Литмир - Электронная Библиотека

Не знаю, но, забегая вперед, скажу, что больше она мне никогда «больших глаз» не строила, очевидно, метод был забракован и отброшен как слишком примитивный и легкораскусываемый.

* * *

Съемочная смена закончилась к двум часам ночи, и я подвез Милену домой. Вышел из машины, провожая ее. Вся «клюшка» спала, лишь на последнем, девятом этаже светилось одинокое окно — полуночник бодрствует, либо чей-то склероз препятствует экономии электричества. Не доходя к своему парадному Милена остановилась и фыркнула — с шумом выпустила воздух через ноздри.

— Что? — спросил я.

— Вот черт, — сказала она, — мамаша загуляла... Из мрака донесся кошачий ноктюрн.

— Откуда ты знаешь?

— Да по ряду признаков. Вот будет весело, если она опять забыла мне ключ оставить...

Под ковриком у двери квартиры ключа не оказалось, а только рыжий очень нервный таракан, тотчас убежавший зигзагами.

— Ну, ничего страшного, не беспокойтесь, — сказала Милена. — Я уже много раз ночевала на крыше... — тут она провела пальцами по лицу, словно сметая паутину, остановила руку, недоуменно, будто впервые видела, рассмотрела свою кисть, неловко улыбнулась, как бы прося прощения за что-то. — Только мне нельзя сидеть на краю, а то меня так и тянет вниз... Ну, прощайте! Спасибо за все. Будьте счастливы.

— Милена... — начал я.

— Нет, — сказала она уже пролетом выше. — Не надо, Виталий Константинович. Не поминайте лихом неразумную Милену...

Возвращаясь к автомобилю, я приостановился и какое-то время задумчиво изучал открытую форточку в кухонном окне Милениной квартиры на первом этаже. Щепка Милена вполне могла бы, а если бы я подсадил — тем более — в нее пролезть.

Интересно также, по каким таким признакам Милена ухитрилась определить, что ее мамочка загуляла? Перед уходом родительница переставила кактус на условленное место? Профессор Плейшнер, несмотря на инструкции Штирлица, не обратил внимания, а глазастая Милена заметила?

Дурачила девочка меня умело и вдохновенно. Как лоха.

* * *

Я наблюдал, как городской ландшафт разворачивается навстречу, как далекая спичка, освещенная фонарем, скороспело взрослеет, превращаясь в столб и уносится в прошлое, улетает за спину с глаз долой, из сердца вон, когда указательный палец моей левой руки нажал рычажок поворота... Я развернулся и покатил в обратном направлении.

* * *

Сидящая Милена силуэтом виднелась на парапете, обрамлявшем крышу — обхватив голени руками и уткнув щеку в колено, она дрожала от холода. Два кота при моем появлении прекратили ушираздирающее выяснение отношений и вылупились на меня, глаза одного из них загорелись в темноте нехорошим намеком на дальнее родство с тиграми. Девушка же головы в мою сторону не повернула, хотя соприкосновения моих подметок с хрусткой цементной крошкой были звучными, как в триллерах. Знала, что я вернусь, не смогу не вернуться?

Я снял с себя пиджак, накинул ей на плечи. После чего повернулся и захрустел назад, так ни слова и не сказав. И услышал за своей спиной ее шаги.

* * *

— А где я буду спать? — спросила Милена, окидывая взглядом мою квартиру

— У меня только одна кровать, — грубовато ответил я.

— А вон раскладушка есть! — разглядела она.

Я вынес сей предмет на середину комнаты и расставил. Свою целостность продемонстрировали три или четыре пружинки, в результате края провисали, а середина так вообще вся лежала на полу.

— Мой друг останавливался проездом, — объяснил я. — Сто пятьдесят килограммов живого веса...

Когда я вышел из ванной в пижаме, то увидел, что Милена уже лежит в моей двуспальной кровати и читает при свете торшера иллюстрированный журнал. Ее платье было аккуратно развешано на спинке стула.

Когда я приблизился, она тихо ойкнула и закрыла глаза ладонями.

Я забрался под одеяло и, повернувшись к ней спиной, сказал:

— Спокойной ночи.

Потянулась длинная пауза, потом раздался голос Милены:

— Спокойной ночи... Затем:

— Свет потушить?

— Как хочешь, — ответил я. Она вдруг начала смеяться:

— Так потушить? Или оставить? В смысле — вы спите при свете или без света?

— Хочешь — при свете. Хочешь — без света.

Она прямо ухахатывалась:

— Так тушить? Или не тушить?

— Слушай, прекрати истерику. Туши свет и спи.

— Ага, хорошо, — неожиданно совершенно спокойно сказала она. Утром, проснувшись, я обнаружил, что Милена сопит на моем плече.

Я осторожно высвободился и отправился на кухню. Оценил в зеркале степень своей небритости, напился минералки из холодильника, а вернувшись, увидел с изумлением, что Милена уже одета и расчесывается.

— Я у вас здесь немножко приберу, — сказала она. — Можно?

* * *

Из парадного высеменил фотограф Фима, осторожно неся на блюдцах две дымящиеся чашечки кофе.

— Может, все-таки зайдете ко мне?

— Да нет, спасибо, я скоро пойду домой.

— В отсутствии предприимчивости девочку трудно упрекнуть, — сказал он, вновь садясь рядом со мной, в своей старомодной шляпе, с усами и таксой похожий на Эркюля Пуаро. — Что же было дальше?

— Я выяснил: мамаша Милены в ту ночь, как обычно, была дома и спала. Никогда она не «загуливала». И никогда не оставляла дочери ключ под ковриком. У Милены был свой ключ. А если она изредка и забывала его, то преспокойненько забиралась домой через форточку. И то, что Милена якобы не раз ночевала на крыше, — чистейшей воды вранье. А что ее тянет броситься с крыши... — я развел руками.

— ... ложь, рассчитанная на то, что вы не сможете оставить ее одну и заберете к себе ночевать, — заключил он.

— И тогда я решил посоветоваться с одним моим знакомым. Его зовут Володя...

* * *

В детстве я очень любил книжки-раскраски. И когда со временем притворился взрослым, обернулся дядей, меня стали раздражать авторы, считающие своим долгом, выведя тот или иной персонаж на страницы своих опусов, первым делом сообщать внешние приметы.

Вот, дескать, бедный фантазией читатель, предписываю тебе я, твой руководитель-рукой-водитель, представлять ее своим мысленным взором не русой, не рыжей, не выкрашенной в цвет гнилого баклажана, а исключительно шатенкой, хоть ты тресни.

А почему бы не дать простор читательскому воображению?

И зачем ругать детей, пририсовавших пенсне Емельяну Пугачеву или бородку Софье Ковалевской?

Милену вы, Фима, видели, какой же смысл ее описывать.

А вот Володя — здоровяк ли он багровощекий с голубенькими поросячьими глазками при белесых ресницах с носом картошкой и мясистыми губами (на подбородке ямочка)? Или бледный кареглазый субъект с тонким хрящеватым шнобелем и узкими саркастическими губами (на подбородке бородавка)? Кустистые у него брови или шнурочком?..

Представь его себе, Фима, каким угодно, размалюй первыми попавшимися красками, и он оживет, заиграет в твоем мире. Ничего, что я перешел на «ты»?

* * *

Володя (с любым носом, произвольными щеками и какого хочешь цвета глазами, Володя-раскрась-ка) пожевал губами (неизвестно какими), что у него всегда служило признаком раздумий.

— Н-да... Очень своеобразная молодая особа. Даже слишком неординарная. И все-таки, если человек говорит о намерении покончить жизнь самоубийством... Независимо от того, правда это или розыгрыш — в любом случае штука тревожная. Так или иначе, это пронзительная, щемящая просьба о помощи... Знаешь что, покажи мне эту девицу.

Я уже выиграл партию (пожертвовав слоном, лишил противника ферзя и проходной пешки, после чего черным оставалось только, поцокав языком, сдаться), попрощался и направился было к дверям его кабинета, когда Володя сказал.

— Виталик! (Я остановился.) По поводу этой пигалицы... как ее?

— Милена.

— Милена, Милена... У нас, психиатров, есть старинная со времен Камо задачка: если человек симулирует психическую болезнь, значит ли это, что он психически здоров? Правильный ответ: хорошо симулирует — хорошо болен. Чем удачнее пациент имитирует одно душевное заболевание, тем более у него развито другое...

4
{"b":"284179","o":1}