Иван ФОМИН. Десять лет назад на интеллектуальном пространстве России произошёл первый качественный сдвиг, который позволил нам появиться. Создание такого издательства как "Праксис" в девяностые годы было просто невозможно. Некоторые коллеги в ответ на наши самые невинные замечания, например, что в СССР имелся удачный социальный, образовательный опыт, который стоит использовать, прямым текстом говорили: таких, как вы, надо вешать вдоль Садового кольца…
С другой стороны, этот поворот не был таким кардинальным, как нам хотелось бы. Хотя мы были уверены, что наши идеи и проекты будут востребованы. И в какой-то степени они получили хождение. Случилось то, что было невозможно в девяностые — мы стали вхожи в какие-то интеллектуальные объединения, появился интерес со стороны государственных структур. В то же самое время этот сдвиг оказался недостаточно решительным, бесповоротным, серьёзным. Несмотря на некоторое отступление, править бал продолжали оголтелые либералы, "хозяева дискурса" девяностых. Кто-то немного приутих, но глобального изменения не произошло. Эти десять лет ушли на борьбу за то, чтобы остаться на плаву. И буквально в последние год-два мы фиксируем постепенное возникновение новой ситуации.
Тимофей ДМИТРИЕВ. В 2000-м году группа единомышленников задумала, а потом осуществила определённый проект. Исходно проект был привязан к идее создания нового книжного издательства. Мы прекрасно видели, что о том климате мнений, который сложился, приятного можно сказать мало. Эта атмосфера характеризовалась тем, что она либо сознательно, либо бессознательно пыталась закрывать глаза на очень важные запросы, которые мы видели и в интеллектуальной среде, и в обществе в целом. Поэтому исходные замыслы заключались в том, чтобы сделать не просто издательство как предприятие для выпуска книжек, а именно как проект, который мог бы в обозримом будущем реализовывать себя в значимых целях. С одной стороны, имелась программа просвещения, но я бы сказал — просвещения радикального. Имелась ввиду попытка ввести в интеллектуальный оборот современного общества ряд идей, концепций, фигур мысли, которые по вполне определённым причинам, в том числе в силу духовной атмосферы девяностых, либо не были востребованы, либо сознательно выносились за скобки в общепринятом поле дискурса и общественно значимых дискуссий, и в конечном счёте табуизировались.
Мы отказались от того, чтобы придерживаться какой-то определённой жёстко выверенной партийности, причём это был не оговоренный консенсус, а какое-то общее настроение. Со стороны "хозяев дискурса" очень хорошо отработана схема нейтрализации — взять и распихать новых игроков на интеллектуальном поле по определённого рода ящичкам, навесить ярлычки.
Иван ФОМИН. Был ещё один момент, на почве которого мы объединились. В девяностые годы в философской среде было общепринятое убеждение, что философия к политике, общественной жизни не имеет никакого отношения, что философия — это игры и практики избранных людей. Мы пытались показать, что философское знание имеет социальные и политические импликации, и оно должно рассматриваться в неразрывной связи с социально-политическими процессами. Таким образом, здесь мы выходили на чисто просвещенческие задачи и программы, на создание того инструментария, который помог бы препарировать, анализировать нашу собственную социальную реальность.
Тимофей ДМИТРИЕВ. Речь шла не о том, чтобы просто издать некое количество хороших книг. Наш замах был больше — чтобы, в том числе и через издание соответствующей литературы, попытаться ввести в оборот идеи, которые представлялись нам важными для осмысления того положения, в котором страна и наш народ оказались на рубеже веков. И соответственно, в качестве дальнего прицела имелось в виду, что это будет способствовать определенной переструктуризации интеллектуальной среды, будет способствовать расширению горизонтов, появлению новых шансов и на осмысление сложившегося положения, и на его изменение. Имелась и ещё одна важная вещь. Речь шла о том, чтобы уйти от сложившихся практик работы со знанием, сложившимся в нашем обществе, когда знание рассматривается как некая самоценность, а его трансляция превращается в самоцель. Одновременно изнанкой такого положения было известное положение вещей, когда, выражаясь словами классика — "улица корчилась безъязыкая". Даже люди, которые пытались критически смотреть на социальную действительность, не имели средств и подходов для того, чтобы адекватно проанатомировать ситуацию и понять: можно ли что-то с этим сделать, и если да, то как.
"ЗАВТРА". Просвещение — вещь важная. Но значительная часть просвещенческого материала, в том числе и "Праксиса", — это тексты западных авторов, которые описывали ситуацию сорока-пятидесятилетней давности, даже если не брать авторов первой половины двадцатого века. Контекст, общество, даже климат — иные.
Олег КИЛЬДЮШОВ. Да, здесь приходится продвигаться вперед как бы ретроспективно. С другой стороны, осваивая "достижения" западной мысли давнего и недавнего прошлого, эту "ретроградную продвинутость" нужно только приветствовать. Ведь работая с текстами, что выходят на Западе сегодня, мы сейчас зачастую не понимаем тот интеллектуальный бэкграунд, на котором они основаны. А речь идёт уже об их обработке и так называемом снятии второго или третьего порядка. То есть без этого контекста сама русская рецепция новейших западных текстов, нынешних интеллектуальных бестселлеров, невозможна в адекватной форме. Это хорошо видно на некоторых примерах. Те книги, в отношении которых была уверенность, что они "выстрелят", иногда не получали достойной рецепции. Оказалось, что у такой работы должна быть определённая культурная "подушка". И без этого бэкграунда сама русская культурная ситуация будет оставаться неполноценной. Я считаю, что в данном случае единственно возможная стратегия — с одной стороны, издавать, делать актуальные бестселлеры, например, интеллектуальный хит Хардта и Негри "Империя". Но, с другой стороны, адекватная рецепция "Империи" невозможна без базовых текстов, например, без того же Альтюссера. Поэтому должна выходить не только "Империя", но и Альтюссер. Это неизбежный двойной ход — запоздалое просвещение, преодолевающее культурное отставание, и трансляция нынешних актуальных текстов. Тексты прошлого здесь обязательны, иначе ситуация будет "кривой" и в том смысле, что будут существовать табуизированные классики. Тогда обязательно кто-то назначает себя инстанцией, решающей — кого можно издавать, а кого нельзя.
В девяностые — да во многом и сейчас — была не только безъязыкая улица, был птичий язык самоназначенных экспертов, был язык официоза, был язык высокой науки. Но не было совместного языка самоописания общества, который был бы приемлем не просто для теоретиков, а с которым могло бы работать общество. Сегодня в нашей стране вновь начало складываться не просто классовое, но сословное общество, а инструментарий для анализа был изъят. Одно время все бросились читать великого социолога Макса Вебера, при этом его главная работа "Хозяйство и общество" в России до сих пор не издана!
"ЗАВТРА". Стратегия выхода из-под монополии "хозяев дискурса", как правило, зачастую сочетается с эпатажем. "Праксис" же работает спокойно, нешумно.
Тимофей ДМИТРИЕВ. У нас свой путь. Мы хорошо представляли, как устроено профессиональное сообщество людей, которые притязали на владение философским знанием. Подчёркиваю: именно притязали, но не владели. Смысл эксперимента, который мы затеяли, заключался в попытке апробировать какие-то новые социально значимые практики — как можно в обществе, где весьма жёсткий неолиберальный антисоветский климат, построенный по прошлой иерархической системе со стратегиями исключения, диффамации и т.п., делать свои проекты, отвечающие нашему представлению об интеллектуальной работе. И в то же самое время не пытаться вставать по стойке "смирно" при словах "Философия", "Культура" — чем у нас грешат многие представители академических научных кругов, для которых занятие определённого рода интеллектуальными практиками действительно является формой сакральной, а не операциональной. Ведь этим блокируется возможность социально-технологического применения знания.
