе. – Но даже не смел надеяться… – Схватив ее руки, Кларенс расплылся в обаятельной улыбке, обнажившей небольшой просвет между передними зубами. Изумрудно-зеленые глаза смотрели тепло и открыто. Но вот его взгляд скользнул за ее спину, и они сузились.

Джессалин обернулась и увидела удаляющуюся спину Трелони. Почему-то стало очень обидно, словно ее как щенка вывезли в чистое поле и бросили.

– Ты была с Маккейди Трелони? – с нескрываемым удивлением поинтересовался Кларенс.

– Что? – Джессалин только сейчас заметила, что Кларенс по-прежнему держит обе ее руки в своих и пристально смотрит ей в лицо. Освободив руки, она заставила себя рассмеяться. – О нет, я даже не знаю мистера Трелони. Точнее, не настолько, чтобы с ним разговаривать. Ну, может быть, и настолько, чтобы разговаривать, но я его не знаю… Если ты понимаешь, что я имею в виду…

Кларенс широко улыбнулся.

– Джессалин, ты лопочешь. А лопочешь ты тогда, когда нервничаешь. Или тогда, когда тебе есть что скрывать.

Он ее слишком хорошо знал, этот Кларенс Титвелл. В детстве они почти не расставались – плавали, катались верхом, рыбачили. Они делились друг с другом мечтами и секретами. Но с тех пор много воды утекло: те мечты и секреты казались теперь совсем детскими. С тех пор как Титвелл уехал в Итон, а потом поступил в университет, они почти не виделись. И Джессалин внезапно осознала, что перед ней взрослый мужчина, стройный, светловолосый, одетый как типичный лондонец – в табачного цвета пальто и желтовато-коричневые модные брюки.

Двоюродные братья. Кларенс и этот Трелони – они ведь кузены.

Теперь Джессалин вспомнила… Сестра матери Кларенса была замужем за графом Сирхэем. Все уже умерли. И граф, и мать Кларенса, и ее сестра. С ними был связан какой-то скандал. Из тех, всякие разговоры о которых тотчас же прекращаются, стоит молодой девушке зайти в комнату. Обычно это означает, что кто-то вступил с кем-то в связь, не состоя в браке.

– Джессалин?

Джессалин пристально посмотрела на Кларенса, ища хоть какое-то сходство с его темноволосым кузеном. Не считая высокого роста, их можно было назвать полной противоположностью друг другу.