— Да вѣдь скоро-то тоже не соберешься. То одно, то другое… Сначала позавтракалъ, потомъ прилегъ отдохнуть, проснулся — разные подлецы явились: одинъ несетъ раковъ, другой — грибовъ, третій — рыбы… — разсказывалъ Петръ Михайлычъ. — То, да ее… А я люблю не торопясь. Дѣвки пришли, начали пѣсни пѣть. А тутъ и ужинъ. Удовольствіе… На чистомъ воздухѣ… Вѣдь вся наша и охота-то изъ-за моціона и чистаго воздуха, а я былъ все-таки на огородѣ! Пьемъ. Рюмка стынетъ! — крикнулъ онъ.

Выпили. Докторъ съѣлъ два яйца и принялся за раковъ. Петръ Михайлычъ совсѣмъ уже осовѣлъ, говорилъ заплетающимся языкомъ и тоже сосалъ раковъ.

— Вы, Богданъ Карлычъ, на куропатокъ? спросилъ онъ доктора.

— Да что попадется…

— Такъ отправимся вмѣстѣ. Вотъ и Амфилотей съ нами.

— Гмъ… А меня вы не подстрѣлите? — улыбнулся докторъ.

— Кто? Я-то? Да я, батюшка, такой стрѣлокъ, что бѣлку дробиной въ глазъ. Вологодскій уроженецъ, да чтобы стрѣлкомъ не быть!

— Нѣтъ, Нѣтъ. Я говорю только про сегодня.

— Я въ своемъ мѣстѣ, когда молодой былъ, на медвѣдя хаживалъ и прямо ему подъ лопатку, подлецу, подъ лѣвую лопатку, въ сердце — и наповалъ. Одно только, что вотъ по выпивной части вы плохой компаньонъ — ну, да наплевать. Ѣдемъ вмѣстѣ на куропатокъ, Богданъ Карлычъ! Вотъ Амфилотей укажетъ намъ выводковъ.

— То-есть какъ это ѣдемъ?

— А я мужика подрядилъ, чтобъ подвезъ на подводѣ къ самому мѣсту. Зачѣмъ пѣхтурой мучиться?

— Ну, какая-же это охота! Какой-же это будетъ моціонъ! Нѣтъ, нѣтъ. Я одинъ. Гдѣ выводки? — обратился докторъ къ егерю.

— Въ Кувалдинскомъ лѣсу. Да одному вамъ, ваше благородіе, не отыскать, — далъ отвѣтъ егерь.

— Вы чего боитесь-то, Карлъ Богданычъ? — спросилъ Петръ Михайлычъ. — Я теперь не только на куропатокъ, а даже на медвѣдя въ лучшемъ видѣ готовъ…

— Вижу вижу, что готовы… — опять улыбнулся докторъ.

— Какія пронзительныя нѣмецкія улыбки! Еще по рюмочкѣ?

— Нѣтъ, довольно. Доѣмъ бутербродъ — и въ путь. Слушайте… Отпустите со мной егеря. Вѣдь вы все равно не пойдете теперь на охоту.

— Какъ не пойду? Пойду. Вотъ только мужикъ пріѣдетъ.

— Я здѣсь, ваше степенство. Пожалуйте… — проговорилъ мужикъ Степанъ, показываясь изъ-за разросшихся кустовъ черной смородины. — Въ одинъ монументъ лошадь вашей милости приготовилъ… Баба говоритъ: «поѣзжай за жердями», а я ей: «нѣтъ, старуха!» Позвольте за это вашу честь съ здоровьемъ поздравить?

— Пей, чортова игрушка!

Петръ Михайлычъ налилъ водки себѣ и мужику.

— Ѣдете, что-ли? — спросилъ его егерь. — Тогда я вамъ сейчасъ спинжакъ, ружье и всю амуницію принесу.

— Конечно ѣду. Тащи!

Петръ Михайлычъ попробовалъ встать изъ-за стола, но покачнулся и ухватился за столъ.

— Какой вы теперь охотникъ! Вы лучше спать лягте и ужъ потомъ… — сказалъ докторъ.

— Бѣлкой дробину въ глазъ…

— Вотъ что бѣлкой-то да дробину, такъ это пожалуй…

— Амфилотей! Что-жъ ты сталъ! Тащи амуницію!

— Лучше, Петръ Михайлычъ, прилечь. Вѣдь говорилъ я вамъ, что съ утра не слѣдуетъ много съ бутылочкой бесѣдовать, да къ тому-же еще на старыя дрожжи.

— Молчать! Какъ ты смѣешь во мнѣ сомнѣваться! Дробиной въ глазъ!..

А между тѣмъ на задахъ огорода раздавались визгливые женскіе голоса. Изъ-за кустовъ выбѣжалъ мальчишка Ванюшка.

— Пожалуйте, дяденька, пятіалтынный! Аришку вамъ и двухъ другихъ дѣвокъ привелъ.

— Ахъ, ты, шельмецъ, шельмецъ! А я ужъ на охоту собрался, — отвѣчалъ Петръ Михайлычъ.

— Да вѣдь сами-же вы приказывали.

— Ну, дѣлать нечего. Надо двѣ-три пѣсни прослушать. Охота не уйдетъ, Карлъ Богданычъ или Богданъ Карлычъ!.. Погоди! Прослушаемъ русскія пѣсни прежде, коли ты русское чувство чувствуешь. Докажи, что ты русскій хлѣбъ ѣшь, потому русскій нѣмецъ…

— Пожалуй… — улыбнулся докторъ, присаживаясь на скамейку. — Но тогда я долженъ бутылку пива выпить. Это моя обычная порція послѣ завтрака.

— Пивка? — встрепенулся Степанъ. — Въ одинъ монументъ слетаю. Полдюжинки?

— Зачѣмъ полдюжины? Бутылку! — отвѣчалъ докторъ.

— Тащи полдюжины. И я выпью. Да нужно и дѣвокъ попотчивать, егерю дать… — перебилъ его Петръ Михайлычъ.

— Меня не забудьте, ваше боголюбію, — подсказалъ Степанъ.

— Да, да… Моему возницѣ Стакану тоже стаканъ. Вотъ деньги. Вели изъ кабака дюжину притащить! Теперь не выпьемъ, такъ на вечеръ останется.

Мужикъ схватилъ деньги и побѣжалъ съ огорода. Показались три деревенскія дѣвушки. Онѣ подходили и пѣли пѣсню.

— А, Ариша! Здорово, живая душа на костыляхъ, стрекоза въ серьгахъ!

— Здравствуйте, Петръ Михайлычъ, — поклонилась Петру Михайлычу красивая черноглазая дѣвушка въ зеленомъ шерстяномъ праздничномъ платьѣ и улыбнулась во всю ширину лица. — Съ работы по вашему приказанію ушла, только-бы вамъ угодить — вотъ какъ мы вашу милость цѣнимъ. — Стала я дома переодѣваться — мамка ругается! Страсть какъ ругала меня, а все изъ-за васъ.

— Молчи! Посеребрю!

— Ужъ развѣ, что посеребрите. А то, ей-ей, отъ работы оторвалась. Вѣдь сорокъ копѣекъ въ день…

— Цыцъ! Водки хотите?

— Не потребляемъ, сами знаете. Вотъ развѣ пивца.

— Сейчасъ пиво принесутъ. Пойте!

Дѣвушки запѣли. Докторъ сидѣлъ, закуривалъ новую сигару, улыбался и бормоталъ:

— И это называется охота! Гмъ…

Появилось пиво. Къ бражничанью Петра Михайлыча присоединились мужикъ Степанъ, егерь, три крестьянскія дѣвушки. Даже мальчишка Ванюшка — и тотъ просилъ себѣ стаканъ пива. Петръ Михайлычъ взъерошилъ ему волосы на головѣ, назвалъ «паршивцемъ», но пива далъ и приказалъ ему выпить его залпомъ, что тотъ и исполнилъ, похваставъ:

— Эка, невидаль пиво-то! Я стаканъ водки сразу выпить могу. Мы разъ съ Максимкой, съ сынишкой Василья Корявова, цѣлый двугривенный въ питейномъ пропили. Отъ господина охотника за сморчки деньги получили — и пропили. Я даже пьянъ былъ.

Докторъ покачалъ головой и сказалъ:

— Еще хвастаешься, дрянь эдакаяі И не выдралъ тебя отецъ за это?

— Зачѣмъ драть? Тятька самъ пьянъ былъ. Его тоже охотники напоили.

Дѣвушки голосили пѣсни. Петръ Михайлычъ хваталъ ихъ и сажалъ къ себѣ на колѣни. Онѣ вырывались. Докторъ тоже все еще не шелъ на охоту и сидѣлъ тутъ. Онъ хоть и сказалъ, что выпьетъ только свою положенную порцію, то-есть одну бутылку пива, но пилъ уже вторую. Мужикъ Степанъ разсказывалъ, что въ Гуляевѣ медвѣдь появился и задралъ телку.

— Медвѣдь? — встрепенулся докторъ и крикнулъ егерю: — Амфилотей! Такъ что-жъ ты? Надо его обойти. Ты знаешь, что я давно медвѣдя дожидаюсь, чтобъ свой медвѣжій охотничій аппаратъ испробовать.

Егерь махнулъ рукой.

— Пустое дѣло, Богданъ Карлычъ! — сказалъ онъ. — Никакого медвѣдя нѣтъ. Бабы брешутъ. Я ужъ ходилъ и смотрѣлъ телку. Просто ее чуточку собаки сторожа Кондратья въ лѣсу подрали. Забрела въ лѣсъ и подрали. И подрана-то самую малость.

— Толкуй! Толкуй! Староста гуляевскій этого медвѣдя видѣлъ, — стоялъ на своемъ Степанъ.

— Такъ староста видѣлъ медвѣдя-овсяника, на овсѣ его видѣлъ, а овсяникъ не станетъ телку драть.

— Какъ не станетъ? Въ лучшемъ видѣ задеретъ. Но ты мнѣ хоть овсяника приготовь для испробованія аппарата. Долженъ-же я когда-нибудь испробовать аппаратъ при господахъ охотникахъ. Аппаратъ удивительный. Я хочу на него даже привиллегію взять. Пожалуйста медвѣдя… Вѣдь тебѣ про медвѣдя не я одинъ говорилъ, тебѣ и другіе охотники говорили.

— А овсяники будутъ. Дайте только срокъ овесъ скосить. Какъ вотъ овсы скосятъ — тутъ у насъ овсяники и обозначатся. Придутъ они на скошенное мѣсто по старой памяти — я давай выть. А теперь какъ-же овсяника обходить? Овсы помнешь. За потраву надо платить.

— Но вѣдь медвѣдь-то все-таки мнетъ овсы. А убивъ его, мы даже сдѣлаемъ благодѣяніе владѣльцамъ овсовъ. Но, главное, мнѣ хочется аппаратъ свой испробовать.

— Господинъ докторъ! А какой это такой аппаратъ? — спросилъ Петръ Михайлычъ пьянымъ голосомъ.

— А такой, что даже пьяный человѣкъ при этомъ аппаратѣ можетъ одинъ на медвѣдя ходить, — отвѣтилъ докторъ и улыбнулся.