Такъ относились къ ней даже теперь и Слащовъ, и Шатовъ, и Бѣжецкій. Николаю Сергѣевичу уже черезъ недѣлю по пріѣздѣ надоѣло его Нагорное и онъ былъ радъ развлеченію.

— Петръ Петровичъ, подойдите сюда, — подозвала Дина Николаевна Шатова, спокойно усѣвшагося также рядомъ съ Софьей Ивановной.

Онъ всталъ и лѣниво подошелъ къ Аннѣ, стоявшей надъ самою водой вмѣстѣ съ Бѣжецкимъ.

— Что скажете? — спросилъ ее Шатовъ.

— Я хотѣла спросить васъ… Pardon, я васъ отозвала отъ m-me Рудниковской…

— Такъ что же? — спокойно спросилъ онъ. — Успѣю еще и поговорить, и послушать, — цѣлый вечеръ впереди…

Анна сердито взглянула на него и прикусила нижнюю губу.

— Что же вы хотѣли спросить меня, Анна Николаевна? — допрашивалъ ее Шатовъ.

Бѣжецкй не спускалъ глазъ со Слащовой.

— Ничего… Забыла, — пробормотала Анна.

— И не жаль вамъ человѣка тревожить?… Только-что сѣлъ такъ покойно, хорошо, деревенской идилліей насладиться хотѣлъ… Ну, спрашивайте же, Анна Николаевна.

— Сказала вѣдь, что забыла, — раздраженно отвѣтила Анна.

— Какъ знаете, — проговорилъ Шатовъ и направился къ бревну, на которомъ весело разговаривали Слащовъ и Рудниковская.

Анна остановила Шатова за рукавъ.

— Я хотѣла спросить васъ, — быстро заговорила она, — когда вы стоите такъ надъ водой, не является у васъ желанія броситься туда, утопиться?…

— Нѣтъ, не бываетъ, а особенно надъ такой лужей, — отвѣтилъ ей Шатовъ.

— А у меня постоянно… Если я встрѣчаю поѣздъ, меня тянетъ броситься подъ локомотивъ; если стою надъ водой, такъ и хочется утопиться.

— Если будете топиться, пожалуйста при мнѣ, - сказалъ Бѣжецкій. — Я васъ спасу и вы мнѣ цѣлый вѣкъ благодарны будете…

Анна не обратила никакого вниманія на его слова.

— Вамъ нянюшку надо, — такихъ дѣтей нельзя однихъ пускать, — полушутливо, полусерьезно проговорилъ Шатовъ.

— Вотъ вы меня въ няньки и возьмите, Анна Николаевна, — покорно попросилъ Бѣжецкій, взглянувъ на Анну своими красивыми глазами.

— А вы моей нянькой не хотите быть? — спросила Анна Шатова.

— Хотѣлъ бы, да у сеии нянекъ всегда дитя криво, — отвѣтилъ ей шутя Шатовъ. — Ужь у васъ есть нянька — Бѣжецкій. Я лишній.

— Какъ знаете, — разсерженно сказала Анна. — Такъ вы, Ѳедоръ Михайловичъ, моя нянюшка? — обратилась она въ Бѣжецкому. — Отлично! Только смотрите, вѣдь я несносный ребенокъ… Не откажитесь отъ своей задачи…

— Я буду баловать этого несноснаго ребенка, — покорно замѣтилъ Бѣжецкій.

— И плохо сдѣлаете, — лѣниво возразилъ Шатовъ. — Баловствомъ вы нечего не добьетесь…

— Напротивъ, баловство иногда очень полезно, — перебила его Анна.

— Да, иногда, но не съ вашимъ характеромъ… Вотъ m-me Рудниковская, напримѣръ, другое дѣло, — она Богомъ обиженная, — а вы и безъ того балованная…

— Какъ вы мало знаете меня, Петръ Петровичъ, — вскрикнула Слащова, — а такъ часто видимся… Кѣмъ или чѣмъ я балована, скажите?

— Да всѣмъ, начиная съ пустяковъ, — шутливо отвѣтилъ Шатовъ.

— Это вы серьезно говорите?

— Конечно, — какъ будто поддразнивая ее, продолжалъ онъ.

— Annette! Софьѣ Ивановнѣ сыро здѣсь… Мы пойдемъ домой, — послышался сверху голосъ мужа.

— Хорошо. Я сама сейчасъ приду, — крикнула Анна поднимавшемуся въ гору Никсу подъ руку съ m-me Рудниковской.

— Смотрите, — сказалъ Шатовъ, показывая нанихъ Аннѣ, - какая она тоненькая, такъ и гнется, сейчасъ сломится, — какъ же не жалѣть ее…

— Ну, и жалѣйте, кто-жь вамъ мѣшаетъ? — раздраженно заговорила Анна. — И что она глупенькая такая, тоже жалѣйте… Какое мнѣ до этого дѣло…

— Что же, вы сердитесь, Анна Николаевна?… Я не хотѣлъ говорить вамъ непріятностей.

— Ахъ, оставьте пожалуйста!… Вы нынче только въ такомъ тонѣ и говорите со мной…

— Анна Николаевна, не будемъ ссориться на прощанье, вѣдь я завтра уѣзжаю.

— Завтра?… Куда же уѣзжаете? — испуганно спросила его Анна.

— Какъ куда? — Въ Петербургъ. Ужь черезъ недѣлю отпуску конецъ, а мнѣ еще въ Москвѣ надо остановиться.

— Это новость для меня, — медленно заговорила Анна. Разговоръ перервался на минуту. Анна судорожно передернула плечами.

— Вамъ холодно? — заботливо спросилъ ее Бѣжецкій.

— Д-да, сыро здѣсь. Никсъ сказалъ правду.

— Такъ вернитесь домой, — предложилъ ей Ѳедоръ Михайловичъ.

— Нѣтъ, мнѣ здѣсь хочется посидѣть, — съ разстановкой заговорила она. — А вы услужите мнѣ, принесите что-нибудь накинуть на плечи.

— Сію минуту, — съ готовностью отвѣтилъ онъ.

— Простите, что безпокою…

— Полноте, Анна Николаевна, какое тутъ безпокойство. — Я очень радъ, — сконфуженнымъ тономъ проговорилъ Бѣжецкій и скорымъ шагомъ сталъ подниматься съ дому.

Анна и Шатовъ сидѣли нѣкоторое время молча. Шатовъ спокойно докуривалъ сигару, смотря куда-то въ даль. Анна судорожно водила зонтикомъ по песку.

— Петръ Петровичъ, — наконецъ заговорила Анна, — зачѣмъ вы уѣзжаете?

— Отпускъ кончается, Анна Николаевна, служба, — отвѣтилъ ей Шатовъ.

— Вы не должны уѣзжать… Кто же со мной будетъ ѣздить верхомъ, гулять, читать?

— Съ вами Бѣжецкій останется.

— Не говорите вы мнѣ про Бѣжецкаго, — я слышать про него не могу!… Онъ такъ надоѣлъ мнѣ своими вытаращенными глазаии…

— Ужь очень влюбленъ, бѣдный! Вы замѣтили, онъ совсѣмъ дара слова лишился, цѣлыми часами молчитъ и только смотритъ на васъ… За то покорный.

— Да что мнѣ въ его покорности? — капризнымъ тономъ заговорила Анна. — Я хочу, чтобы вы меня слушались, чтобы вы не уѣзжали такъ скоро отъ насъ.

— А служба какъ же Анна Николаевна? — смѣясь спросилъ ее Шатовъ.

— Недѣлю жить въ Москвѣ служба велитъ? — живо спросила она.

— Нѣтъ. Но…

— Я не хочу знать этихъ «но», — перебила его Анна. — Я просто не пущу васъ, слышите? — не пущу. Я не хочу, чтобы вы уѣзжали отсюда.

— Анна Николаевна, — попытался остановить ее Шатовъ.

— А вы уѣдете и я уѣду за вами, — продолжала Анна. — Я не могу здѣсь оставаться… Опять вѣчно одна, всѣми брошенная… Петръ Петровичъ, — заговорила она ласково, — я васъ прошу очень очень, останьтесь еще у насъ.

— Еслибы могъ, Анна Николаевна, съ удовольствіемъ бы. Да, мнѣ кажется, я и веселья-то вамъ мало приношу съ моимъ скучнымъ характеромъ.

— Это ужь не ваше дѣло… Говорю вамъ, не могу я оставаться здѣсь одна.

— А Никсъ?… Онъ все лѣто будетъ жить здѣсь.

Анна вскинула на него удивленные глаза.

— Вы шутя это говорите? — спросила она, отчеканивая каждое слово. — Вы знаете, что Никсъ и я…

Шатовъ перебилъ ее жестомъ.

— Вы знаете, что я, во-первыхъ, другъ вашего мужа, Анна Николаевна; а во-вторыхъ, я честный человѣкъ, — медленно заговорилъ Шатовъ, — поэтому, пожалуйста, перемѣните разговоръ.

Анна сидѣла какъ облитая холодною водой. Она поблѣднѣла и какъ будто осунулась разомъ. Глаза пристально вглядывались въ кончикъ зонтика, которымъ она опять судорожно завозила по песку.

Разговоръ прервался и нѣсколько минутъ оба молчали.

Шатовъ ходилъ взадъ и впередъ около Анны и время отъ времени украдкой взглядывалъ на нее. Онъ замѣтилъ, что глаза, хоть и опущенные внизъ, потускнѣли, потомъ увидѣлъ на рѣсницахъ по крупной слезѣ, потомъ эти слезы тихо скатились по щекамъ на сѣрое полотно ея платья.

— Вы не сердитесь на меня, Анна Николаевна? — тихо спросилъ онъ, садясь около Анны.

Та не отвѣчала. Шатовъ заговорилъ опять.

— Теперь вы не поймете меня, но черезъ нѣсколько лѣтъ, когда вы будете относиться спокойнѣе ко всему этому, вы поблагодарите меня, — вы скажете, что я честный человѣкъ. Чего же тутъ плакать, Анна Николаевна? — растерялся онъ, видя неудержимыя рыданія Слащовой. — Опять нервы, только-что поправились… Анна Николаевна, сюда идутъ, увидятъ насъ вдвоемъ, вы плачете, — ну, что скажутъ?

— Господи! — воскликнула Анна сквозь слезы, — не все ли мнѣ равно, что скажутъ?… Если вы такъ боитесь, уходите.

— Я не за себя боюсь, а за васъ, поймите вы это, — хотѣлъ убѣдить ее Шатовъ.