— А какъ же солдаты-то? спросилъ я.
— «Хороша и дѣвка, коли между своими дружня не найдетъ! Коли дѣвка между своими парнями дружня не нашла: значитъ отпѣтая!»
Здѣсь должно прибавить, что не всѣ дѣвушки заходятъ далёко съ своими дружнями; большею частію дружень беретъ за себя дружницу, совершенно цѣломудренную. Разумѣется не обходится безъ грѣха; и хотя незаконное рожденіе ребенка считается позорнымъ, но не изключаетъ дѣвушку-мать изъ общества: онѣ выходятъ за мужъ чаще не за дружня, а на посидкахъ и въ хороводахъ участвуютъ наравнѣ съ другими дѣвушками.
Изъ Ракомы я пошелъ къ Спасо-Пископцу (Спасъ-Епископецъ). На пути рколо Самокражи, мнѣ попался Спасо-Пискоескій крестьянинъ, ѣхавшій на лошади въ саняхъ.
— «Не по пути ли, ваше степенство?» спросилъ онъ меня. «Коли по пути, подвезть можно.»
— Я иду, почтеннѣйшій, въ Спасо-Пископецъ, отвѣчалъ я ему.
— «Садись со мной», сказалъ онъ, «на лошади въ саняхъ все лучше, чѣмъ ногами работать».
Я сѣлъ на сани и мы доѣхали до Спасо-Пископца. Узнавши, что здѣсь есть харчевня, гдѣ и чай найдется, я предложилъ Леонтію Ивановичу (такъ звали крестьянина) пойдти со мной чайку напиться, на что онъ согласился.
— «Пойду, только лошадь на мѣсто поставлю», сказалъ онъ; «сей часъ пойду.»
Я вошелъ въ харчевню, которая помѣщалась въ двухъ комнатахъ и кухнѣ, и въ которой никого не было, кромѣ хозяина да еолового мальчика.
Я велѣлъ подать себѣ чаю.
— «На сколько человѣкъ прикажете?» спросилъ меня хозяинъ.
— На двухъ, отвѣчалъ я.
— «Чаю на двухъ, молодцы», пропѣлъ хозяинъ.
Черезъ пять минуть пришелъ Леонтій Ивановичъ, а черезъ десять подали намъ чай, до того дурной, что я при всемъ моемъ уваженіи ко всякому чаю, никакъ не могъ выпить и одного стакана.
— Вода видно не хороша? сказалъ я Леонтію Ивановичу.
— «Нѣтъ кажись, ничего», отвѣчалъ онъ.
Я съ этимъ никакъ не могъ согласиться, и спросилъ хозяина, какую онъ воду налилъ?
— «Вода-то у васъ не совсѣмъ хороша, отвѣчалъ мнѣ хозяинъ; для чаю вовсе негодится. А если къ тому еще прибавить прикажете, коли воды возьмешь изъ куба, полѣнишься самоваръ поставить, совсѣмъ пить нельзя: рыбой сильно отзываетъ».
— А ты какой налилъ?
— «Да для скорости изъ кубика», отвѣчалъ онъ.
— А можно самоварчикъ поставить?
— «Да я не зналъ, что вамъ не покажется; вотъ этимъ, сказалъ онъ, указывая на моего собесѣдника, что хочешь подай — все выпьютъ! А вамъ сейчасъ самоваръ нагрѣю».
— А что будетъ стоить? спросилъ я.
— «Цѣна та-же: десять копѣекъ съ двухъ, у насъ лишняго не берутъ».
Самоваръ былъ поставленъ. Леонтій Ивановичъ между тѣмъ занимался чайкомъ, не обращая вниманія на нашъ разговоръ, даже и тогда, когда до него рѣчь коснулась.
Я у него спросилъ: чѣмъ онъ занимается?
— «Мы ловцы,» отвѣчалъ онъ; «я просто ѣзжу, а мой братъ ватаманомъ. Меньшимъ ватаманомъ, прибавилъ онъ, съ двойникомъ; а захоти: самъ двойникъ наберетъ».
Я сталъ спрашивать у него объ ихъ промыслахъ.
— «Про наши промыслы сказать кромѣ хорошаго нечего: сами Апостолы были рыбарями, по нашему сказать, ловцами. Наши промыслы легкіе, веселые, особливо зимой, — гораздо хороши!»
— А змой у васъ рыбу не такъ ловятъ, какъ лѣтомъ? спросилъ я, чтобъ какъ нибудь вызвать его на разговоръ.
— «Зимній ловъ, само собою разумѣй, не лѣтній» началъ Леонтій Ивановичъ, «зимой скопляются тридцать два человѣка, а лѣтомъ въ двойникѣ бываетъ всего на все только двадцать»,
Я, какъ самовидѣцъ, могъ повѣрить его разсказы, въ настоящее время, только про зимній ловъ; потому и сталъ спрашивать: какъ они зимой рыбу ловятъ?
— «Настоящіе ловцы зимніе, я говорю, въ два невода ловятъ: это двойники, началъ разсказывать Леонтій Ивановичъ, отъ времени до времени прихлебывая чаекъ, вотъ соберется народъ, человѣкъ двадцать ловцовъ, или тамъ тридцать, у кажинаго ловца шестнадцать сажень сѣтей, а у кажинныхъ двухъ ловцовъ есть по лошади съ санями, со всею снастію, какъ запречь надлежитъ. Соберутся ловцы, человѣкъ двадцать, а больше станутъ собирать до тридцати одного ловца. Наберутся скоро: на это дѣло охотника много у насъ! Послѣй [12] того скопятся, да и спросятъ: „кому быть ватаманомъ“? — Положатъ на кого: на Ивана-ли Петрова, на Ѳедора-ли Васильева, всѣ къ тому Ѳедору Васильеву и идутъ. А коли случится тутъ Ѳедоръ Васильевъ, то тутъ же ему и объявится, коли же нѣтъ его на ту пору, съ ними идутъ къ нему на домъ. И выбираютъ они ватаманомъ ловца ловкаго, да и знамаго: надо кнѣи (мотня, матка), снасти (веревки) въ долгъ взять. Ловцы сѣти сами вяжутъ, а то и купить не дорого: шестнадцать сажень сѣтей можно взять за десять цѣлковыхъ; ну а кнѣю всегда покупаютъ въ городѣ; за пару кнѣй надо дать 300 рублей ассигнаціями, а дорога пенька — всѣ 100 цѣлковыхъ отдашь; да за снасти цѣлковыхъ 50. По этому самому и выбираютъ ватамана знамаго, чтобъ ему въ городъ все что надо въ долгъ дали. Приходятъ къ нему на домъ въ избу…. А тотъ Ѳедоръ Васильевъ сидитъ будто ничего и не знаетъ.
— „Что вамъ надо ребята“? скажетъ онъ, да скажеть онъ такъ сурово. „Зачѣмъ пришли?“
„А тѣ ему въ отвѣтъ:- Такъ и такъ: насъ скопилось тридцать одинъ человѣкъ съ сѣтьми и лошадьми: будь нашимъ большимъ ватаманомъ. А коли нѣтъ тридцати одного ловца; то скажутъ: Насъ собралось двадцать, тамъ что-ль, человѣкъ, али двадцать пять, остальныхъ самъ набери. Будь намъ ватаманомъ большимъ, безъ тебя намъ въ двойникахъ ходить не приходится.
„Тотъ, по обычаю, сперва на перво поломается: начнетъ говорить, что, «у меня де на то и разума не хватитъ, а безъ большаго разума, какъ я за такое дѣло возьмусь»? — Да это онъ такъ только разговоры разговариваетъ, поговоритъ, и станетъ у нихъ большимъ ватаманомъ. Тутъ большой ватаманъ спроситъ:
— «Кого же, мы ловцы, поставимъ малымъ ватаманомъ?»
«Ну тѣ и положатъ, къ примѣру сказать, хоть на тебя, али тамъ на меня, али еще на кого; тотъ тоже отговаривается, да только поменьше, да и гораздо поменьше, пойдетъ въ малые ватаманы. Тамъ большій ватаманъ скажетъ:
— „Кому рѣльщикомъ быть?“
„Рѣльщикъ ватаману подручный, тоже большой человѣкъ, безъ рѣльщика ватаманъ водки не пьетъ. Выберутъ двухъ рѣльщиковъ, кажинному ватаману по рѣльщику, а кажинному ватаману и кажинному рѣльщику по пѣхарю, да еще четыре воротильщика, что воротъ ворочаютъ, а остальные просто ловцы. Ну, а когда не наберется тридцать два ловца, у кого есть сѣти да лошадь, нанимаютъ рублей за десять серебромъ въ зиму казаковъ — такъ у насъ зовутъ бездомныхъ работниковъ. Какъ только всѣхъ выберутъ, затопятъ (затеплятъ,) Богу свѣчку, помолятся Богу, поцѣлуютъ образъ-икону. Помолясь, и ни одинъ уже ловецъ не отойдетъ въ другой двойникъ, не моги до поры до времени слова сказать! Помолясь Богу и отстать нельзя: недаромъ Бога цѣловали! Помолясь Богу, сядутъ за столъ, выпьютъ винца (вино это и обѣдъ — большой ватаманъ покупаетъ, а послѣ съ добычи вычитаютъ). За столъ посадятъ большаго ватамана въ передній уголъ, а малый ватаманъ угощаетъ.“
— А жена большаго ватамана? перебилъ я.
„Той когда же? Отвѣчалъ Леонтій Ивановичъ: той въ пору успѣть подавать!… вотъ и скажетъ большой ватаманъ:
— „Ну ребята, собираться тогда-то, а пока надо невода, баломуты справить.“
„Всѣ уже и слушаютъ. Какъ прикажетъ ватаманъ, такъ и скопится къ нему нея братія невода сшивать. Кажинный принесетъ съ собою свою сѣть шестнадцать сажень, сошьютъ въ четыре крыла: по два крыла на неводъ. А большій ватаманъ, человѣкъ бывалый, выбираетъ день легкій, глаза, да и дурнаго дѣла боится. Случается ватаманъ и самъ на тѣ дѣла ходокъ, тотъ самъ перехитритъ; если же плохъ — дожидается пока главные дѣльцы на озеро поѣдутъ; а то такъ сдѣлаетъ: будешь съ нимъ бокъ о бокъ ловить — у него тоня въ триста рублей и больше, а ты на рубль серебра! А то и того хуже, грязи захватишь, весь день провозишься, бываетъ — пробьешься и двое сутокъ“.
— Скажи пожалуста, Леонтій Ивановичъ, спросилъ я, какъ это грязи захватишь?
