«Таким образом, текст, посредством которого я собирался передать ход своих умозаключений и выводы, превратился в структуру автономного производства смысла. Получается так, что когда я изображаю что-то, — в данном случае словами, — то рисую не реально видимое, но для того, чтобы увидеть чем на самом деле является то, что я пытаюсь изобразить. В книге как бы звучит какой-то автономный голос существования, и он является тем, что обладатель жизни, — автор данной работы, — не вполне слышит или знает. И создание текста есть процесс построения определенного пространства взаимосвязей, в котором вращается это не вполне знаемое, обрастая все более полным смыслом, вплоть до завершения.»
«Когда речь идет об использовании принципа деяния не деянием, мало кому известна его подлинная суть, а заключена она в следующем: устройство реального мира таково, что к некоторым вещам, изменениям, результатам человек не в состоянии прийти путем произвольного выстраивания шагов последовательных действий. В тех же самых процессах самоусовершенствования мы рано или поздно упираемся в противоречие, когда если даже и ясно, что и в какую сторону надо бы изменить, однако остается непонятным кто и как будет это делать.»
«Каким образом прежняя структура психосоматики, составной частью которой является мое собственное Эго, может стать иной? Кто ее изменит? Кто знает, что и как в ней надо менять, быть может «Я»? Но ведь из-за неверных, ошибочных представлений «Я» и его ущербных действий, основанных на этих представлениях, моя жизнь как раз и пришла в такое плачевное состояние, когда надо менять ее курс либо основные ориентиры. Следовательно, необходимые изменения должна произвести во мне некая сила со стороны? Но что это за сила и откуда ее взять? Остается единственный выход: грамотно обеспечить условия для создания режима свободного функционирования психосоматики в своих собственных интересах, которые одновременно являются и моими интересами, только я об этом не могу ничего знать, — есть вещи, которые человеку невозможно знать в принципе.»
«Следовательно, действие не действием, то есть спонтанная саморегулирующаяся деятельность единства тела-психики и есть тот шаг изменения, который не в состоянии совершить «Я», которое может случиться только без его вмешательства. Создание необходимых и достаточных условий для того, чтобы некоторые события инициировались человеком, но были реализованы природными механизмами той среды, в которой они могут развиваться без человеческого вмешательства — это и есть действие не действием, к которому мы не раз будем возвращаться.»
«В процессе работы над книгой жизни стало окончательно ясным, что сутью йогической практики является создание возможности переключения естественных процессов в близкие типовым, но немного иные, эквивалентные, допускаемые пластичностью психосоматики, режимы функционирования. Что прямой регулировки работы внутренних органов и состояний психики не существует, и пресловутая волевая основа йоговских феноменов, — как мы это обычно понимаем (включая чудеса факиров), это легенды. Человеческая воля и ум в данном случае могут быть задействованы только косвенно, для создания условий, при которых начинает спонтанно осуществляться ожидаемая возможная перестройка процессов восприятия, дыхания, движения, работы внутренних органов, психики, короче говоря, — всей жизнедеятельности в целом. И такая косвенная регулировка, приводящая к желаемым результатам, и есть главное искусство йоги — «действие не действием», управление природной спонтанностью в допустимых самой же природой пределах.»
«Знание случается подобно удару молнии, но для этого нужно иметь темноту проблемы и долго, без всякой надежды и помощи работать в этом мраке, создавая и концентрируя такие условия, в которых только и может возникнуть ослепительный грозовой разряд, вспышка понимания, момент истины («Чтобы в тебя вошел свет, ты должен сильно утомиться и ничего не знать». — М.Мамардашвили). Понимание и смерть — вот две самые личные вещи у каждого человека.»
Глава 3. Владимир Степанов
В первом томе я рассказал одну небольшую историю, где два ученика одного российского мистика Гурам и Костя затащили некого Американского Гуру в российскую глубинку, где после нескольких дней совместного пребывания и «распития», Гуру попросился к ребятам в ученики… Так вот, Костя и Гурам — ученики Владимира Степанова…
Степанова упоминает в своей беседе и Аркадий Ровнер, как одного из своих учителей — В.С.
Вот несколько выдержек из рассказа Аркадия Ровнера «Главный суфий республики»:
«Что ж В.С.? Он весь щедрость и точность. Всех вместив, отозвавшись живым пониманием на все, воздавая с лихвой всем вместе и каждому порознь…»
«Общение было для него «делом», и он так и говорил: «пойдем на дело», или «как тот или иной покажет себя в деле». Я подсматривал со стороны, когда приходил он на встречу со мной в «фундаменталку» или когда он готовился к встрече еще с кем-то, а также в минуты неожиданных встреч, когда на настройку оставались секунды: он подтягивался, собирался, уходил глубоко в себя. И — выглядывал новый статист.»
«Многочисленные В.С. заслоняли «естественного», азиатского, «дикого», который скрывался, а иногда прорывался в неожиданно жестком оскале неровных продолговатых зубов — В.С. тут же спохватывался, и мгновенно являлись непроницаемые и полные обаяния ребята — каждый раз новые…»
«Обычно, выяснив с самого начала честолюбивые пунктики нужного ему человека, В.С. начинал лить елей, причем делал это так грубо, что, казалось, он испытывал степень падкости человека на лесть и отупения лестью. Вероятно, здесь не было даже иронии — просто он был уверен в неотразимости лести, коль скоро она попадет на пунктик, и не очень старался утончать свою технику.»
«С легкостью перекидывал он мостики меж собой и объектами интереса, как будто бы и не стараясь, — так танцует легко балерон: он лепил ожидаемый образ себя и шел как по лыжне. Помогало еще и значенье, которое он придавал разговору, и значительность, какою наделял собеседника. Отразившись, эта значительность возвращалась к нему же. Собеседник начинал видеть себя глазами В.С., воздавая ему благодарностью…»
«…всем он был интересен, сам же оставался иронически непривязанным и отстраненным. Он набрасывал легкую сеть на объект и затягивал узел… Сам В.С., дробясь, оставался ему недоступен.»
«Создав театр статистов, В.С. уходил с поля зрения, был принят за то, кем себя выдавал, был всегда человеком, в котором скрыто больше, чем видно снаружи. От него шло таинственное свечение, он нес с собой экзотический тонус, душу холодновато-сосредоточенную, по-восточному вкрадчивую, по-европейски сухую.»
«А статисты его — и приятели — воспринимались как-то очень уж сказочно — казалось, они представляют собою раешник, разыгранный на ходулях. Будто бы это развернутый веером В.С., а вот возьмет и соберет их в себя, и никого не останется, все исчезнут, спрятавшись за плотоядным оскалом улыбки. Иногда на глазах совершалось действо: серия превращений статистов друг в друга, после чего они растворялись, исчезая котами чеширскими, оставляя одной лишь улыбки оскал: за собой, из-за себя, вместо себя. С таким В.С. было молодо, беззаботно.»
«В театре своем был В.С. режиссером — веселым, но строгим. Он беспечно выглядывал сквозь полупрозрачные маски статистов, мелькал в щелях занавеса. Его разглядеть не нужно было большого труда. Но в спектаклях о нем забывалось — так гладко и убедительно он разыгрывал роли.»
