Арианна размеренно покачала головой, загипнотизированная мерцающим светом, льющимся из его глаз.
— Вы, конечно, об этом не подумали, — продолжал Талиазин, поджимая губы с самодовольством мальчишки, которому удалось указать взрослому на серьезную ошибку.
Вот только Арианна прекрасно знала, что перед ней не мальчишка, отнюдь нет. Ветер ревел и бесновался за стенами конюшни, осыпая их бесчисленными ударами чего-то похожего на гальку.
— Кроме того, начинается буран...
— Врешь, парень! Пять минут назад небо было ясным, как вода горного ключа!
Но становилось все холоднее и холоднее, и ветер, проклятый ветер кричал, как раненый зверь. Арианна бросилась к дверям и распахнула одну из створок.
Она заглянула прямо в сердцевину ослепительной необъятной воронки белого-пребелого водоворота. Не снег, а кристаллики льда крутились в нем, гонимые ураганным ветром, пронизывающим до костей и таким холодным, что на глаза навернулись слезы и щеки тотчас онемели. Порыв ветра швырнул в лицо пригоршню обжигающих, как искры, льдинок. «Это все его рук дело! Он вызвал, он сотворил этот буран точно так же, как когда-то сотворил грозу и ливень, настолько сильный, что река вышла из берегов и смыла мост».
Арианна не видела, как Талиазин оказался перед ней, но он заступил ей дорогу с самым решительным видом. Его шлем горел, как маленькое солнце, от него только что не исходили лучи. Голубое сияние, коконом окружавшее его, продолжало пульсировать, разгораясь все ярче.
— Я знаю, ты — колдун, ллифраур, — сказала она.
— Кто? Я? — Оруженосец разразился мальчишески непосредственным смехом. — Будь я колдуном, я бы превратил в противную толстую жабу сэра Стивена. Сегодня вечером он дал мне взбучку за то, что я не почистил кольчугу лорда Рейна, а между тем была его очередь чистить ее! Милорд — другое дело, он никогда не бьет меня, хотя и рычит как зверь по поводу и без повода. И потом, милорд...
— Если сегодня вечером ты получил взбучку во Франции, то как же ночью ты оказался здесь, на конюшне?
«Господи Иисусе, что за чушь я несу? По-моему, у меня голова не в порядке... или мне все это снится».
Однако происходящее казалось более чем реальным. В стойлах переминались и пофыркивали встревоженные лошади, едко пахло прелой соломой и навозом. Снаружи доносился вой ветра и просачивался холод, мех капюшона щекотал щеку, стыли руки...
Арианна схватила оруженосца за руку и ощутила ожог — не настоящий, а такой, какой испытывала, прикасаясь к золотой чаше перед самым видением.
— Талиазин, я не знаю и не хочу знать, как ты здесь оказался. Умоляю тебя только об одном: возвращайся к лорду Реину! Ты должен предупредить его о том, что Хью сделает попытку убить его...
— Миледи, лорд Рейн в полной безопасности. Ему не суждено погибнуть во Франции, вы должны мне верить.
Слово внезапным эхом отдалось от стен и медленно затихло: верить, верить, верить...
Глаза Талиазина мерцали, полные холодного света, полные мудрости, которая приходит только с веками. Арианна подумала: «Время бесконечно, потому что движется по кругу, и эти глаза знают, что это так, потому что видели это. Все это уже случалось, и происходит снова, и повторится опять». Свет этих вечных глаз проник в ее сознание, заполнил его, и она мысленно простерла руки навстречу, потому что свет мог ответить на вопрос, который занимал ее и мучил все эти дни. «Суждено ли Рейну любить меня?» Она увидела, как губы Талиазина шевельнулись. Он ответил ей, но она не расслышала ответа. Белый свет в сознании стал ослепительным, стал беззвучным криком, заполнил мир. В нем утонул и голос оруженосца, и свистящий плач ветра, и все страхи Арианны. Одно счастливое мгновение ей казалось, что она понимает все, что ей открылась некая абсолютная истина, но потом свет взорвался, разлетелся на сверкающие осколки, которые тотчас растаяли, как тают льдинки...
— Миледи, вы уже проснулись?
Арианна открыла глаза. Над ней склонилось красное, как брусника, лицо Эдит. Горничная держала в руке чашку с жидкостью, от которой исходил сильный аромат мяты. Она поднесла чашку к губам Арианны.
— Вы все не просыпались и не просыпались, миледи. Мы даже начали беспокоиться.
Арианна отстранила чашку, не сделав ни глотка. Она поднялась, надела теплый халат и прошла к окну. Бледное, словно пропитанное водой зимнее солнце низко висело в бесцветном небе. Ни на крышах, ни на земле не было и тончайшего слоя снега.
Арианна отвернулась от окна и посмотрела на Эдит, которая суетилась у кровати, оправляя покрывало и взбивая подушки.
— Ты слышала, какой буран разыгрался сегодня ночью? — осторожно спросила она. — Ветер был такой, что снег крутило воронкой, а холод... холод был просто жуткий!
— Буран, это ж надо! — прыснула горничная, прикрывая рот рукой. — Вам, небось, страшный сон приснился, миледи.
Арианна подошла к пылающей жаровне и протянула трясущиеся руки чуть не в самое пламя. Она не знала, как продолжать расспросы. Наконец она спросила самым небрежным тоном:
— Сегодня утром тебе не попадался этот плут Талиазин?
— Талиазин? — переспросила Эдит, морща лоб в попытке осмыслить странное состояние хозяйки. — Да ведь он сейчас во Франции, оруженосцем при милорде, вашем супруге. — Она подошла к Арианне с выражением тревоги на обычно безмятежном лице. — Миледи, вы что-то уж очень бледны сегодня. Зря я будила вас, лучше бы вам провести день в постели.
— Эдит, — сделала Арианна еще одну попытку, не мешая горничной вести ее к постели, — разве вчера вечером мы с тобой не гадали на святой воде, кто у меня родится, мальчик или девочка?
— Было дело, миледи.
— И что же?
— Э-э... сначала мы не могли ничего понять, потому что... э-э... капля сперва погрузилась, а потом вроде как растеклась. Мы проделали все снова, и тогда... и тогда... — Эдит умолкла, лицо ее приняло растерянное выражение, словно она понятия не имела, как продолжать. Поморгав, она пожала плечами. — Капля утонула, миледи. Да-да, я отлично это помню. У вас будет мальчик.
Арианна вернулась в постель, под уютное меховое покрывало, и не противилась, когда горничная заботливо подоткнула его, как на постельке ребенка. Она была совершенно уверена, что та ничего не помнит, во всяком случае, ничего из того, что случилось после первого раза, когда они так и не поняли, утонула ли в святой воде капля крови. Эдит выпила столько эля на рождественском пиру, что прошлый вечер остался в ее памяти чем-то вроде размытого пятна.
