Мы пріѣхали во Псковъ, и я, простясь съ Алексѣемъ Ѳедоровичемъ, отправился къ своимъ прежнимъ хозяевамъ, Егору Васильевичу и Александрѣ Ивановнѣ Васильевымъ. У нихъ было много проѣзжихъ. При конторѣ дилижансовъ отдѣльныхъ нумеровъ нѣтъ, а только двѣ общія комнаты, въ которыхъ помѣщаются всѣ проѣзжіе безплатно. Александра Ивановна, считая себя не въ правѣ помѣстить меня въ общія комнаты, потому что я могъ стѣснить другихъ проѣзжихъ, казенныхъ, все-таки пріютила меня. Въ восьмомъ часу поутру стали проѣзжіе выѣзжать на чугунку, такъ какъ машина отправляется въ 8 часовъ. Послѣ всѣхъ выѣхалъ старикъ, съ очень добрымъ лицомъ. Онъ во все время не сказалъ со мной ни слова; но во всѣхъ его разговорахъ съ другими видны были и привѣтливость, и доброта. Послѣ я узналъ, что этотъ старикъ былъ Польскій магнатъ, а что лице его не обманывало, при выѣздѣ онъ далъ въ пользу бѣдныхъ 10 рублей серебромъ; только не офиціально, а одному частному лицу — для раздачи бѣднымъ.

15 Августа я выѣхалъ изъ Пскова и пріѣхалъ въ Изборскъ довольно поздно. Сначала меня поразила шоссе: едва пробита одна дорожка, да и та съ грѣхомъ по поламъ. Случалось, впрочемъ очень рѣдко, встрѣтить кого нибудь, тогда одинъ съѣзжалъ съ дороги и дожидался; пока другой проѣдетъ, точно такъ, какъ по нашимъ проселочнымъ дорогамъ при встрѣчѣ съ обозомъ. На разстояніи около 30 верстъ до Изборска шоссе захватило только одну деревню Дубняки, и то какъ-то не совсѣмъ, да сельцо Бибиково; самый Изборскъ остался съ полверсты въ сторонѣ.

Въ Изборскѣ кривыя улицы, избы угломъ на улицу; крыши съ большимъ навѣсомъ впереди, безъ всякаго украшенія; заборъ — тынъ: навкось складенный изъ шестовъ; но вы сейчасъ замѣтите, что здѣсь много Чухонцевъ: здѣсь попадаются окна не Русскія: квадратныя съ тремя переплетами снизу вверхъ и тремя же отъ права налѣво. Не знаю, сохранили ли улицы прежнее названіе, или названы недавно: Подгорная, Невская, Садницкая, Маслинская. Эти улицы извиваются между садами и довольно свѣжими домами; перерѣзываются другими улицами, которыя и названіи не имѣютъ. Когда я подходилъ къ здѣшнему Кремлю, мнѣ попалась дѣвка лѣтъ 50-ти.

— Къ собору, родной, идешь? спросила она меня.

— Къ собору, отвѣчалъ я.

— Ты приходи къ намъ на крестный ходъ, заговорила дѣвка: крестный ходъ бываетъ — куда-какъ у насъ весело — говорить нечего! Въ нашъ Словенецъ-Изборьскъ много ходитъ народу. Икону-образъ кругомъ города носятъ.

Я спросилъ у нее, какая у нихъ икона?

— „Икона наша изъ полону вывезена. Былъ нашъ Изборьскій въ полону въ невѣрныхъ земляхъ, и явилась тому полонённику Матушка-Богородица. «Возьми меня, говоритъ, и иди самъ изъ невѣрной земли; тебѣ никто въ дорогѣ ничего не сдѣлаетъ, и придешь ты съ моей помощью счастливо до самаго своего дому — до Изборьска». Въ Изборьскѣ тогда жила вдова богомольная; жила эта вдова около Плосской башни; такъ этой вдовѣ и отдалъ полонённикъ тую икону. Стояла та икона у ней ровно тридцать лѣтъ; а послѣ явилась во-сняхъ вдовѣ и объявилась, что она чудотворная. Тогда весь народъ и сталъ ходить сюда молиться ей, Матушкѣ. Сколько разъ переносили ее въ Опсковъ, только она, Матушка, все-таки сюда объявлялась. Видятъ — дѣлать нечего, ее и оставили въ Изборьскѣ. Нашъ городъ отъ того, и называется богоспасаемый городъ. Сперва городъ нашъ былъ большой, хорошій, самъ князь Рюрикъ жилъ здѣсь….

Извѣстно, что въ Изборскѣ княжилъ Труворъ; замѣчательно, что имя Рюрика сохранилось въ памяти народной: мнѣ не одинъ разъ случалось слышатъ, что Рюрикъ княжилъ въ Изборскѣ.

Простившись съ словоохотливой старухой, я пошелъ кругомъ кремля; видъ со всѣхъ сторонъ чрезвычайно хорошъ и далекъ; вообще городъ съ своими четырьмя церквами, зелеными садами, очень красивъ. Погулявъ по городу, я пошелъ въ одну избу, гдѣ узналъ, что есть самоваръ, чай пить. Изба была очень опрятная, всѣ лавки и столъ были выкрашены красною масляной краской, перегородка раскрашена тоже масляной краской, разноцвѣтными узорами.

— Не хочешь ли ягодокъ? спросила меня хозяйка, женщина лѣтъ за 50, очень благообразной наружности, предлагая мнѣ горсть невзрачныхъ сливъ.

— Почемъ продаются у васъ сливы?

— Да ты такъ возьми — безъ денегъ, отвѣчала она: нонче дешевы, 60 коп. (ассигнаціями) мѣра; а въ другой годъ ану (ону, ее), за мѣру-то за то не купишь; этотъ годъ меды дороги, медовъ нѣтъ; а гдѣ и достанешь — такъ двугривенный фунтъ! Варить-то ягодъ и не варятъ, оттого и ягоды дешевы. А то вотъ въ той избѣ, вонъ третья направо съ той стороны, около ровеня [24] арбанъ [25] стоитъ, такъ тотъ хозяинъ много ягодъ варилъ: да теперь сбѣжалъ.

— Какъ сбѣжалъ? спросилъ я.

— Съ пуста такъ сбѣжалъ: былъ онъ сборщикомъ: затратилъ казну, да и сбѣжалъ тихимъ матомъ. А такой бывало: обо всемъ опытъ беретъ [26]: ленъ тягать [27] что ли… у насъ одни мужики ленъ сѣютъ, тягаютъ, бабы только прядутъ…. [28] А, да никакъ самоваръ поспѣлъ….

Напившись чаю, я опять пошелъ въ Кремль. Уже вечерѣло. Дѣвки съ пѣснями ходили по улицамъ, потомъ остановились на Горкѣ, небольшой площади среди города, водили хороводы. Пѣли пѣсни довольно извѣстныя:

«Заиньку» и т. п. Въ хороводѣ здѣсь при мнѣ ходили только дѣйствующія лица, а остальныя сидѣли на завалинкѣ, дѣвки по одну сторону, ребята по другую.

— Здравствуй, родный, сказалъ мнѣ старикъ, когда я пришелъ къ Проломнымъ воротамъ въ кремлѣ.

— Здравствуй, отвѣчалъ я: скажи пожалуста, отчего эти ворота зовутся Проломными?

— Вотъ отъ чего: подступала Литва и становилась на Митинской горѣ, видишь налѣво; теперь тамъ Митина деревня. Стрѣляла Литва та изъ пушекъ по Изборьску, пробила она вороты и народу много погубила. Подъ валомъ лежатъ убіенные воины; и когда крестный ходъ — всегда останавливаются: поминовеніе бываетъ. Какъ пробила Литва вороты, стали обносить кругомъ города чудотворную икону Корсунской Богородицы — Литва сама себя перерѣзала; а которые остались — такъ тѣ разбѣжались. Съ-тѣхъ-поръ и зовутъ ихъ Литовскими воротами или Проломомъ.

— Часто нападали на вашъ городъ?

— Какъ не нападать! Нашъ городъ не нынче строенъ: Опсковъ построенъ давно, а Изборьскъ триста лѣтъ прежде стоялъ. Теперь только онъ обѣднялъ, а прежде былъ стольный городъ; первый князь Русскій Рюрикъ жилъ въ Изборьскѣ.

— Не извѣстно, на которомъ мѣстѣ?

— Подлинно не извѣстно; только надо полагать — близко Собора.

Вчера около 10 часовъ я вышелъ изъ Изборска въ Печоры. Не много пройдя, я сошелся съ косцами, которые шли косить ячмень, или, какъ они называли, жито или житменъ.

— Какъ вамъ, братцы, Богъ урожай далъ? спросилъ я.

— Да какъ тебѣ сказать — не знаю, отвѣчалъ мнѣ одинъ изъ нихъ: гдѣ пониже, да земля понѣжнѣй, — хлѣбъ, ленъ хорошо уродился; а то не гораздо.

— Вы откуда?

— А вотъ неподалечку деревня есть — Конецки (Конечки) зовется; такъ мы оттуда.

— Много у васъ земли?

— По четверти на душу высѣваемъ.

— Дѣлите землю ежегодно?

— Нѣтъ; какъ наступитъ ревизія, всю ниву озимую, яровую, паръ, дѣлимъ по-ровну по душамъ. У меня три души, мнѣ шестикомъ три полоски отмѣрютъ, да и отрѣжутъ, у другаго 5 — тому 5 полосокъ; только бы въ одномъ мѣстѣ. Сперва только бросятъ жеребій, кому за кѣмъ землю мѣрить.

Дорога изъ Изборска къ пригороду Печоры до-нельзя безлюдна. Кромѣ этихъ косцовъ, мнѣ попались навстрѣчу только два Чухонца, которые шли въ конторку, какъ они называли волостное правленіе, на сходку; да еще догнала какая-то коляска четверней. Вотъ и всѣ встрѣчи, а я пробылъ въ дорогѣ часовъ 5–6; да прибавьте къ этому: отъ самаго Изборска до Печоръ на разстояніи 20 верстъ, нѣтъ ни одной деревни на большой дорогѣ. Не помню я, кто-то глумился надъ кѣмъ-то, сказавшимъ что Чухонцы убѣгаютъ большихъ дорогъ, рѣкъ, озеръ. Этотъ господинъ думаетъ, что Русскіе ихъ оттѣсняютъ. Мнѣ кажется болѣе справедливымъ замѣчаніе Печерскаго жихаря (жителя): «Полувѣрцы, какъ ихъ здѣсь зовутъ, сказалъ онъ мнѣ, полувѣрцы землю пахать очень любятъ; такъ имъ больше ничего и не нужно; хоть за версту, а то за полверсты, а убѣжитъ отъ дороги».