Для жителей степных районов главным мясным блюдом в теплое время года служили суслики. «Летом нас спасали суслики, — вспоминает жительница села Табуны Зинаида Сапегина. — Дети вылавливали их из норок, а потом жарили и варили суп. Жили на траве да на этих сусликах».
Мария Чернышова во время войны жила на станции Черепаново Новосибирской области и цену хлебу с тех пор знает очень хорошо. Ведь иной раз даже в самом глубоком тылу этот «кирпичик» обходился в человеческую жизнь.
«Хлеба привозили мало, чтобы купить его, мы, дети, занимали очередь уже с вечера. Не спали, мерзли, а в итоге все равно всем не хватало. Хлеб продавали в подвале магазина, и когда его привозили, начиналась настоящая битва за желанную булку. Помню, в один из таких дней привезли хлеб, все кубарем бросились вниз по ступенькам, отталкивая друг друга. Среди этого шума и топота вдруг раздался душераздирающий детский крик. Толпа, не обращая на него никакого внимания, продолжала напор на хлебный прилавок. А когда все достигли желанной цели, на ступеньках осталась лежать затоптанная маленькая девочка. Вот до чего доводит голод!
И все же большей добросердечности, чем в годы войны, я в своей жизни не встречала. Объединенные одним горем ранее незнакомые люди помогали и поддерживали друг друга. В соседский дом поселили семью военнослужащего — тетю Катю с пятью детьми. Мы видели, как ей тяжело на чужбине. И мама предложила им заготавливать сено для коровы. Вместе готовили скудную еду и по очереди ходили ее есть друг к другу. У нас было девять ложек на всех детей. Так мы и носили их из одного дома в другой».
Воплотить свою мечту и наконец-то наесться по-настоящему абсолютному большинству «детей войны» удалось только по ее окончанию, и то не сразу. Мальчишкой получивший медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне» яровчанин Иван Логвиненко об этом рассказывал так:
«День Победы я встретил в поле. Пахали. Прискакал из деревни верховой, кричит: «Война кончилась!». Порадовались, конечно, и стали дальше пахать. За нас-то делать это некому было. Хорошо запомнил я день 15 декабря 1947 года, когда отменили хлебные карточки. Я уже жил в городе. Занял денег, купил кирпич хлеба, килограмм комбижиру, кило сахару и все это съел. Для меня это был самый настоящий праздник»
И еще одно воспоминание человека, ребенком пережившего Великую Отечественную, Нины Санько:
«В 1945 году мне семь лет, я первоклассница. В эти годы, живя в Ростове, мы ели лебеду, гнилую свеклу. Бабушка два раза в неделю ходила на овощехранилище на переборку овощей — это было обязательно для каждого неработающего. Вынести из хранилища хотя бы одну хорошую свеклу или картошку каралось тюремным заключением.
Однажды я проходила мимо стройки, где военнопленные немцы восстанавливали разрушенный Ростов. За железной оградой я увидела двух немцев. Это были молодые ребята, один играл на губной гармошке, а другой, сидя на кирпичной кладке, болтал ногами. Перед ними на развернутой бумаге лежал кусочек хлеба. Мои руки невольно впились в железную ограду, а глаза неотрывно смотрели на хлеб. Один из немцев увидел эти глаза, разломил хлеб пополам и протянул мне, кивая головой. Я тогда своим детским умом поняла, что он не был фашистом, это был нормальный человек, по национальности немец.
Пленный немец своим пайком —
100 граммов черного хлеба —
Делился с девочкой, что тайком
Надеялась — фашистом он не был.
Немецкий солдат позор принимал
За нацию свою.
И делясь последним, вину искупал,
Не свою — фашизма вину!
Искупать «вину фашизма» пришлось очень многим немецким солдатам и офицерам, и искуплением этим (для тех, кто остался жив) стал
Русский плен
«В целом поведение русских солдат мало чем отличалось от поведения наших. — Пишет в книге воспоминаний «Сквозь ад за Гитлера» бывший солдат вермахта, попавший в плен (правда не надолго) зимой 1943 года на Дону Генрих Метельман. — Несколько человек обратились ко мне, причем вполне дружелюбно, и я постарался тоже вежливо ответить им. Потом все расселись за столом, развязали вещмешки и приступили к еде. Один солдат, тот, что подкидывал дрова в печку и кипятил чай, позабыл захлопнуть дверцу. Поскольку я сидел рядом, я закашлялся от дыма и все же прикрыл дверцу. Остальные рассмеялись.
Все наперебой подшучивали друг над другом, в том числе и надо мной, я тоже улыбался в ответ. При виде того, как они ели, и у меня разыгрался аппетит. Когда мне предложили краюху черного хлеба, смазанную жиром, я с благодарностью принял. Потом этот же солдат налил мне чаю в свой котелок».
Несколько позже, когда советский сержант отвел Метельмана работать на нашей солдатской кухне, женщина повар «с улыбкой выслушала мои заверения, что меня уже накормили в карауле утром (любопытный Генрих на войне самостоятельно и терпеливо учил русский язык и, хоть плоховато, мог на нем изъясняться. — Авт.):
— Ничего, лишний раз поесть все равно не помешает, — сказала она».
Примерно в то же время, 2 февраля 1943 года (в день капитуляции армии Паулюса в Сталинграде. — Авт.), переводчик 44-й гвардейской стрелковой дивизии Павел Рафес записал в своем дневнике: «Мадьяр (венгр. — Авт.) пробует встать и не может. Наши бойцы дают ему сухарей. Бабы дают пленным куски хлеба, пироги с картошкой. Сами пленные редко поддерживают друг друга, добивают, раздевают. Если в избе пленные разных национальностей, немцев кладут к двери, там холоднее. Немцы в армии вели себя надменно, хозяевами, теперь на них отыгрываются».
Советское правительство отыгрываться на попавших в плен немцах особо не собиралось и заботой о пропитании обезоруженных вражеских солдат занялось уже на второй день войны, подтверждением чему может служить следующий документ:
«НКС СССР
Телеграмма
военным советам фронтов север зпт севзапад зпт запад зпт югозап
установить суточные нормы довольствия пленных военнослужащих германской армии поступающих АПП следующих размерах двтч хлеб ржаной гр 600 зпт мука 85 проц помола гр 20 зпт крупа разная гр 90 зпт макароны гр 10 зпт мясо гр 40 зпт рыба в том числе сельдь гр 120 зпт масло растительное гр 20 зпт сахар гр 20 зпт махорка 5 пачек месяц зпт чай суррогатный гр полтора зпт картофель прочие овощи гр 600 зпт томат пюре гр 6 зпт перец красный черный 13 сотых гр зпт лист лавровый гр две десятых зпт соль гр 20 зпт мыло хозяйственное гр 200 месяц зпт спички коробок 5 месяц тчк разьяснить командирам бойцам что Красная армия воюет германским империализмом зпт фашистами зпт но не немецкими пролетариями военной форме тчк издевательства над пленными зпт лишением пищи недопустимо тр политически вредно тчк нгш жуков тчк ги
хрулев тчк нр 131 23 июня 41».
* * *
АПП — это армейский пункт сбора пленных, УПВИ — Управление по делам военнопленных и интернированных лиц НКВД, нгш — телеграфное обозначение «начальник Генерального штаба», ги — «главный интендант».
* * *
Солдатам и офицерам немецкой армии, сдававшимся в плен добровольно, полагалось дополнительно по 100 граммов хлеба и 10 граммов сахара в день.
Правда, уже в июле 41-го после Приказа НКО СССР № 232 «Об объявлении норм продовольственного пайка для военнопленных» эти самые нормы несколько «посуровели». На 100 г стало меньше в пайке военнопленных хлеба, на 100 г — картофеля и других овощей, на 20 г — рыбы. Однако прибавилось в нем крупы и появились упоминания о перце, лавровом листе и уксусе.
В июне 1942 года специи из рациона военнопленных воюющих против СССР стран исчезли, а вместе с ними и еще 100 г хлеба. После секретного Приказа НКВД № 001 155 от 5 июня 1942 года военнопленным и интернированным стало полагаться 400 г ржаного хлеба в сутки.
