Нужен ли им разум вообще?

Тем же роботам, самовосстанавливающимся домам, вообще технической части цивилизации, разум тоже не слишком нужен — обходятся несложными программами. А живут уже скоро пятьсот лет.

Как обеспечить роду человеческому запас прочности на четверть миллиарда лет вперед? Как создать систему, способную пережить столько времени?

Вот что изыскивали системщики на пороге Великого Освоения Вселенной. И только немногие из них не пытались загадывать чересчур далеко — те, кто прекрасно понимал, что лишь шестеренки в механизме не имеют личных интересов, а составляющие цивилизацию люди только о своих выгодах и пекутся. И в любой момент могут начать войну — наплевав на интересы системы в целом.

Институт Теории Культур собирал и поглощал знания. А потом пробовал придать им форму, в которой они пережили бы войны и тысячелетия. Испытывались разные способы. И семена памяти, когда в генокод человека зашивалось то, что должны были вспомнить его потомки неизвестно в каком колене. И вплавленные в скалы цепочки цветных рисунков, описывающие приготовление хлеба, уход за животными. И даже искусственные полярные сияния. Институт разрабатывал такие способы организации жизни и такую технику, которая могла бы быть сделана без особенных затрат и усилий, без сверхсложных или сверхтонких механизмов, но позволяла бы человеку выжить и снова поднять цивилизацию из той ямы, куда неизбежно отбрасывает всякая война.

Я работал в группе говорящих камней, и мы решали едва ли не самую трудную задачу. Мы должны были пронести сквозь время знания первого технологического уровня, когда человечество уже не испугаешь неурожаем или случайным извержением вулкана, когда люди уже понаделают себе инструментов и с их помощью ринутся перекраивать мир по своему вкусу.

Мы решили использовать принцип дракона.

Тут надо немного пояснить: ведь дракон существо сказочное, и не совсем понятно, как он угодил в жернова столь серьезной проблемы. В сказках, как известно, есть все. Эльфы и феи служат примером высшей возможной красоты. Гномы и иные подземные существа неустанной работой создают клады, чем призывают к трудолюбию. Баба-Яга избавляет забредшего на огонек богатыря от страха смерти. Цветок папоротника и Святой Грааль будят в человеке смелость и надежду, отрывают его от теплого дивана и гонят на поиски нового. Каждый образ чему-то да служит, какой-нибудь полезной в хозяйстве мелочи да научит мимоезжего добра молодца.

А вот чему может научить лежащий на груде сокровищ дракон? И путь-то к нему нелегок; надо быть богатырем только чтобы дойти до логова. Но даже и добравшись, что сделаешь? Дракон сильнее самого сильного, и лишь хитростью да умом можно добиться от него желанных сокровищ. Недаром во всякой сказке драконы первыми похищают принцесс: иначе какой же дурак к ним попрется на верную-то смерть! Однако есть и такие сказки, где драконы не интересуются принцессами. Что же они стерегут в этом случае?

Мы решили, что драконы как раз и должны стеречь знания. Это не золотые кругляшки, не драгоценные камни, не волшебные мечи. Не каждому отдашь. Для того дракон и задает загадки; для того и славен своей хитростью да мудростью. Для того и живет столь долго — чтобы принять однажды экзамен у неизвестного героя и допустить его до секрета авиации или лечения чумы. Для того дракона и силой не взять.

Создавая архивы, битком набитые нашими знаниями о Вселенной, мы создали драконов для их охраны, положив огнедышащим крылатым змеям срок жизни, близкий к миллиарду лет. Поэтому мы сами были лишены возможности увидеть, во что выльется наша работа.

А очень хотелось.

Хотелось есть, аж в животе урчало. Занимался рассвет, и вода стекала с меня ручьями. Холод не отпустил: порой скручивало так, что ледяная вода нашей речки казалась теплой — по сравнению с тем, что творилось у меня на душе.

Первый раунд я проиграл вчистую.

— Ну что, — произнес Мост, — Сохнешь?

И, пока я думал, что ему ответить, еще раз зачерпнул полотном воды. Полотно взволновалось, порция жидкого холода помчалась в мою сторону. Наученный горьким опытом, я отскочил на обочину. Мост хлестнул водой по дороге, и лужа величаво потекла вниз, отсвечивая живым изумрудом — уже вполнеба полыхала заря.

Сразу за мной к Мосту примчался еще городской хакер. Теперь он отряхивал от воды заботливо завернутую в ткань деку. Мост облил нас, когда мы совещались, как его лучше выключить. "Мне не нравится слушать про мою смерть!" — внезапно рявкнули динамики где-то в полотне, и на нас обрушилось с полтонны холодной воды. Это были первые слова, которыми Мост вообще обозначил свое присутствие, и теперь мы с хакером пытались понять, что из них можно извлечь. Хакер поначалу забросал меня вопросами, что тут было и как, и тут же начал вываливать все, что знал о Древних Вещах: какие были принципы создания их интеллекта, какие были удачные и неудачные попытки их укротить и приручить, какие использовались средства… Очень скоро я потерял нить разговора. Заметив это, хакер притормозил и заговорил более внятно. Вместе мы выяснили, что наш Мост относится к той категории построек, которые выключаются — хотя бы теоретически. Но контрольная точка, в которой только и можно это сделать, находится посреди самого Моста. Мост сам будет решать, кого к ней допустить.

Мост родился очень давно. Когда-то в незапамятные времена, когда планета только еще осваивалась, первые колонисты строили с размахом и надолго. Практически, их сооружения должны были стоять вечно и не требовать ухода и ремонта. Чтобы достичь в одном предмете сочетания столь противоречивых качеств, большинство построек были сделаны как бессмертные организмы, которые сами себя лечат и сохраняют. Например, большинство уцелевших на планете старых мостов получало энергию от солнечного света, порывов ветра. Даже когда каблуки или колеса шуршали по полотну, то мельчайший прогиб полотна особым материалом преобразовывался в энергию.

Ночью мост отдавал накопленное за день: на нем включалось освещение, полотно наращивало стертые миллиметры, ремонтные микроавтоматы роились над очагами ржавчины, восстанавливая металл. Механическому оркестру требовался дирижер, а потому большинство мостов имели собственный мозг. По большей части, интеллект у мостов был искусственный. Бесхитростный, надежный и исполнительный. Но всегда имелся шанс нарваться на заводской брак. К тому же, во время Последней Войны лучшим развлечением хакеров Сопротивления было наделить какой-нибудь мост чувством праведной ненависти к оккупантам. Технически мосту ничего не стоило хлопнуть полотном и сбросить неприятную ему машину в реку. Или мост, например, мог требовать чего-нибудь за проход по себе. Или просто время от времени выдергивал опоры по одной, и переползал на место, казавшееся ему более солнечным.

Потом война кончилась. А вредные привычки во многих мостах сохранились. Вносившие их хакеры кто погиб на войне, кто просто умер от старости. Со времен Последней Войны прошло, как-никак, сто четырнадцать лет. Хакеры взламывали не только мосты, но и другие сооружения — водонапорные башни, автоматические закусочные, просто жилые комплексы. В конечном итоге стало небезопасным находиться в городах первых колонистов. Хоть они и были построены добротно, но в любой момент могли треснуть дверью по филейной части, если не чего похуже выдумать. Хакеры народ интеллектуальный, и фантазия у них была богатая. Так и появились на планете Старые Города — теплые, освещенные, прибранные.

Безлюдные.

Самое неприятное было то, что пораженный бешенством дом или там мост никак себя не проявлял, пока не происходило событие, заложенное в программу давно умершим человеком. Все в городе надеялись, что наш мост миновала чаша сия, так что замены строить и не пробовали.

И вот теперь думай, на что же мост среагирует.

Мы вспоминаем, как в детстве оба смотрели: "Ведьмак из Большого Киева". Нам бы очень пригодился главный герой картины — специалист по укрощению взбунтовавшейся техники. Если бы он был поблизости.