В средневековой Европе строителем мостов считался Дьявол. Никто не верил, что человеку под силу перекрыть реку рукотворным сооружением.

Мне ничего не снится. Я просыпаюсь от ощущения холода. Давно уже в такие ледяные тиски не попадал. Что же стряслось?

Ищу одежду. Телефон пока не звонил. Он и не позвонит — событие, которое леденит мне кожу, еще в будущем. Люди, которые не совсем глухи к миру, сейчас вскакивают от ощущения неясной тревоги и зажигают свет. Потом они спишут это на магнитные бури, посидят с чашкой на кухне и снова лягут.

Под руку попадаются часы. Заполночь. В карман.

В будущем зарождается ураган, и впереди него облаком ледяной крошки несется тревога. Кто-то воспримет ее инфарктом, кто-то не заметит вовсе. Я воспринимаю ее кожей. Холодно!

Чувствую одежду на теле. Теплее, еще теплее! Значит, я иду правильно. Есть хочется, но лучше не надо. Мало ли, придется кувыркаться или там прыгать.

Взгляд в окно — что же может произойти?

Города я не вижу. Я живу в доме на поле, вокруг сосновый лес. До ближайшей улицы пятнадцать минут ходу. На тучах видно зарево от городских фонарей.

Холодно!

Руль мотоцикла обжигает пальцы — горячо. Я опять иду правильно. Как в детской игре — холодно, теплее, еще теплее. Только не я управляю тем, что ведет меня по следу. Ладонь скользит над картой. Город, река, мост.

Мост!

Пальцы немеют и скрючиваются — таким льдом несет от обозначения моста.

Закрываю дом. Шлем, перчатки. Пояс с веревками и инструментами уже на мне. Мотоцикл заводится с полпинка. Гараж захлопывается и защелкивается за спиной.

Значит, Мост взбесился все-таки. Езды до места пять минут. Что же там случится к моменту моего появления?

Или — уже случилось?

Меня камнем бросает в ночь. Холод обнимает все крепче. На поворотах пахнет паленой резиной. Я очень боюсь разбиться, но того, что впереди, я боюсь еще больше. Поэтому то и дело выкручиваю газ. Что-то звучит в эфире. Что-то из невообразимой дали, из хрен знает каких времен, еще когда мелодии делали только из слышимых звуков. Песня. Чернозем. И в небе действительно звезда.

Вокруг нежилой квартал Старого Города. Такой же старый, как Мост, а то и постарше. Мелькают пустые ярко освещенные здания, проскакиваю мимо фонтана. Из-под тротуара высовываются ремонтные автоматы, суетятся, поддерживая жизнь в никому не нужном квартале. Тут надо очень осторожно. Если неведомые хакеры, столетия назад сломавшие компьютер Моста, поработали и в этих коробках, в доме можно самое малое навечно заблудиться. А на проезжего может упасть осветительная стойка, или автомат-ремонтник столкнет что-нибудь сверху. Не стоило бы сюда соваться вообще, но так быстрее. Очень уж холодно. Готовится что-то жуткое.

А что там может случиться — впереди?

Разум спокоен всегда. Даже когда сердце в груди как укушенный за хвост кролик. Вот и сейчас отстраненно смотрю на себя: вскочил, несется куда-то сквозь ночь… Один, что ли, живу я в округе? Ну взбесился компьютер, ну будет Мост полотном хлопать и клацать перилами… Ну, попросит что-нибудь за проезд.

Твое ли это собачье дело?

Наш век действительно отличается от прошлого времени. Не технически — набор необходимых железок в человеческой цивилизации определился еще лет пятьсот назад, до эпохи Великих Открытий. Уже тогда появились вечные вещи — они сами себя чинили, когда что-то изнашивалось. Мост, дома Старого Города — это они и есть.

И биологически мы от предков отличаемся не сильно. Ни рук, ни глаз не прибавилось. И чувствовать неладное люди умели всегда.

А вот чтобы человек, чувствующий себя в силах решить какую-то проблему, брался за нее сам — без приказов, советов, даже без сообщения — такого еще не было. Врач, чувствующий и умеющий лечить чужую боль, не ждет, пока явятся к нему — он приходит сам. Как может быть иначе?

Вираж заканчивается; Старый Город позади. Полоса расширяется. По обочинам уже жилье. В домах вспыхивает свет: кто-то еще забеспокоился. Дорога идет вверх: въезд на мост.

Не въезд! Это мостовое полотно стоит дыбом, гигантским трамплином. Тормоз, реверс — двигатель с воем отсасывает энергию из колес. Понадобится. Когда такое начало, точно понадобится.

Переднее колесо замирает в полуметре от въездного стыка. Дорога подо мной, похоже, в мятеж не вовлечена. Отлично.

Так что же надо мостовому компьютеру?

Компьютеры как дети; я опоздал к лету. То, что я задумал и не смог сделать, сожгло меня изнутри. Слишком много мыслей и слишком мало действий; нехватка смелости, ни одного поступка, и в конце пути черный экран.

Тьма.

Моей работой было объяснять кускам кремния, что они могут и будут делать какие-то действия, что-то проверять, за чем-то следить. Я программировал телефонные автоматы и объединял в сетях кофеварки с телевизорами, сражался с безмозглостью разработчиков железа и операционок, большую часть жизни просидел за чужими машинами, жадно вылавливая из новостей сообщения о новых технологиях и мечтая до них дорваться, по кускам собирал свой первый компьютер, запихивал в один байт чертову прорву данных, никогда не пользовался отладчиком, дал в морду тому, кто назвал меня хакером, писал фантастические рассказы и статьи в газету, и делал еще множество всяких вещей, воя от бессилия — ибо не мог делать то, что хотел. Даже когда я заработал денег на собственную деку, обнаружил, что мне некогда за ней сидеть — то одно, то другое, то третье валилось со всех сторон, и все казалось важным, и ни от чего я не мог отказаться — не настолько верил в себя, чтобы полностью нырнуть в систему и забыть про остальной мир.

Мир стоял накануне эпохи Великих Открытий. Человечество рвалось в космос. Воздух звенел, и даже кукурузные хлопья мечтали скинуть обертку на почву чужой планеты. Во дворах и подъездах дети играли в высадку и освоение. Каждый инженер стремился создать межзвездный двигатель. Каждый биолог — построить существо с незамкнутыми белковыми цепями, способное превращаться в кого угодно и адаптироваться к каким хочешь условиям.

А каждый системщик, (к которым, в конце концов стал относить себя и я) — изобрести наилучшую цивилизацию для освоения новых планет. Для этого нужна была модель, для модели — хорошая вычислительная архитектура; конструкции новых компьютеров предлагались наперебой и так же быстро отбрасывались. Что-то варилось за стенами лабораторий больших компаний; а фанаты-одиночки не выключали паяльников сутками, а генобиологи ехидно и свысока посмеивались над ними: теперь считают не железки, теперь мы будем выращивать нанокомпьютеры, и пусть остальные успевают за нами!

Мыслей хватало и у меня; а вот силы на воплощение все не находились. Поиск привел меня в Институт Теории Культур на окраинной планете дзеты Скорпиона. Работавшие там думали одинаково со мной.

Цивилизация есть система.

Система состоит из объектов и связей между ними. Проще всего увидеть это с высоты птичьего полета: вот города, а вот соединяющие их ниточки дорог. Чем толще и крепче эти ниточки, чем плотнее поток по ним, тем теснее связаны города в единое целое, тем живее общий организм.

Цель организма — обеспечить его создателям как можно лучшие условия для существования. И чтобы за эти условия приходилось не слишком много платить. А еще лучше не платить вовсе. Задаром. Чтобы организм кормил, обслуживал и лечил нас, а о себе заботился сам.

Цивилизации создают не только люди. Муравьи вот тоже живут в системе, и у них пока неплохо получается. Человечество еще не скоро отсчитает пятьдесят тысячелетий своего существования; а муравьиный род семенит под этим солнцем, под этим небом уже двести пятьдесят миллионов лет! Сколько раз за это время изменялась планета, сколько раз менялся цвет неба, химический состав воздуха и почвы, продолжительность светового дня — все те неуловимые для разума параметры, которые живые организмы научились воспринимать раньше, чем и сам разум приобрели! А муравьи выжили и даже не слишком изменились. Есть ли у них разум?