— Представляешь… Сегодня утром Римэ ни с того ни с сего заявила, мол, пора мне идти… Я и ответить ничего не успел, как она исчезла, — Волшебник двигался быстро, а говорил медленно. — Одного не могу понять…Как она умудрилась скрыть свои настоящие сроки?
— Женщина… Да ещё и Прорицательница… — невнятно промычал Художник, покусывая кончик карандаша и слегка отодвигаясь от мольберта. — Ей виднее…
Кинранст становился. Рассеянно посмотрел на друга. Махнул рукой и снова принялся вышагивать туда-сюда.
— Вроде, мы почти не разлучались… Ну, я и думал, что время ещё есть. Отправил бы её в безопасное место…
— Куда? — задумчиво поинтересовался брат Мренд, потянувшись за ластиком. — Ты знаешь более надёжные места, чем Амграмана и Тильецад?
— Ну… может быть… в Цагрину или Тропорс, а ещё лучше… в Мерцающие Проходы. По идее, Римэ должна была там укрыться с самого начала. Да куда там… Ты же её знаешь. "Только с тобой!" — и всё тут! — Волшебник довольно похоже изобразил тон жены. — И, главное, никаких доводов слышать не хотела. Хоть заколдовывай её, в самом деле!
— Ага! Ну и заколдовал бы, — хмыкнул Художник. — Можно подумать, что она от этого более покладистой стала бы. А вот, что-то я не замечал, что всякие магические эксперименты над Римэ сильно прибавляли ей здоровья. Скорее наоборот. Если ей было спокойнее рядом с тобой, хотя тут я её категорически не понимаю, так и славно!
— Тебе легко говорить! Сидишь всю жизнь холостяком.
— Может быть… может быть… — отрешённо пробормотал брат Мренд, что-то растушёвывая прямо пальцем, и без того уже чёрным, и вдруг неожиданно сменил тему. — Слушай, я давно хотел тебя спросить: у нас в Сударбе всяких магов, колдунов и ведунов больше, чем рыбы в Еанокском море, да и мастера есть гораздо сильнее тебя, а Волшебник — именно ты?
Кинранст снова притормозил. Однако понять есть в словах друга подвох не смог. Карандаш с шелестом носился по бумаге. Казалось, Художник совсем забыл о том, что в комнате кто-то есть. Только лукавая улыбка говорила, что он ждёт ответа. Кинранст пожал плечами и с некоторым раздражением ответил:
— Не знаю! Если ты помнишь, я вообще-то всегда был не просто Волшебник, а ещё и Одинокий. И не потому, что тогда у меня не было вообще никого, а потому, что все остальные давно вошли в Конвентус, — заметив, что брат Мренд тихо хихикает, он совершенно растерялся и, наконец-то, уронил какой-то подсвечник. — Да к чему ты клонишь-то?
— К тому, что у меня совершено бестолковый друг… Ты понимаешь, куда она отправилась?
— Ну-у… — на пол полетела табуретка, задетая полой балахона. — Понимаю, конечно… Но, всё равно, волнуюсь… Я уже столько раз терял Римэ, что это стало, как привычная боль… А тут она не одна, да и времена нынче не самые спокойные для того, чтобы рожать.
— Это ты верно подметил, только ведь дети лучше нас знают дни, когда им нужно придти в мир. И потом… После того, как наши женщины получили Великие Дары, им открылась дорога к Светящимся Водам. Не знаю, какие силы там действуют, но ни одно зло не может коснуться ни рожениц, ни малышей. Так что… всё будет хорошо, — Художник отложил карандаши и встал. — Схожу-ка я вниз за вином. Подожди, я скоро!
II
Злосчастное скоро затянулось надолго… Кинранст ещё немного пошарахался из угла в угол, не замечая производимых разрушений. Наконец, без сил плюхнулся в кресло прямо на что-то твёрдое. Ойкнув, он вытащил из-под себя знаменитую папку. Некогда превосходный кожаный переплёт носил на себе следы многих передряг, из которых неосторожность разных рассеянных волшебников была самым малым злом. Шелковистая поверхность была потёрта. Латунные заклёпки и замок — потускнели.
"Интересно… Сколько лет мы знакомы? У него этих папок, планшетов и альбомов должно быть уже больше трёхсот штук. А этот чудак всё одной и той же пользуется!" — удивился Волшебник.
Немного подумав, он решил сделать другу приятное и в два движения обновил старый переплёт. Немного полюбовавшись своей работой, Кинранст отложил папку и отошёл к окну. Когда вернулся, увидел, что она вернула себе изначальный потрёпанный вид. Решив, что просто не закрепил чары, Волшебник повторил колдовство. Стоило ему отвести взгляд в сторону, как потёртый переплёт занял своё законное место. Третий раз Кинранст экспериментировать не стал… В конце концов, предмет с такой заслуженной биографией, имел право на свои причуды.
Устроившись всё в том же кресле, Кинранст начал от нечего делать перебирать рисунки. Начало не вызывало особенного интереса. Хотя…
Лестница, ведущая на первый этаж "Неудавшегося гладиолуса", выглядела так, словно по ней только что прошли чьи-то торопливые ноги… Потом был сад, чью красоту заметило лишь боковое зрение… Спуск к Песонельту, заросший мягкими душистыми травами…
Эти, прекрасно знакомые Волшебнику, уголки были изображены настолько искусно, что, казалось, сохранили и утреннее тепло земли, и стрекотание кузнечиков, и даже аромат травы.
Дальше, в основном, шли тоже пейзажи, но места уже были неизвестные.
Лесная тропинка… На ней женский силуэт, почти скрывшийся в сгущающейся чаще… Поляна… Холм или скала поросшая кустарником… Небольшая щель между камнями-стражами… Снова женщина, очевидно раздумывающая входить или нет…
Он вгляделся повнимательнее. "Римэ!" — охнул он, одновременно боясь, и спугнуть жену и перевернуть лист.
Озерцо… Клубы тумана бережного и тёплого даже на рисунке… Роженица, входящая в воду…
Мужчина вдруг услышал, как любимый голос выводит странную гортанную мелодию. Он никогда не слышал, чтобы Римэ, настолько растворялась в музыке.
Странный танец. Бесконечный, как породившая его песня и совершенный, как само творение…
Лист за листом, мелькали перед глазами. Не то, как мгновения, не то, как века…
И тишина…
Брат Мренд был достойным воплощением Оделонара. Мастер умел изображать всё, даже запахи и звуки. Или их отсутствие. Волшебник долго сидел, заворожённый рисунком…
Снова пение… Круговорот неуловимого танца… Окончательное безмолвие, нарушаемое лишь сверкающим пением озерца… Руки Римэ, принимающие из воды ребёнка… Двоих…
Забыв обо всём, Кинранст смотрел на спящих жену и детей.
— Значит, их двое… Это с Изначальных времён считалось хорошей приметой! — отчего-то шёпотом сказал Художник, давно стоявший за плечом у друга. — Похоже, я не зря ходил к Рёдофу и ждал, пока он возится, откупоривая новую бочку. Нам с тобой есть, что отпраздновать!
И протянул ему кубок.
— Ты так говоришь, словно не видел, что рисовал… — очумело произнёс Волшебник, залпом выпивший две порции подряд.
Он был так потрясён происходящим, что не только хмеля не почувствовал, но даже жажду не утолил.
— Видел, наверное… — смутился брат Мренд. — Всё равно — чудо!
— И что теперь? — спросил Кинранст, который пока не мог свыкнуться со своим отцовством.
— Судя по тому, где они родились, примут Великие Дары, — Художник пополнил кубки. — Девочка вырастет Прорицательницей, мальчик — станет Лекарем. А может быть, их выберут другие ремёсла… В конце концов, это — не пророчество, а пожелание… Как вы их назовёте-то?
— Так вроде они должны свои имена сами назвать… — растерянно проговорил Волшебник. — Разве, нет?
— Поживём — увидим! — уклончиво ответил брат Мренд. — Я ведь этот Обряд только по видениям знаю…
III
— Когда я был совсем маленьким, думал, что самое трудное — набраться терпения и ждать. Став старше, понял, что переживать потери — нелегче. Прошло совсем немного времени, и оказалось, что самое тяжёлое — надеяться, вопреки всему, — рассказывал Император, скорее, окаменевшей Оканель, чем Таситру, третий день не отходившему от друга.
— Это ещё не всё, сир! Настоящие испытания начинаются только сейчас. Тебе снова предстоит и ждать, и терять, и надеяться. А ещё тебе придётся научиться прощать себя. По крайней мере, за то, в чём ты не виноват, — Советник осторожно смахнул сухой листок с плеча статуи. — Однако думаю, что всё это сущая чепуха по сравнению с тяжестью окончательной победы, когда долго будет казаться, что не война закончилась, а жизнь потеряла главный смысл.
