Что касается нашей политики в отношении европейских партнеров, мы уже положили хорошее начало оппозицией Рузвельта желанию Черчилля выбрать такую мировую стратегию, которая помогала бы реализовывать интересы Британской империи. В после-Даллессовский период правления президент Эйзенхауэр начал признавать африканский нейтралитет как имеющий право на существование, а администрация Кеннеди пошла еще дальше в этом направлении. Мы приняли нейтралитет Лаоса, согласились с резолюцией ООН, которая требовала ухода Бельгии из Конго, присоединились к позиции ООН, которая оспаривает португальское диктаторское правление в Африке.

И еще, действительная опасность заключается в том, что мы не пойдем до конца по этому пути, а будем позволять своим западным партнерам подталкивать нас к компромиссам с последними остатками их колониальной политики в обмен на их объединение в западный альянс. Во-первых, мы поддержали британское давление в Египте и отказались от этой поддержки только тогда, когда англо-французская военная провокация на Суэцком канале привела нас на грань войны. Мы не проявили четкой позиции в поддержке независимости Алжира, и очевидно, что мы не настояли с достаточной силой на отказе Бельгии от своих владений в Конго. Мы сможем остановить дальнейшие успехи России и особенно Китая в Азии и Африке, только если мы будем проводить ясную и недвусмысленную политику антиколониализма.

Совершенно другая ситуация в Латинской Америке. Здесь США вовлечены более непосредственно. США сделали огромные вклады во многие латиноамериканские страны, такие как Венесуэла, Аргентина, Гватемала, Куба. Две последние страны являются характерными примерами политики США. В Гватемале правительство Арбенса, которое не является «коммунистическим правительством», хотя коммунисты и имели в нем сильное влияние, было мало заинтересовано во внешней политике. Оно было гораздо больше заинтересовано во внутренней политике. Оно инициировало лейбористские законы, которые нанесли вред основной экономической силе в Гватемале — Объединенной фруктовой компании.

Компания начала обвинять правительство Арбенса в приверженности коммунистам и, таким образом, в угрозе безопасности Соединенных Штатов. «Полковник Колонел Карлос Кастильо Армас, изгнанный в Гондурас, организовал экспедицию (с чьей помощью — все еще остается тайной»^[244]) и вторгся в Гватемалу. Когда гватемальская армия потерпела поражение от Кастильо Армаса, Арбенс покорился, и несколькими днями позже Кастильо Армас стал фактически президентом республики. Он организовал «выборы» спустя год, на которых голосовали руками, и победил, получив большинство голосов — 99 %.

«Режим Кастильо Армаса, несмотря на благие пожелания президента, был грубой диктатурой. Сотни, а может быть, тысячи крестьян и рабочих были убиты на волне мести работодателями и помещиками, которые испытывали притеснения в течение периода Аревала-Арбенса. Программа аграрной реформы, начатая при Арбенсе, была отменена, и фактически всякая оппозиция была запрещена»^[245].

Этот гватемальский пример открыл рискованный путь политики США. Используя доводы и рационалистические объяснения в борьбе с коммунистической угрозой, мы помогли разрушить легитимное правительство, что по большей части было обусловлено мерами, ослабляющими экономическое положение и власть великой американской корпорации — Объединенной фруктовой компании. Стоит ли удивляться, что многие латиноамериканцы верят, будто мы нашли новую формулу для старой «банановой политики»? На их взгляд, наши действия соответствуют образцу, который привел к оккупации Филиппин, Гаити, Кубы, Никарагуа и различным агрессивным действиям в отношении Мексики. Не имеют ли они причины верить, что огромные корпорации США предпочитают иметь дело с коррумпированными диктаторами, как те, кто стоял у власти на Кубе, в Венесуэле и Колумбии, а не с популярными и честными правительствами, и что долгое время официальная политика США подвергалась сильному влиянию этих корпораций?

В то время, когда писалась эта статья, Куба была нашей самой острой проблемой в Латинской Америке. Мы оккупировали Кубу три раза с тех пор, как ее покинули испанцы Мы принуждали ее допустить нас на морскую базу, которую мы все еще используем. Поправка Платта отмененная только при Франклине Рузвельте, сделала Кубу легально сателлитом. Но и без этого, денежные интересы США оставались одним из наиболее мощных политических влияний на Кубе. Когда народный протест сверг Батисту, и Кастро возник как обожаемый национальный герой, возникла недолгая неопределенность. Но Кастро трансформировал политическую революцию в социальную и экономическую. Он не только построил дома, школы и больницы, он национализировал большие сахаропроизводящие имения, нефтяную индустрию и банки и таким образом нанес ущерб сильным финансовым интересам тех, кто вложил капитал в Кубу.

«Из десяти больших сахарных компаний, доминировавших в очень важной для острова индустрии, семь были владениями Соединенных Штатов. Кубинское участием в сахарной квоте США действительно работало в основном на пользу этих больших производителей, в то время как кубинские сельские труженики жили на протяжении нескольких лет на грани голода. Многие кубинские предприятия общественного пользования, банки, нефтяные заводы и предприятия добывающий индустрии также находились в собственности граждан США. Любая социальная революция была бы, поэтому, неизбежно вредна этим интересам собственности»^[246].

Как результат, враждебность к правительству Кастро нарастала, достигая высшей степени в обвинениях в той, что он обеспечил проникновение русских в Латинскую Америку и коммунистическую базу для атак против США. На самом деле США после некоторых колебаний предприняли ряд враждебных действий против Кубы в экономической области: урезание сахарной квоты, эмбарго почти на все виды торговли и практическое эмбарго на туристический бизнес и, как кульминация, разрыв всех дипломатических связей с Кубой. В то же время усиленно враждебные, настроения наполнили официальные и неофициальные высказывания в отношении Кубы до тех пор, пока последние антикастровские восстания морально и, по всей видимости, практически поддерживаемые определенными группами в США, не организовали контрреволюцию^[247]. Все, что было сделано, объяснялось тем, что кастровский режим находился под властью России и что Куба практически является русским сателлитом, а потому США имеют право и обязанность защищать все Западное полушарие от этого русского вторжения.

Что же было в действительности? Революция Ф. Кастро была подлинной кубинской революцией, она не была поддержана или инспирирована Москвой, Пекином или кубинскими коммунистами, которые находились в союзе с Бати-стой на протяжении большей части его режима. Чем больше США продолжали угрожать и душить кубинскую экономику, тем больше они заставляли Кастро искать экономической помощи со стороны советского блока. Вследствие этой экономической зависимости от советского блока Кастро следовал просоветской линии в своей внешней политике, и кубинские коммунисты, прежде презираемые как нечестные оппортунисты, получили усиленное политической влияние. Заявления в отношении кастровского «коммунизма» были самоосуществившимися предсказаниями. Вследствие американских действий он все более и более вовлекался в коммунистический лагерь и, таким образом наоборот, все более и более оправдывал американскую политику.

Как дополнительное доказательство обвинений против Кастро американская пропаганда подчеркивала тот факт, что многие приверженцы Кастро сегодня выступили против него. Тем не менее очевидно, что почти 100 % населения были с Кастро, потому что ненавидели Батисту. Но когда Кастро трансформировал политическую революцию в социальную (экономически и социально-психологически), естественно, что многие члены верхушки и среднего класса были обижены, экономически и социально, и встали в оппозицию Кастро. И уж совсем не удивительно, что они нашли оправдание своей оппозиции, утверждая, что Кастро стал орудием русских.