При такомъ безотрадномъ взглядѣ на науку, выходъ въ магію представляется дѣломъ весьма естественнымъ, и договоръ Фауста съ дьяволомъ, который въ легендѣ кажется чѣмъ-то случайнымъ и неожиданнымъ, въ драмѣ находитъ себѣ разумное оправданіе. Слабое мерцаніе протеста и жажды знанія, выражающееся въ легендѣ дѣтскимъ разсказомъ о томъ, какъ Фаустъ привязалъ себѣ орлиныя крылья, съ цѣлью узнать тайны неба и земли, разгорается въ драмѣ яркимъ пламенемъ, освѣщающимъ тайники мятежной души Фауста и сообщающимъ всей его личности великое историческое значеніе. Вторымъ мотивомъ, опредѣлившимъ собою обращеніе Фауста къ магіи была жажда жизни и ея наслажденій, удовлетвореніе которой тайныя науки всегда обѣщаютъ своимъ адептамъ. Въ народныхъ сказаніяхъ этотъ второй мотивъ рѣшительно преобладаетъ надъ первымъ ³⁰¹); въ драмѣ они сливаются и пополняютъ другъ друга. Фаустъ Марло не любитъ науку ради ея самой, но, подобно Бэкону, смотритъ на нее съ практической точки зрѣнія, видитъ въ ней вѣрное средство расширить власть человѣка надъ природой и тѣмъ увеличить сумму земнаго благосостоянія. Это реальное отношеніе къ наукѣ и жизни, такъ свойственное XVI вѣку, составляетъ характеристическую черту, отличающую Фауста Марло отъ Фауста Гете. Изъ первыхъ словъ, произносимыхъ Фаустомъ Гете, видно, что этой души, томимой чувствомъ безконечнаго, не можетъ наполнить никакое конечное наслажденіе, никакая земная радость. Когда Мефистофель предлагаетъ ему рядъ наслажденій, отъ которыхъ закружилась бы голова у обыденнаго человѣка, Фаустъ отвѣчаетъ съ грустью:

Такъ говоритъ Фаустъ Гете. Фаустъ Марло не задается такими идеальностями, не стремится летѣтъ на встрѣчу всему, гдѣ слышится хоть слабый голосъ человѣческаго духа. Какъ натура глубоко реальная, онъ довольствуется благами, достижимыми для человѣка съ помощью магіи, и изъ за нихъ, онъ съ полнымъ убѣжденіемъ продаетъ свою душу дьяволу.

Когда же Мефистофель обѣщаетъ ему исполнить всѣ эти желанія, Фаустъ, восхищенный проносящейся предъ его воображеніемъ картиной власти и могущества, въ восторгѣ говоритъ: "о еслибъ у меня было столько душъ, сколько звѣздъ на небѣ, я всѣ бы ихъ отдалъ Мефистофелю". Что же касается до самого Мефистефеля, то характеръ его также мало схожъ у обоихъ поэтовъ, какъ и характеръ Фауста. Мефистофель Гете — это продуктъ отрицательной философіи XVIІІ в., истинный "духъ отрицанья и сомнѣнья", осмѣивающій всякое святое побужденіе человѣческой души; между тѣмъ какъ марловскій Мефистофель есть падшій ангелъ легенды, горюющій объ утраченномъ блаженствѣ и до того подавленный сознаніемъ своего несчастія, что внушаетъ сожалѣніе самому Фаусту, который однажды принимается даже ободрять его.

Мефистофель. Неужели ты думаешь, что я, который удостоился лицезрѣть самаго Бога, я, вкусившій вѣчныхъ радостей неба, не ношу въ своей груди тысячу адовъ, лишась этого блаженства. О, Фаустъ! оставь свои пустые вопросы, вселяющіе ужасъ въ мою изнемогающую душу.

Фаустъ. Какъ? Великій Мефистофель огорченъ тѣмъ, что не вкушаетъ болѣе небеснаго блаженства? Въ такомъ случаѣ бери примѣръ съ меня и отвернись съ презрѣніемъ отъ тѣхъ радостей, которыми тебѣ не суждено наслаждаться и т. д. Признавая излишнимъ излагать содержаніе англійскаго Фауста послѣ того какъ онъ въ прошломъ году былъ переведенъ на русскій языкъ, приступаемъ прямо къ разбору отношеній драмы Марло къ ея литературному источнику. Откуда бы ни почерпнулъ Марло содержаніе своей пьесы — изъ нѣмецкаго ли подлинника, или англійскаго перевода — несомнѣнно, что онъ держался народной легенды довольно близко, и если иногда, въ интересахъ художественныхъ, онъ позволялъ себѣ отступать отъ своего источника, то число такихъ отступленій весьма незначительно. Для примѣра попробуемъ сличить эпизодъ о договорѣ съ дьяволомъ въ драмѣ и въ легендѣ. И здѣсь, и тамъ, Фаустъ идетъ въ густой лѣсъ и вызываетъ Мефистофеля, который является ему сначала въ видѣ огненнаго человѣка, потомъ звѣря и наконецъ, по требованію Фауста, принимаетъ образъ, "наиболѣе приличный дьяволу", францисканскаго монаха. Разница въ томъ, что, вступая въ союзъ съ дьяволомъ, Фаустъ легенды, начавшій заниматься чернокнижіемъ еще на студенческой скамьѣ, не нуждается въ наставникѣ, между тѣмъ какъ Фаустъ драмы посвящается въ тайны магіи своими друзьями, Корнеліусомъ и Вальдесомъ, которые научаютъ его, какъ творить заклинанія и снабжаютъ его необходимыми для этой цѣли книгами. Самая формула заклинанія (Sint mihi Dei Acherontis propitii etc.) не находится въ народной легендѣ, и вѣроятно заимствована Марло изъ какой-нибудь чародѣйственной книги. Вызвавъ Мефистофеля силою магическихъ заклинаній, Фаустъ приказываетъ ему всюду слѣдовать за собой и исполнять все, что ему будетъ приказано. Въ отвѣтъ на это Мефистофель возражаетъ, что онъ подчиненъ великому Люциферу и не можетъ ничего дѣлать безъ его позволенія. Подобный же отвѣтъ к почтя въ тѣхъ же выраженіяхъ даетъ Мефистофель Фаусту и въ народной книгѣ. Заключеніе договора обставлено и въ драмѣ и въ легендѣ однѣми и тѣми же подробностями, указывающими на прямое заимствованіе. Запродажная запись, писанная Фаустомъ его же собственной кровью, есть ничто иное какъ сокращеніе подобной же записи въ народной книгѣ ³⁰⁴). Продолжая далѣе наше сличеніе, мы пришли бы къ заключенію, что, за исключеніемъ шутовскихъ сценъ, которыми изобилуетъ пьеса Марло, почти всѣ внѣшніе факты, словомъ весь остовъ драмы, заимствованъ авторомъ изъ книги Шписа. Но заимствуя содержаніе своей драмы изъ народной легенды, Марло поступалъ, какъ истинный художникъ, подкладывая подъ внѣшніе факты внутренніе мотивы и осмысливая ими поступки своего героя. Примѣръ такого художественнаго обращенія съ матеріаломъ мы видѣли въ вступительной сценѣ, гдѣ Марло нѣсколькими мастерскими штрихами очертилъ причины неудовлетворенія Фауста современной наукой и такимъ образомъ сдѣлалъ для насъ понятнымъ обращеніе его къ магіи. Укажемъ еще на нѣсколько подобныхъ примѣровъ. Составитель народной книги подробно описываетъ занятія Фауста тайными науками, его первыя заклинанія, появленіе Мефистофеля и договоръ съ нимъ, но онъ не упоминаетъ ни однимъ словомъ о внутренней борьбѣ, которая должна была происходить въ сердцѣ Фауста, прежде чѣмъ онъ рѣшился на такой роковой и безвозвратный шагъ. Напротивъ того Марло аллегорически изобразилъ душевныя колебанія Фауста въ видѣ двухъ ангеловъ добраго и злаго, изъ которыхъ первый убѣждаетъ его бросить магическія книги, угрожая за непослушаніе гнѣвомъ Божіимъ, а послѣдній искусно разжигаетъ въ немъ запретную. жажду знанія и могущества, увѣряя, что магія дастъ ему возможность проникнуть въ тайны природы и сдѣлаться властелиномъ міра. Увѣщаніе злаго духа находитъ болѣе отголоска въ сердцѣ Фауста, и онъ посылаетъ Вагнера за Вальдесомъ и Корнеліусомъ, которые и посвящаютъ его въ тайны чародѣйства. Заключивъ союзъ съ дьяволомъ, Фаустъ легенды прежде всего требуетъ отъ Мефистофеля золота, роскошныхъ одеждъ, лакомыхъ блюдъ и тонкихъ винъ и, вдоволь пресытившись этими благами, начинаетъ мимоходомъ, какъ бы не хотя, распрашивать его о тайнахъ неба и земли. Такимъ образомъ отпаденіе Фауста отъ Бога теряетъ всякій смыслъ, и Фаустъ легенды является пошлымъ эпикурейцемъ, продавшимъ свою душу и будущую жизнь за чувственныя наслажденія. Не такъ поступаетъ Фаустъ Марло. Томимый неудовлетворенной жаждой знанія, побудившей его къ занятію магіей, онъ тотчасъ же по заключеніи договора начинаетъ докучать Мефистофелю своими обстоятельными распросами объ устройствѣ вселенной, небѣ, адѣ, Люциферѣ и т. д., выказывая при этомъ самое настойчивое любопытство. Но нигдѣ, можетъ быть, не выступаетъ такъ ярко художественное превосходство Фауста Марло передъ его литературнымъ источникомъ, какъ въ заключительной сценѣ драмы, изображающей душевную агонію Фауста въ ту ужасную ночь, когда истекалъ срокъ условія, заключеннаго съ дьяволомъ, и Мефистофель долженъ былъ придти за его душой. Не чувствуя себя въ силахъ передать глубокій драматизмъ и трогательную поэзію этой сцены, мы отсылаемъ читателя къ прекрасному переводу ея, сдѣланному Михайловичъ ³⁰⁵) и просимъ сличить ее съ соотвѣтствующимъ мѣстомъ въ народной книгѣ.