Но смѣтливые россіяне ошиблись, печалуясь о судьбахъ россійскихъ. Нежданно, а вмѣстѣ съ тѣмъ какъ бы ожиданно, вдругъ, чрезъ какихъ нибудь шесть мѣсяцевъ царствованія новаго императора, произошло на Невѣ «дѣйство» Орловыхъ и гвардіи. Вступила на престолъ, объявясь императрицей, нѣмка по происхожденію, а порядки стали твердо, круто и быстро наступать не нѣмецкіе, а сугубо россійскіе.

Начали было москвичи, болтуны неугомонные, звать императрицу Фредерикой Августовной, заморской принцессой цербской, а кто въ шутку принцессой «къ трону цѣпкой». А въ тѣ же дни отъ ея правленія русскимъ духомъ повѣяло. Можно было сказать, что «Русью пахнетъ».

Вскорѣ всѣ елизаветинцы, говорившіе, думавшіе и вѣрившіе, что никогда на Руси не воцарится болѣе никого, подобнаго дщери Петровой, стали призадумываться и дивиться, стали по совѣсти сказывать, что «цѣпкая принцесса» оказывается якобы истинной второй дщерью Петровой.

Коронація новой императрицы была назначена на осень. Подошелъ сентябрь мѣсяцъ. Москва оживилась. Но Первопрестольная, однако, не собиралась ликовать отъ полноты сердца, а собиралась бурча и ворча сдѣлать отъ себя лишь то, что будетъ указано начальствомъ. Чрезъ мѣру много было въ Москвѣ упрямыхъ елизаветинцевъ, которые крѣпко вѣрили, что съ ея кончиной славные дни государства кончились.

— Тянется новая государыня за матушкой Елизаветой… Да что? Куда конь съ копытомъ, туда и ракъ съ клешней! Нешто можно; гдѣ-жъ ей?

Появилась, наконецъ, новая императрица изъ Питера, остановилась въ селѣ Петровскомъ, подъ Москвой. И стали всѣ ждать торжественнаго въѣзда ея въ столицу и коронаціи… И сама она съ волненіемъ ждала великаго событія. Худые слухи достигали въ Петровскій дворецъ о настроеніи москвичей, какъ дворянскаго сословія, такъ и простонародья.

Наступилъ день, давно ожиданный, и все оказалось измышленьемъ праздныхъ болтуновъ. Загудѣла Москва, привѣтствуя царицу такъ, что заглушила звонъ колокольный и потрясла стѣны кремлевскія. И чрезъ нѣсколько дней заговорили всякіе «фрондеры» и елизаветинцы на новый ладъ. Одинъ Сергѣй Михайловичъ уперся и не поддавался общему увлеченію. И въ засѣкинскомъ домѣ пошли споры. Капитанъ, герой кунерсдорфскій, усовѣщевалъ отца отнестись къ петербургскому дѣйству гвардіи справедливо и зорче. Старикъ стоялъ на своемъ, что каковъ бы ни былъ Петръ Ѳедорычъ, а все же престолонаслѣдникъ законный былъ онъ, а не чуждая Россіи германская принцесса…

Побывалъ, однако, Сергѣй Михайловичъ во дворцѣ представиться государынѣ, побывала и Арина Матвѣевна. Не много словъ сказала ему царица, да каждое было чудно, прямо въ сердце попало… Аринѣ Матвѣевнѣ государыня, знавшая. кто она родомъ, сказала:

— Истинно русская величавая красота… Пятый десятокъ вамъ; а краше иной двадцатилѣтней. Вы больше меня на царицу похожи.

Арина Матвѣевна поблагодарила за ласку и не повѣрила словамъ. Зато Сергѣй Михайловичъ за жену, а молодецъ гвардеецъ за мать родную отплатили царицѣ тою же монетой. Съ того же дня стали Засѣкины горячо превозносить красоту и мудрость новой монархини…

Черезъ недѣлю старобоярскій домъ въ приходѣ Николы Линючаго сталъ убираться и наряжаться. Не стерпѣлъ Сергѣй Михайловичъ и, по наущенью жены и сына, рѣшился дать пиръ горой на всю Москву, чтобы удостоиться принять у себя монархиню.

И за все свое двухвѣковое стояніе на Вознесенкѣ не видалъ Засѣкинскій домъ того, что было въ немъ и кругомъ него въ день Покрова Богородицы. Весь домъ сіялъ, какъ радуга въ разноцвѣтныхъ огняхъ. Вся Москва, казалось, побросала дома свои и улицы и вся съѣхалась и сошлась въ околодокъ прихода Николы Линючаго. Званые едва вмѣстились въ огромныхъ, ярко сверкающихъ палатахъ, а незваные запрудили всѣ сосѣднія улицы и переулки, покрыли, какъ грачи, всѣ крыши домовъ сосѣднихъ.

Императрица пожаловала на балъ въ Засѣкинскій домъ въ сопровожденіи графовъ Разумовскаго, Воронцова и Бестужева и съ своимъ адьютантомъ, новопожалованнымъ графомъ Орловымъ.

Государыня прошла «полонезъ» съ хозяиномъ не его великолѣпной залѣ и удалилась въ желтую гостиную, обитую чуднымъ дубле-гро-дефрансомъ, гдѣ ей подали шоколаду. Увидя чудный живописный портретъ покойной императрицы, государыня долго разглядывала его и много хвалила. Часъ съ четвертью пробыла монархиня въ Засѣкинскомъ домѣ.

И бывшая крестьянка изъ глухой деревнюшки Муромскихъ дебрей, въ качествѣ хозяйки принимая царицу, угощала ее яствами и лакомствами, а самъ хозяинъ съ сыномъ, удостоенные простой ласковой бесѣдой, разсказывали всякій свое.

Сергѣй Михайловичъ, спрошенный, разсказалъ, какъ былъ съ отцемъ и братомъ въ ссылкѣ и какъ женился на своей Аришѣ… Полковникъ Засѣкинъ разсказалъ, какъ при Кунерсдорфѣ прусскій король попался было ему и его солдатамъ совсѣмъ въ руки, да какой-то бранденбургскій капралъ спасъ своего монарха отъ постыднаго плѣна и ранилъ Засѣкина чуть не на смерть.

Государыня слушала хозяевъ внимательно, а сама зорко, пытливо переводила глаза съ кунерсдорфскаго героя на бывшую крепостную крестьянку, а съ нея, съ матери, опять на него, на сына.

— Посудить по вашему сыну, — сказала наконецъ государыня Сергѣю Махайловичу:- то хоть закономъ новымъ постановляй, чтобъ женились всѣ россійскіе дворяне, подобно вамъ… на своихъ крѣпостныхъ деревенскихъ дѣвицахъ.

И царица не притворствовала. Въ стоящемъ предъ ней капитанѣ Засѣкинѣ все было на лице: красота, статность, умъ, сила, удальства и благородство. Уѣхала государыня изъ Засѣкинскаго дома, поздравивъ Сергѣя Михайловича съ придворной должностью, высшей, чѣмъ какую имѣлъ онъ при покойной царицѣ, но съ правомъ оставаться на покоѣ въ Москвѣ.

И елизаветинецъ пересталъ имъ быть…

Уѣхала государыня изъ Москвы обратно въ Петербургъ, а чрезъ мѣсяцъ былъ вызванъ туда же и капитанъ.

Прошло пять лѣтъ. Сергѣй Сергѣевичъ Засѣкинъ былъ уже полковникомъ. Еще чрезъ пять лѣтъ, послѣ подвиговъ при Ларгѣ и при Кагулѣ, онъ былъ уже генераломъ и александровскимъ кавалеромъ. А затѣмъ, покуда все гремѣла и гремѣла на всю Европу слава русскаго оружія, Засѣкинъ въ числѣ немногихъ былъ прямымъ виновникомъ этого побѣднаго грома и сталъ генералъ-аншефомъ, георгіевскимъ и андреевскимъ кавалеромъ.

Арина Матвѣевна видѣла только начало блестящаго поприща своего сына, а Сергѣй Михайловичъ дожилъ и до той минуты, когда сынъ, генералъ-аншефъ, явился въ Москву показаться престарѣлому отцу.

Въ той же желтой гостиной, уже слегка полинявшей, на томъ же мѣстѣ, гдѣ когда-то кушала шоколадъ тогда «новая», а нынѣ «великая» императрица, Сергѣй Михайловичъ обнялъ сына, обливаясь слезами и призывая свою покойную жену.

И свиданіе это отца съ сыномъ было послѣднимъ… Сергѣй Михайловичъ, отпустивъ сына снова на подвиги, заснулъ однажды въ креслѣ, думая о сынѣ и о женѣ, и уже не проснулся…

И затихъ, потемнѣлъ надолго Засѣкинскій домъ, стоялъ пустъ и угрюмъ, но ежегодно одѣвался заново. Видно было, что хозяинъ хотя и издалека, но печется о родномъ гнѣздѣ.

Именитый вельможа Сергѣй Сергѣевичъ изрѣдка появлялся въ Москву на побывку, проводя время или на поляхъ бранныхъ, или въ Петербургѣ. Но каждый разъ, что онъ пріѣзжалъ, вслѣдъ за нимъ вереница подводъ и возовъ появлялась среди обширнаго двора. Съ нихъ выкладывали и вносили въ домъ цѣлыя сокровища. И хотя все являлось на лошадяхъ изъ Питера, но въ Питеръ достигало на корабляхъ изъ заморскихъ краевъ,

Однажды въ желтой гостиной было поставлено вновь прибывшее чудное мраморное изваяніе монархини во весь ростъ, работы флорентійскаго скульптора. Заказъ и перевозка статуи изъ Италіи въ Россію на особо зафрахтованномъ кораблѣ обошлись генералъ-аншефу въ десять тысячъ червонцевъ. Здѣсь же повѣсили одновременно большую картину, Мадонну Джуліо Романо, прибывшую вмѣстѣ съ статуей и стоившую тоже много тысячъ червонцевъ. При этомъ, однако, пришлось перевѣсить живописный портретъ императрицы, дщери Петровой, въ сосѣднюю залу. Ничто на свѣтѣ не вѣчно…