— Что же, она одна пріѣзжала? — полюбопытствовала Вѣра.

— У-у!… Куда тебѣ! Въ двухъ экипажахъ подкатили… Одинъ-то не въѣзжалъ сюда… Тамъ у церкви господа ждали… А генеральшина коляска въѣхала… Въѣхала!…- таинственно повторилъ онъ.

— И очень она плакала? — продолжала допрашивать она.

— Нѣтъ… Что вы, плакать!… Они тутъ компаніей пріѣхали, съ катанья… Не въ такомъ духѣ, значитъ… Плакать!… Конечно, дочка, да вѣдь она, сказываютъ, не своей смертью померла, — полупрезрительно, полусострадательно выговорилъ онъ.

Вѣра положила въ его ловко пріученную руку „благодарность“ и съ тяжелымъ чувствомъ пошла отъ могилы.

Сторожъ шелъ за ней и продолжалъ, какъ бы размышляя вслухъ.

— Конечно, за такихъ-то и молиться, потому на нихъ вдвое грѣхъ… Такъ нѣтъ: ни тебѣ панихидъ, ни поминанья… Этого генеральша не любятъ… И могилы-то они словно боятся. На Петра-Павла пріѣхали, хоть бы изъ коляски вышли поклониться могилѣ, - нѣтъ… Подали вѣнокъ… Полковникъ тутъ какой-то съ ними пріѣзжалъ… Онъ положилъ къ памятнику… И укатили опять… А ужь чтобы поплакать когда, — нѣтъ-съ, этого генеральша не любятъ… — закончилъ онъ, усаживая на извощика заплаканную Вѣру.

1881