Ты, как слезинка, что вновь готова
Упасть с ресницы.
Летишь над краем земного пекла,
Нет, не бескрылый.
Я из Отчизны, где горе века,
Мой свете милый.
Оно отхлынет и вновь нахлынет, –
Ему раздольно...
Проходят годы, а мне поныне
За всех здесь больно.
Принять, быть может, безвинных смерти
Душа б посмела,
Лишь никому бы на белом свете
Так не болело.
Кто брат по чувствам, моё желанье
Разделит тоже...
Храните ж в утреннем их сиянье
Леса и пожни.
Свои тревоги, людское счастье
Всегда цените...
Ещё не поздно, упасть не дайте
Слезе с ресницы.
***
Помню маму ещё молодую, –
Вечно будет рисунок таким:
На полнеба зарю золотую
Выпускает она из руки.
Шли мы заспанно, видели сонно,
В дрожь бросало вдали от избы.
Ах, как мама желала нам солнца,
Вместе с нами идя по грибы.
Вдруг заставила нас озираться
На восток, что готов розоветь:
– Солнце встанет, начнёт умываться, –
Тот увидит, кто будет смотреть...
Да, за жизнь растерял я немало,
Но остался рисунок таким:
Вот в короне зари моя мама –
И сияние из-под руки.
***
На полях закустилось вновь жито,
И картошку ссыпают в бурты...
Скоро с неба, что тучами скрыто,
Хлынет дождь неземной чистоты.
А пока у костра в междулесье
Кнутовищем золу вороши,
Пусть остудится августа песня,
Коль осенняя есть для души.
***
Памяти Ивана Колесника
Мы временем, что ли, сокрыты сейчас
И долго ль ещё до закатной зари?
Всё меньше судьбой здесь оставленных нас,
Друзья мои, дети военной поры.
Мы знаем: жизнь каждого, будто патрон,
Что загнан в патронник всеобщей беды...
Так медленно явь превращается в сон
Никак не оконченной нами войны.
Мы честно свои засевали поля,
Мы знаем, что хлебу – лишь хлеб и цена,
А нас, уцелевших от мин и огня,
Ещё настигает и нынче война.
Наш высев уже колосится как раз.
Его для себя вы заботливо жните
И счастливо, долго живите за нас,
А мы пролетели, как ветер в том жите.
Прощание с пущей
У осеннего неба зенит невысок,
В полдень солнце за сосны цепляется, медля,
Шмель забрался в гнездо,
вереск будто продрог,
Омертвели повои у дикого хмеля.
След лосиный до берега прячется в мох,
Из деревни за пущей дым вьётся ботвиний,
И вечерний туман вдруг в ложбине прилёг, –
Не желает ползти из седой паутины.
Тихо стало, как в хате, из которой ушли,
Только двери прикрыть за собою забыли.
Годовое кольцо всё скрипит у земли –
Прячет в кряже ещё потаённые были.
Сиротливая пуща молчанье хранит, –
Нас она разгадала душою своею.
Каждый другом её к ней тогда и спешит,
Если хочет опять наслаждения ею.
Искони было так и пребудет всегда:
Верх сначала берёт надо всем лишь утеха.
И покамест дожди не нахлынут туда,
Надо нам под знакомые кроны приехать.
Я готов. Позвоните мне, дядька Максим.
Пред живой красотой так давно я не плакал.
Распрощаемся с пущей. В себе затаим
Шум протяжный её золотистого мрака.
На суки нацеплялось там летом сенцо.
Боровик запоздалый в раздумье глубоком.
Обруч с кряжа – его годовое кольцо –
Долго будет катиться
пред нами с подскоком.
***
Гори, гори, моя звезда...
Моя восходит ранняя заря.
О, пращуры, могли б вы помолиться.
Но здесь – не дай мне Бог не ошибиться! –
Созрела для прощания пора.
Так трудно, осторожно так дышу
В рачительное время медосбора, –
Как раз тогда, в заботливую пору,
Когда я думал: сена накошу.
Да, запоздал. Я вижу это сам.
В мечты свои и то вернуться поздно.
Так сумрачно и так прощально грозно,
Где я хотел молиться небесам.
Трава забвенья в тишине двора
Пусть не пробьётся на исходе дня...
Похожему хоть чем-то на меня
Гори, не угасай, моя заря.
В родном краю
А в хате той, где и родился я,
Мне помнится всё также неизменно
Быт удручённый беженско-военный:
В любом углу – отдельная семья.
Сроднившиеся узами войны,
Бедой одною, нищенской судьбою
И крышей общею над головою, –
