«Хозяйка зля» — старшая кабатчица Руддлана — шумно сделала глоток, подержала во рту, потом, закатив глаза, дала ему разлиться по языку и небу и проглотила. Несколько мгновений она пребывала в глубочайшем раздумье, с поджатыми губами и взглядом, устремленным в небеса, в то время как собравшаяся толпа ждала, затаив дыхание.
— Пить можно! — наконец провозгласила «хозяйка эля» с торжественностью епископа, отправляющего мессу.
Толпа в унисон сделала выдох, похожий на порыв ветра.
Кожаная кружка с янтарной жидкостью, увенчанная шапкой пены, была передана Арианне. Та сделала маленький глоток, воскликнула: «Эль превосходен!» — и горожане разразились радостными криками. Рейну тоже подали полную кружку. Он приложился к ней и не отрывался до тех пор, пока не прикончил весь эль к полному восторгу зрителей. Пена осталась на его верхней губе ожерельем мелких пузырьков, которые он с удовольствием слизнул. Арианна подумала, что с не меньшим удовольствием сделала бы это вместо него.
Однако подобный спектакль был бы слишком смелым, даже для веселящейся толпы. Руддлан отмечал ежегодный День эля, когда ранее приготовленный напиток объявляется готовым к употреблению. Хозяева замка были приглашены на него в качестве почетных гостей. Этот праздник чаще называли Днем церковного эля, так как на прицерковном кладбище проходила большая распродажа этого напитка, доход от которой шел в церковную кассу. Эль продавался всем желающим, а тем, кто подходил по третьему разу, полагалась бесплатно свежая лепешка.
В это время года церковный придел использовался для хранения излишков сена после завершения покоса. Его вкусный запах — настоящий запах лета — пропитал воздух так густо, что у Арианны свербило в носу. Солнце позднего июня, желтое, как кувшинка, сияло в безоблачном небе, заливая церковную площадь светом и теплом. Арианна чувствовала себя такой счастливой в этот день, что ей хотелось смеяться, кричать и петь от радости, даже плясать и прыгать... но как раз это последнее было невозможно, потому что она сама себе казалась супоросой свиньей, готовой принести двойной выводок. К счастью, беременность подходила к концу.
Эль шел нарасхват: кружка за кружкой наполнялась, опустошалась и наполнялась снова. Талиазин, с неизменной лирой на перевязи, верховодил разношерстной группой музыкантов, которую набрал здесь же, среди собравшейся на кладбище толпы. Теперь они усердно извлекали из тамбурина, волынки и пары цимбал залихватскую мелодию, пусть не слишком изысканную, зато громкую. Горожане, падкие на подобные развлечения, уже кружились парами в веселой пляске, подпевая при этом (если можно так назвать дикий рев, рвущийся из глубин согретых элем душ). Церковные колокола присоединились к какофонии, подняв оглушительный трезвон. Чтобы не оглохнуть, Арианна закрыла уши ладонями и подумывала о том, чтобы зажмуриться, так как плясуны вертелись, как спицы колес несущейся во весь опор телеги, и одним своим видом вызывали головокружение.
— А все-таки хочется потанцевать... — с завистью сказала она некоторое время спустя, заметив, что притопывает в такт музыке.
— Этого еще не хватало! — отрезал Рейн.
— Ты только посмотри, — вздохнула она, тыча пальцем в неохватный холм своего живота. — Здесь нет ни одной бочки, которая сравнилась бы со мной в размерах. Хоть бы он поскорее родился!
— Наша доченька появится на свет тогда, когда придет время, — проворковал Рейн, поглаживая то место, куда она потыкала. — Уговорами и жалобами ее оттуда не выманить.
— Ну конечно, «она»! Как же, как же! Я тебе говорила раз сто, не меньше, что на этот раз ношу сына, а не дочь.
Они пробыли на празднике ровно столько времени, сколько понадобилось, чтобы выпить не спеша еще по кружке эля, потом Арианна направилась в замок, опираясь на руку Рейна.
— Не стоило мне поддаваться на твои уговоры, — проворчал тот, когда она в третий раз остановилась, чтобы отдышаться (ребенок, должно быть, был роста необыкновенного, потому что сильно давил снизу на легкие).
— Мать Беатриса сказала, что надо больше гулять, — возразила Арианна. — Долгие прогулки приближают роды, а я их жду не дождусь. Если бы ты хоть раз забеременел, Рейн, ты бы понял, каково это.
— Нет уж, как Бог все устроил, так пусть впредь и будет... Кстати, не сыграть ли нам дома в шахматы, чтобы ты могла передохнуть?
— Шахматы — это скучно.
— Только потому, что я каждый раз выигрываю, верно?
Арианна протянула руку за слоном (выточенным из слоновой кости), помедлила немного и решительно передвинула фигурку по шахматному полю.
— На этот раз тебе шах, муженек.
— Ничего, игра еще не окончена, — усмехнулся Рейн. — Честно говоря, моя маленькая женушка, я просто решил немного подыграть тебе.
Самодовольная улыбка Арианны говорила: ладно-ладно выкручивайся теперь, но вдруг она превратилась в гримасу боли. Рейн тотчас вскочил, свалив со стола шахматную доску и дождем рассыпав фигурки во все стороны.
— Что, началось?
— Ничего особенного... — заверила Арианна, глубоко дыша.
— Сейчас же пойдем в спальню, я уложу тебя в постель! Ни слова! Одно-единственное возражение — и я выпорю тебя, перекинув через колено.
— Хотелось бы мне посмотреть, как ты сумеешь перекинуть меня через колено с этим пузом. Наверное, я буду похожа на перевернутую черепаху.
Все же она позволила отвести себя в спальню и уложить, тем более что Рейн явно ощутил при этом большое облегчение. Он и в самом деле был не на шутку обеспокоен состоянием жены. Последние несколько недель нервы его были на пределе и, казалось, могли лопнуть, как чрезмерно натянутые струны. В постели Арианна очень быстро уснула — слишком утомила ее прогулка в город. Рейн как раз на цыпочках выходил за порог, когда от ворот донесся звук рожка, объявляющего о прибытии гостей. Он прошел к окну и с удивлением увидел, что гость всего один — женщина верхом на лошади. Еще больше удивился он, когда разглядел, что это Сибил.
Он поспешил спуститься во двор, чтобы встретить и поприветствовать ее. Только оказавшись у самых ступеней, Сибил откинула с лица низко надвинутый капюшон плаща. На Рейна смотрели лавандово-синие глаза, а ниже, на одной из мраморно-белых щек, красовался припухший, очень четкий синяк — отпечаток мужской пятерни.