Ну, загрузились. Попрощался я с Вадимом, прикидали меня сеном, и мы поехали. Договорились, что одежду они привезут Вадиму, когда приедут за второй ходкой.

Около часа, наверное, ехали. Прислушиваюсь по дороге, не говорят ли что меж собой. Но они молчали. Пошатывало телегу на ухабах да мерно шли кони. Знаешь, за этот час я столько передумал, что хватило бы на целый роман. Едешь же, неизвестно куда. Что тебя ждет, тоже не знаешь. А вдруг Вадим окажется прав?..

Наконец, приехали. Слышу, как будто ворота открывают. Оказывается, открывали не ворота, а клуню. Хозяин говорит: "Стрыбай!" Прыгай значит.

Я вылез из-под сена, смотрю — мы в здоровенном амбаре. У них — клуня это называется.

Ну, прыгаю. Сдали они лошадей назад и давай по току сено на просушку разбрасывать. А клуню опять прикрыли. Сижу я, как заяц, осматриваюсь.

Разбросали сено — пошли в дом. Долго там они что-то мороковали. А я жду, что сейчас меня тут накроют. На всякий случай патрон в патронник загнал. Нет, выходят из дома с двумя узлами и идут сюда. Один узел, покрупнее, бросают в телегу. А со вторым, вижу, хозяин идет ко мне. На, говорит, поешь. Отдыхай тут до вечера. Вечером, говорит, будем тебя приводить в человеческий вид. Прикрыл ворота плотно, и они поехали. Опять по сено. Вдвоем с пацаном.

Посмотрел я, что он мне есть принес: картошка молодая в казанке, сало, хлеб крестьянский. Я это все мигом навернул. Лег в амбаре на сено и думаю: "Что же мне со своей винтовкой делать? Куда ее припрятать?" И придумал-таки. Клуня — хозяйственная постройка без потолка. Укрыта она толстым накатом рогозы. Рогоза увязывается между собой отдельными снопами. Я развязал аккуратно один из снопов, всунул вовнутрь его свою десятку и снова завязал. Снизу, если не знаешь, совсем ничего незаметно.

Вернувшись из леса, хозяин даже не поинтересовался, куда я припрятал винтовку. Он, наверно, думал, что где-то в сено засунул.

Вечером меня перевели в дом. Я побрился, помылся, и меня облачили в холстовое рубище местного жителя. Познакомились. Хозяина звали Богданом, дядька Богдан. Придумали мне историю. Я — его племянник Василь. Приехал на лето до дядьки в гости. И тут меня застала война. Никаких документов я с собой не взял.

Я спрашиваю: "А как село ваше называется?" — "Грабово", — отвечают. Ну, мне, что Грабово, что Дубово — один хрен. Мне надо знать, где я нахожусь? Есть ли поблизости какой-нибудь город? Есть. Ковель. Ну вот, это уже что-то для меня значит. Ковель — важный железнодорожный узел.

Началось мое батрачество. Да, надо тебе сказать, что у них колхозов тогда не было. Это мы им потом, после войны, навязали их. А тогда, в войну, были у них индивидуальные хозяйства. У моего хозяина был надел земли, гектаров шесть-семь, наверное. Четверо лошадей, три коровы, десятка два овечек. В общем, жили люди справно. Трудились, конечно. Они большие труженики.

Ну, проработал я у дядьки Богдана до октября. Все убрали, последней выкопали свеклу. Вижу, я ему больше не нужен в хозяйстве. А война-то идет. Немцы уже на юг докатились, и у Москвы, говорят, стоят. Хозяин поговаривает, что в лесах начали действовать партизаны. Но как мне на них выйти? Не отсиживаться же мне здесь всю войну.

Хозяин заявляет мне: в воскресенье мы едем подводой в Ковель на базар. Он меня отпускает на все четыре стороны. Одел, правда, меня по сезону, обул и наложил сумку харчей.

Ковель — городок небольшой. Центральная улица замощена брусчаткой. Базар находился у двух церквей, точнее — костела и православной церкви. Была даже синагога, тоже недалеко от рынка, но уже поврежденная от бомбежек.

Хожу по базару, толкаюсь среди народа, а у самого мысль не выходит из головы: как же все-таки связаться с партизанами? Ну, не закричишь же на весь базар: "Эй, кто знает, где партизаны находятся, подскажите!"

Так я протолкался целый день. Ночь прокоротал в бывшей синагоге. Утром поднялся от холода и понял, что мне здесь, в городе, нечего делать. Немцы меня рано иди поздно подгребут. И ехать мне нельзя, потому что никаких документов у меня нет. Какой выход? А выход простой: пробираться к своим, за линию фронта. А где эта линия фронта проходит, хрен его знает. В общем, жуть, как подумаешь. Но не сидеть же мне здесь, в Ковеле, руки сложа.

Почапал я в киевском направлении. Иду параллельно железной дороге. Но не так чтобы рядом, а где-то в километре от нее. Дойду ли я до своих?..

Но не дали мне сильно разогнаться. По дороге на Маневичи меня заловили. И кто бы ты думал? Партизаны. Там речушка небольшая протекает. Стоход называется. Ну, я как в нее уперся, стал искать место, где бы можно переправиться, и наткнулся на засаду.

Привели в отряд. Кто таков, документы, откуда? Я рассказал все, как на духу: и где служил, и как наш полк отступал, как я к дядьке Богдану попал, откуда сам. Даже нарисовал, где в клуне моя десяточка запрятанная осталась. "А как фамилия дядьки?" — спрашивают. А хрен его знает, какая у него фамилия, меня она сильно не интересовала. Указать, где его дом в деревне находится, я могу точно. И рассказал, кого как в семье зовут, и все прочее. Ладно, говорят, пойдешь в хозотделение. Будешь там помогать, пока твои данные проверят. "Чего в хозотделение? — завозмущался я. — Я боец, а не пацан на побегушках". — Мне говорят: "Сначала иди дрова поколи, потом посмотрим, на что ты способен".

Ну, в общем, об этом долго рассказывать. Через некоторое время стали меня на задание брать с собой. Оружие, правда, не дают. Да его и не было тогда лишнего в отряде. Это уже потом мы нахватались у немцев. А месяц спустя приносят мне и десяточку мою. Представляешь? Нашли-таки: и дядьку Богдана, и проверили все, что я им рассказывал о себе, — короче, признали своим. Началась моя партизанская страда. Из работника жизнь меня сама перевела в партизана. А война-то идет, идет, проклятая, и немца уже под Москвой притормозили. Хотя была она тогда, как оказалось, практически еще вся впереди.

Определили меня в отряд к подрывникам. Нет, не сразу, — потом, когда хорошо изучили. Я ж, Тима, знаешь, какой был? Не хуже того севастопольского матроса Кошки. На ходу подметки отрывал. И идущий не слышал. Ну, меня наш командир, "дядя Петя", и определил в подрывники. Попервах, конечно, трудно нам было: ничего ж нет, а поезда взрывать надо. Вот и химичили. Правда, толовые шашки со взрывателями нам доставляли. Но одной или двумя шашками много не сделаешь. В лучшем случае, рельсу перебьешь, да и все. А надо взрыв такой силы, чтобы паровоз свалить. Понятно?

Между Ковелем и Сарны есть село — Озерное. Недалеко от этого Озерного — хороший лес, густой. И там у наших до войны находился склад артиллерийских снарядов. Немцы, видимо, не знали про него. Ну, вот. Мы ходили туда добывать тол.

Из отряда на эту работу снаряжали человек 20–25. Каждый из нас — командир-некомандир — берет снаряд на плечи, и несем мы этот смертоносный груз в самую глушь леса. Где-то так километров семь несем. Там у нас бочки металлические и деревянная тара заготовлена. Да, забыл. В отряде командир назначает двух человек головки откручивать снарядные. Это смертельно опасная работа. Чуть-чуть стукнул — все, хана: снаряд взорвался. Работа должна выполняться аккуратно и крайне осторожно.

— А были случаи взрыва?

— Нет, Бог миловал. Я сам несколько раз раскручивал… Ну, приносим снаряды. Отворачиваем головки. Подвешиваем снаряды на крючках в бочках и зажигаем костры. Выплавляем тол. Бочки от огня становятся красными. Тол по лотку стекает в ящики. Когда начинает застывать, туда толовую шашку втыкаем. Без запала. Чтобы она там с основным толом спаялась. Получаются толовые брикеты. Для одного такого брикета надо выплавить тол, примерно, из двух снарядов. Чуть, может, меньше.

Заготовленные брикеты доставляем в отряд. Пока разведка не донесет нам, что ожидается, скажем, прохождение поездов с бронетехникой или живой силой, мы бездействуем. Занимаемся чем-то другим. Железная дорога у нас находилась под постоянным наблюдением. Наши люди сообщали нам постоянно о характере грузов и графике поездов.