Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— Приказ министра вам известен? А-а?

— Так точно, товарищ генерал. Не успели… — отвечал Жигарев, стоявший ближе всех.

— Что, что, что вы не успели, майор?! — гаркнул генерал.

Жигарев что-то говорил, разводя руками.

— Ну что, мне самому объявить ему отпуск?

— Так точно… Никак нет, товарищ генерал, сегодня же подготовим приказ…

— С богом, сынки! — сказал генерал. И повернулся, поворачивая сопровождающих, и вышел.

Больше мы его не видели.

* * *

Вернулись с «Консерватории» — и сразу команда:

«Оружие не сдавать!»

Мы стояли у казармы в хрустящих от мороза полушубках, на плечах — ледяные автоматы. Теперь возвращались не затемно: день незаметно вырос, и солнце сейчас показывало тлеющую верхушку из-за дальней рощи. Ветер налетал, но лицо не так обжигало.

Из казармы вылетел Соловейчик.

— Нале-во! К автопарку бегом марш!

У автопарка стоял автозак. Стучал мотор.

— К машине!

Сели. Поехали. И тут заговорили, быстро и слишком громко. Кому-то земляк из первой спецроты успел сказать: «На „Детском саде“ — бунт».

Санек… Неужели…

Рядом — голоса, голоса… Какие-то испуганно-храбрые:

— Я их счас всех положу!.. Землю жрать будут!.. Ублюдки!..

Санек… Неужели?.. Да нет, их там полтысячи. А вдруг?

Машина летит как бешеная. Поворот. Еще поворот… Запрыгала. Вокруг попадали; чей-то рукав колючий обжег лицо; кто-то матюгается…

Остановились. Хлопнула дверца кабины. Лязгнуло железо — автозак открывается снаружи специальной отмычкой, открылась дверца с решетчатым оконцем — и мы запрыгали на упругий снег.

Ворота «Детского сада»… А народу! Зарябило в глазах от красных околышей и погон. Тут и офицеры штаба, и зоновские, и наши… Вон Вайсбард, Забелин… И еще незнакомые совсем офицеры; один без галстука, с растрепанными волосами, бледный… Шум стоит. Возле ворот по обе стороны вытянулась первая спецрота: белые шлемы с плексигласовыми забралами, дубинки М-65… Лица напряженные.

Ворота чуть приоткрылись и — спецрота сдвинулась плотнее, образовав узкий коридор. Красные околыши замелькали гуще…

— Вон, ведут! — громко сказал кто-то. По узкому проходу двое солдат из спецроты вели за руки зэка. А сзади еще двое вели второго. Зэки что-то выкрикивали, вырывались. Они были все ближе… Я подался вперед…

— Дай дорогу! — крикнул нам Соловейчик. Мы отошли от автозака, дверь которого была открыта. Автоматы направили на идущих.

— Ать, с-сука! — выворачивал зэк стриженую голову, скалил зубы.

Они были совсем близко от автозака, когда этот первый рванулся… Один конвойный отлетел, громыхнула железная дверь. И тут все, кто стоял близко, сняли с себя автоматы — и замелькали, забухали приклады.

— Осторожней, не убейте его! — кричал какой-то майор.

— Каз-лы! А-а!.. А-а!..

— Мешок на КСП упал, — захлебывался кто-то сзади. — Контролер полез, а они кирпичами… А тут — из караулки наши… крик, стрельба… Возле меня топор воткнулся в маскировочное…

Подбежал лейтенант из, оперчасти — щелкнули наручники, зэка подняли и втолкнули в дверь, откуда выскочили мы… Следом — второго. Хлопнула дверь с решеткой. Соловейчик вонзил отмычку в замок, провернул.

В решетку вцепились пальцы. И из полутьмы — блеском прыгающим — глаза. И крик надрывный:

— Мы же таких, как вы, на зоне спасали: с кожаного кола снимали! Из-под лучших друзей вытаскивали!..

— Пошел! — крикнул толстый майор, прикладывая платок к виску. Платок был в крови.

Автозак медленно тронулся, объезжая карету «скорой помощи», пожарный «Ураган»…

Отбой. Казарма утихает.

Я поднялся на третий этаж написать письмо.

В ленкомнате темно. Я нашарил рукой выключатель, щелкнул.

У окна стоял взводный. Смотрел на меня.

— Что случилось?

— Ничего. Я… письмо хотел… Я повернулся, чтобы уйти, но лейтенант поднял руку:

— Садитесь, садитесь. Я не буду мешать.

И отвернулся к окну.

— Как тебе служится?

Это Забелин. Сел на соседний стол. Смотрит, подбородок пощипывает.

— Нормально… товарищ лейтенант.

— А мне… ненормально. — Он поднял руку, тонкими пальцами взъерошил челку. Так и оставил пальцы вдавленными в лоб. — Понимаешь!

— Это поначалу так, — сказал я. — …Что поделаешь, надо выдержать.

— Выдержать? — Он глянул из-под пальцев. — А зачем?

Он встал, сделал шаг и повернулся. И опять взъерошил волосы.

— А… для чего же вы, товарищ лейтенант…

— Для чего в армию? Хм. Понимаешь, я в детстве какой-то не такой был. Увижу, как мальчишки кошку мучают, и в рев. Мне это казалось ненормальным. Не то что мучают, а что плакал. Потому что все смеялись… Даже отец смеялся.

Он опять сел. Пальцы его тихо гладили поверхность стола.

— И девушки… Друзья, те как-то умели: шуточки, масса слов; девушки смеются, влюбляются… А я так не мог. Хотелось, чтоб влюбились в такого, какой есть. Да и вообще…

Пальцы на столе сжались, выступили острые белые бугорки.

Взводный встал.

— Я надеюсь… то, что я тут говорил, останется между нами? А впрочем…

Он махнул рукой. И вышел.

* * *

Грязные коричневые куски снега летят из-под мелькающих впереди сапог. Это Андрей. Сзади тоже топот.

Впереди прыгает синее пятно — куртка. И — желтая сумка.

— Султана спусти! Султана! — надрываются сзади. И — блестя упругими черными боками, овчарка проносится мимо меня, Андрей…

Бух! Бах! — стучит по маскировочному ограждению, вдоль которого бежим мы. Это зэки с крыши кидают кирпичи. В нас.

— Бросай сумку! Бросай! — орут они человеку в синей куртке.

Овчарка стремительно прыгает на синее пятно, и человек падает в сугроб и закрывает лицо руками.

Я замедлил бег, меня стали обгонять, устремляясь к катающемуся на снегу клубку рычания и криков…

На крыше — черным-черно от мечущихся зэков, они свистели, кричали. Шурша, пролетали над головой обломки кирпичей.

Искаков достал патронник, вскинул автомат.

Та-та-та! — Брызнули от стены кротки штукатурки, пыль взметнулась.

На крыше никого уже не было…

Переброс был богатый: сгущенка, шоколадные пряники, много чаю, сигарет. Бросили пряник Султану. Клацнули зубы, на снег полетели коричневые крошки. Алый язык мелькнул.

Когда уже стоял на посту, к запретке приблизились трое.

— Командир! Че там было-то хоть?

Я перечислил.

— И сгущенка, говоришь, была?

Они пошушукались. Потом один подошел ближе.

— Слышь, давай так: мы вам четвертак отстегнем, а вы нам — сидор. Скажи там своим.

Я позвонил в караулку. Пришли Зайцев и собаковод Искаков.

— Кидай деньги, — потребовал сержант.

Зэки опять посовещались.

— Сидор сначала кинь.

Зайцев повернулся уйти.

— Постой, земеля, не уходи…

Через запретку перелетело что-то, упало в прошлогодний бурьян. Зайцев с собаководом нагнулись, начали шарить.

— Вон лежит! — сказал собаковод.

— Тихо. Пусть лежит.

Зайцев повернулся к зэкам.

— Вы что меня дурите? Камень кинули, да?

Зэки зашумели, придвинулись к проволоке.

Сержант лязгнул затвором:

— А ну отошли! Я вам дам «сидор»!

— Стрелять будешь? Стреляй, падла, — сказал один. Остальные отступили.

Грохнуло резко — от стены над головой зэка отскочила пыль. Двое других бросились в окно. А этот стоял. Только лицо опустелое, глаза остановились.

Когда Зайцев с собаководом ушли, я увидел в окне этих троих. Свистнул им, махнул рукой.

Они подошли, молча уставились.

Я вытащил из кармана пачку чая, две пачки сигарет, горсть конфет, запихал все в рукавицу. Размахнулся…

Туго набитая рукавица плюхнулась им под ноги, несколько конфет выскочили, упали на снег красными брызгами… Зэки подхватили рукавицу, собрали конфеты, хватая их вместе со снегом. Молча полезли в окно.

Ну что еще?

Я смотрел, как черные фигуры одна за другой исчезают в окне. Когда-нибудь этот зияющий провал заблестит стеклами, забелеет занавесками. И цветок в горшочке будет. Уже скоро… Разломают и уберут вышки, снимут колючую проволоку, и на ее месте штакетник. Голубой или зеленый. Деревья будут, клумбы… Может, даже фонтан.

24
{"b":"283918","o":1}