- Здравствуйте… Гм… Какіе-то рабочіе, a товару не видно. Что вы тутъ дѣлаете, братцы? Это магазинъ?
— Ta. Тольки сицасъ есцо магазина нѣту. Акроица тая неделя.
— На той недѣлѣ? A что тутъ будутъ продавать?
- Вѣтоцна магазинъ.
— Цвѣточный? Ну, ладно. Если еще пріѣдемъ — зайдемъ, купимъ. Смотри, какими хорошенькими обоями оклеиваютъ. Послушайте: почемъ обои?
— Вѣ марки кусокъ.
- Ну продайте намъ вотъ эту пачку… Нельзя? Подумаешь важность… Почему нельзя? A ножницы продаются? Нѣтъ? Жалко; очень хорошенькія ножницы…
* * *
Номеръ гостиницы заваленъ коробками, свертками, пачками.
— Ты чего сопишь?
- Да вотъ хочу ботинки въ рукавъ пиджака засунуть. Боюсь, вдругъ въ Бѣлоостровѣ таможенные дощупаются.
- Если новые — конфискуютъ. A ты поцарапай подошвы — будто ношеные. Ношеные везти по закону можно.
Счастливый обладатель ботинокъ вытаскиваетъ перочинный ножикъ и приступаетъ къ работѣ.
Зажимаетъ между колѣнъ подметкой кверху ботинокъ и начинаетъ царапать ножикомъ блестящій лакъ.
- Ну что?
- Чортъ ихъ дери: все-таки, видно, что не ношеные, a просто поцарапанные. Грязи на нихъ нѣту.
- A ты плюнь.
Владѣлецъ ботинокъ послушно плюетъ на подметку.
— Да нѣтъ, я тебѣ не въ томъ смыслѣ. Ну, да ужъ разъ плюнулъ, теперь разотри получше. Объ полъ повози.
- И чортъ ихъ знаетъ, почему y нихъ такіе полы чистые… Не мажется! Блеститъ себѣ и блеститъ.
- Ножемъ потыкай. Постой, дай я. Вотъ такъ — и такъ… Ой! Видишь — дырка.
- Ну вотъ обрадовался.
— Ничего. Зато ужъ видно, что не новый. Оборви еще ушко ему, чорту. Тогда ужъ никто не придерется.
- Я лучше шнурокъ, будто, оборву. Все поспокойнѣе.
- Собственно, на кой чортъ ты ихъ взялъ? Фасонь не модный, тѣсные, на боку дырка.
- Ты же самъ говорилъ…
- Мало, что я говорилъ… Вонъ ты мнѣ абажуръ ламповый посовѣтовалъ взять — я его себѣ надѣвать буду, что ли, ежели y меня электричество.
- Сколько ты за него заплатилъ?
— Пятнадцать рублей на наши деньги.
- Вотъ видишь, a въ Петроградѣ за восемь цѣлковыхъ купишь — и возиться не надо, и прятать не надо.
— Гм… Дѣйствительно. Рамочки… тоже накупили! Обрадовались! Грубыя, аляповатыя.
— A ты еще въ другомъ магазинѣ докупилъ двѣ штуки — къ чему?
— Рамочки — что… Ихъ, въ крайнемъ случаѣ выбросить можно. A вотъ чулки дамскіе — это форменное идіотство. Ну, какъ я ихъ надѣвать буду?
— Обрѣжь верхушку — носки получатся.
- Носки… Ихъ еще подрубить нужно. Да и носки сколько стоять? Два цѣлковыхъ? A я по четыре съ полтиной за эту длиннѣйшую дрянь платилъ.
— Подари кому-нибудь.
— A ты найди мнѣ такую женскую ногу. Сюда три помѣстятся. Постой… Это еще что такое?
- Прессъ-папье изъ березовой коры.
— Боже, какая дрянь. Неужели, это мы купили?
— Мы. A въ этомъ пакетѣ что?
— Тоже рамочки. A это подставки для фруктовыхъ вазъ, банка гумміарабика, лапландскій ножикъ, сигары…
— Мы вѣдь не куримъ…
— Что значитъ — не куримъ. Мы никого и не рѣжемъ, a лапландскій ножикъ купили. Мы и не бабы, a шелковое трико коротенькое купили. Дураки мы, вотъ кто мы.
- A это что?
— Этого ужъ я и самъ не знаю. Къ чему оно? Металлическій ящикъ, ручка, какіе-то колесики, задвижечка… Покупаешь, a даже не спросишь — что оно такое.
— Зато дешево. Тридцать двѣ марки.
- Дешево?.. A я тебѣ вотъ что скажу: эти сорочки здѣсь стоятъ пять рублей, a въ Петроградѣ — четыре, салфетки здѣсь десять рублей, въ Петроградѣ семь, a галстуки… Галстуки, вообще, ничего не стоятъ! Повѣситься можно на такомъ галстукѣ.
- Поѣхали, дѣйствительно! Обрадовались, накинулись.
— A тутъ еще съ таможней можетъ быть…
— Молчи, пока я тебя лапландскимъ ножикомъ не полоснулъ!!
Тяжелое настроеніе.
* * *
Поѣздки въ Выборгъ напоминаютъ мнѣ исторію съ Марьиной слободой въ городѣ К.
Была такая Марьина слобода, которая вдругъ прославилась тѣмъ, что живутъ тамъ самые трезвые мѣщане и самыя красивыя, добродѣтельныя дѣвушки и жены.
И когда пошла эта слава, то стала ѣздить туда публика — любоваться на трезвыхъ мѣщанъ и добродѣтельныхъ красавицъ… И чѣмъ дальше — тѣмъ больше ѣздило народу, потому что слава росла, ширилась, разливалась.
A когда мнѣ совсѣмъ прожужали уши о знаменитой слободѣ, и я поѣхалъ туда — я увидѣлъ рядъ грязныхъ покосившихся домовъ, поломанные заборы, подъ каждымъ изъ которыхъ лежало по пьяному мѣщанину, a изъ домовъ неслись крики, хохотъ гостей, взвизгиваніе женщинъ и звуки скрипки и разбитаго піанино: это добродѣтельныя дѣвушки и жены укрѣпляли славу своей удивительной слободы.
Ибо сказано — о Выборгѣ ли, о Марьиной слободѣ ли: черезчуръ большой успѣхъ — портитъ.
НАЧАЛО КОНЦА…
Вполнѣ умѣстнымъ началомъ можетъ послужить сообщеніе германскаго офиціальнаго агентства, недавно опубликованное: «императоръ Вильгельмъ, прибывъ въ сѣверный городокъ Эльбингъ, неожиданно вошелъ въ трамвайный вагонъ и совершилъ вмѣстѣ со своей свитой поѣздку къ ближней верфи. Какъ кайзеръ, такъ и всѣ лица его свиты, заплатили за проѣздъ полагающіеся 10 пфенниговъ».
Вотъ какое сообщеніе появилось въ газетахъ. A дальше — мы уже справимся сами безо всякихъ газетъ и сообщеній… Мы знаемъ, что было дальше.
* * *
Снисходительно улыбаясь, Вильгельмъ вошелъ въ подъѣздъ маленькой второстепенной гостиницы и спросилъ: — A что, голубчикъ, не найдется ли y васъ номерокъ… такъ марки на три, на четыре?..
- О, ваше величество! воскликнулъ остолбенѣвшій портье. — Для васъ y насъ найдется номеръ въ двѣ комнаты, съ ванной за двадцать марокъ…
- О, нѣтъ, нѣтъ — что вы. Мнѣ именно хочется испытать что нибудь попроще. Именно такъ, марки на три…
- Весь въ распоряженіи вашего величества, — изогнулся портье. — Попрошу сюда, налѣво. Номерокъ, правда, маловатъ и темноватъ…
- Это ничего… Цѣна?
— Три марки, ваше величество.
— За мной.
* * *
Кайзеръ шагалъ пѣшкомъ по улицъ, a за нимъ шла восторженная толпа. Тихо шептались:
- Обратите вниманіе, какъ онъ просто держится… Проѣхался въ трамваѣ за десять пфенниговъ, a теперь нанялъ номеръ въ три марки… Что за милое чудачество богатаго вѣнценосца! Интересно, куда онъ направляется сейчасъ?..
— A вотъ смотрите… Ну, конечно! Вошелъ въ дешевую общественную столовую.
— Господи! Зачѣмъ это ему?
— Навѣрное, попробовать пищу. Хорошо ли, дескать, насъ кормятъ?..
- Это вы называете — попробовать? Да вѣдь онъ уплетаетъ в за обѣ щеки. Слышите, какой трескъ?
— Дѣйствительно, слышу. Что это трещитъ?
— У него. За ушами.
- Ну, ей Богу же — это мило! Зашелъ, какъ простой человѣкъ въ столовую и ѣстъ то же, что мы ѣдимъ.
- Какъ не любить такого короля!
- Правда — чудачество. Но какое милое, трогательное чудачество.
- Вотъ онъ… выходить. Сейчасъ, навѣрное, подадутъ ему карету. Любопытно, въ какихъ это онъ каретахъ, вообще, ѣздитъ?
- Удивительно! Пѣшкомъ идетъ… Заходитъ въ табачную лавочку… Что это онъ? Покупаетъ сигару! Да развѣ найдется y лавочника сигара такой цѣны, на которую онъ куритъ… Что? За пять пфенниговъ?!! Нѣтъ — вы посмотрите, вы посмотрите на этого удивительнаго короля!
- Очевидно, рѣшилъ за сегодняшній день испытать все.
— Тѣмъ пріятнѣе завтра будетъ вернуться ему къ императорской изысканности и роскоши.
* * *
Черезъ три дня:
- Кто это проѣхалъ тамъ въ трамваѣ? Странно: на площадкѣ народу биткомъ набито, a онъ ѣдетъ внутри совершенно одинъ.
— А, это нашъ кайзеръ. Развѣ вы не узнали?
- Но вѣдь онъ уже разъ проѣхался въ трамваѣ. Зачѣмъ же ему еще?
— Я тоже немножко не понимаю. Третій день ѣздитъ. Заплатитъ кондуктору и ѣдетъ.
— Странно. A публика не входитъ внутрь вагона — почему?