Рейн помог Сибил спешиться, молча обнял ее за плечи и провел в главную залу. На возвышении, в самом дальнем углу, находилась дверь в помещение, которое он приспособил под свой кабинет, и как раз туда он и пришел с гостьей.

Прикрыв за собой дверь, Рейн повернул Сибил к себе, приподнял ее лицо за подбородок и указательным пальцем коснулся безобразного синяка.

— Дело рук Хью?

Это были первые слова, которые он произнес после встречи. Сибил кивнула. Ресницы ее затрепетали и опустились.

— За что?

— Мы поссорились. Хью... — Она умолкла и пожала плечами с беспомощным и жалобным видом. — Мы часто ссоримся, каждый раз как будто по разной причине. На самом же деле все по той же.

Сибил высвободилась. Пальцы ее нащупали брошь в виде «любовного узла», которую Рейн когда-то подарил ей, но не помнил этого, и начали нервно ее теребить. Когда она снова подняла взгляд, глаза ее сияли от влаги непролитых слез. Нижняя губа задрожала, но Сибил больно прикусила ее.

— Если бы только я могла оставить его, Рейн! Иногда я сижу и часами мечтаю о том, чтобы убежать из Честера и никогда больше не возвращаться туда.

Она выглядела такой обиженной и растерянной, что напомнила ему маленькую девочку, наказанную и не понимающую за что. Он жалел ее, но сознавал, что ничем не может помочь. Она принадлежала Хью, и Рейн не собирался вмешиваться в отношения брата и его жены.

— Мне не следовало сюда приезжать! — вдруг воскликнула Сибил. Плечи ее поникли, и она спрятала лицо в ладони, приглушив слова. — Я знала... понимала... что поступаю неправильно, но...

Из жалости Рейн взял ее за плечи и тотчас понял, что совершил ошибку. Сибил приникла к нему, обхватив его руками за талию. Она спрятала лицо у него на груди, и он ощутил, как груди ее отчаянно, страстно трутся о его тело.

— Только не говори, что уже слишком поздно! — шептала она. — Скажи, что ты все еще меня любишь! Скажи, что любишь, скажи, скажи!..

Крепко сжав ее плечи, Рейн отстранил ее от себя. Его рубаха промокла от слез, он чувствовал близкое биение сердца Сибил, податливость ее тела... и то, что она чужая для него.

— Сибил!

Она подняла голову и посмотрела ему в глаза.

Рейн видел темные расширенные зрачки и радужку мягкого фиолетового оттенка, оттенка закатного неба. Однажды, далеким летним вечером, они занимались любовью на траве под лавандовым небом. В каком-то смысле, грустном и безнадежном, Сибил была права: он по-прежнему любил ее. Но он любил юную девочку из того далекого летнего вечера, а не взрослую женщину из дня сегодняшнего и не хотел причинять боль женщине ради памяти о девушке, так много значившей для него.

Но боль была неизбежна, и он знал это.

— Все кончено, Сибил, все осталось в прошлом. То, что между нами было, умерло в день твоего венчания с Хью.

Он хотел, хотел сказать это как можно мягче, но голос его прозвучал резко. Сибил вздрогнула всем телом, непроизвольно сжав в кулаки лежащие на его груди руки.

— Но я все еще люблю тебя, Рейн...

— Ты любишь не меня, а память о том, что было! — возразил он, легонько встряхивая ее за плечи. — Пойми, нельзя всю жизнь жить прошлым, Сибил. Наша жизнь могла бы сложиться иначе, но не сложилась, и мы даже не можем знать, что потеряли. Мы живем настоящим и обвенчаны каждый с другим человеком. Возвращайся домой, Сибил. Если хочешь, храни память о прошлом, даже лелей ее, но пусть само прошлое покоится с миром.

И снова женщина в его объятиях поникла, прижавшись лбом к его груди. Так она стояла несколько долгих минут, потом подняла голову и посмотрела ему в лицо с дрожащей улыбкой на губах.

— Но ведь ты любил меня, правда? Ты по-настоящему был моим?

— То было прекрасное лето, — ответил Рейн, улыбаясь в ответ. — Я никогда не забуду его.

Он прижал Сибил к груди, зная, что делает это в последний раз. Резкое, гневное «ах!» раздалось очень близко от них, Рейн вскинул голову... и увидел Арианну, стоящую на пороге, придерживая открытую дверь.

Казалось, за те несколько мгновений, когда она просто стояла и смотрела на него, не говоря ни слова, Рейн пережил тысячелетние муки ада. Глаза, так не похожие на кроткие глаза Сибил, глаза цвета моря в штормовой день, обвиняли его. Потом Арианна повернулась и вышла, расправив плечи, неся перед собой огромный живот гордо, как знамя.

— О, дьявол! — в сердцах воскликнул он. — О, дьявол!

Сибил высвободилась и сделала шаг назад, потом другой, но Рейн даже не заметил этого, потому что не отрывал взгляда от распахнутой двери, хотя там уже никого не было. Ей пришлось дважды окликнуть его, прежде чем он услышал и повернулся.

— Почему-то мне кажется, Рейн, что ты влюбился в свою уэльскую княгиньку, — сказала Сибил с улыбкой, совсем прежней, вызвавшей прелестные ямочки в уголках ее рта.

— Да, я люблю ее, — просто ответил он, ничуть не обидевшись за «княгиньку».

Странное дело, он так долго не мог произнести эти слова — и вдруг это оказалось совсем не трудно. Более того, после них на языке остался приятный привкус, настолько приятный, что он повторил их снова.

— Да, я люблю ее.

— Но ты еще не говорил ей об этом, так ведь?

— Я... э-э... нет, не говорил. То есть не говорил именно этих слов, но, черт возьми, она знает, что я люблю ее!

Улыбка Сибил померкла. Она протянула руку и дотронулась до его щеки, только один раз и совсем легко.

— Все равно скажи ей, Рейн. Скажи сейчас, пока не оказалось слишком поздно. Любовь — это ведь редкая вещь, редчайшая. Ее нелегко встретить, зато легко потерять.

Они посмотрели в глаза друг другу, думая о разном: Сибил — о прошлом, Рейн — о будущем. Наконец она приподнялась на цыпочки и коснулась губами его губ, нежно и мимолетно, и это был прощальный поцелуй.

Рейн помог ей сесть в седло и проводил до ворот, но даже не стал дожидаться, пока она скроется из виду. Вместо этого он поспешил по лестнице, ведущей к спальне. Остановившись перед дверью, он оглядел толстенные деревянные бруски, скрепленные железными полосами, и вздохнул. Изрубить в щепки дверь в замке Хью было даже забавно, другое дело — дверь в свою собственную спальню.

— Арианна, позволь мне войти, и мы все спокойно обсудим.