Мужик закряхтел и с трудом, но поднялся.

— Так. Теперь надо как-то наверх выкарабкаться. Обнимай меня за шею. Попробуем.

— Не торопись, — сказал мужик. — Дай к боли попривыкнуть. Не на свадьбу спешим… Ну, блядь, надо же! Войну прошел — нигде ни единой царапины. А тут, на родном пруду, — ну, блядь!

Кому адресовалось это "Ну, блядь!", трудно сказать. Тимофей Сергеевич почему-то подозревал, что мужик был возмущен нелогичностью действий Всевышнего. Но это могло быть и просто словосочетание, так к месту и не к месту употребляемое русским народом. С полной уверенностью можно было утверждать лишь одно: никоим образом оно не относилось к той категории женщин, которых народ означил этим презренным словом.

Стали подниматься. Был момент, когда оба могли рухнуть в воду. Однако удержались и прошли первые три шага. Мужик скрежетал зубами. С передышками через некоторое время вылезли на площадку.

— Ну, — сказал мужик, — как я теперь домой доползу? Может быть, на удочках?

— На такси, — сказал Нетудыхин.

— Смеешься? Полезь удочки достань!

В момент падения мужика удочки отлетели в сторону и теперь валялись на склоне. Тимофей Сергеевич спустился и принес их.

Мужик попробовал использовать удочки в качестве опоры — ничего не получилось. Дикая боль его пронзила, и он заорал благим матом.

— Да, — сказал Нетудыхин, — дело дрянь. Придется мне тебя тарабанить на горбу.

Спустившись к своему месту, Тимофей Сергеевич вытащил из воды свои снасти, уложил их на склоне и поднялся наверх.

— Давай, — сказал он, — рулюй. Такси подано. Ложись мне на спину.

Мужик мрачновато посмотрел на Нетудыхина и сказал:

— А может, мы как-то так дохромаем до деревни? Я живу здесь недалеко, с краю.

— Так мы до вечера будем шкандыбарить. Я тебя быстрее на спине донесу. Что там у тебя веса, 48 килограмм с тряпками.

— Не 48, а 60, - обидчиво сказал мужик.

— Бери удочки и поехали. Время дорого. — Низко нагнувшись, Нетудыхин подставил ему спину. — Ну! — Тому ничего не оставалось, как повиноваться.

Мужик оказался каким-то неудобным. Он сползал у Нетудыхина всю дорогу на правую сторону, и всякий раз, когда Тимофей Сергеевич его вскидывал, орал:

— Тихо ты! Это ж тебе не дрова!

— Дрова! — отвечал Тимофей Сергеевич. — Где ты взялся на мою голову?

— Это я взялся?! — Взъерепенился мужик. — Это ты мое место занял! Я бы там не упал. Я там сотни раз лазил. Даже с нашей деревни его никто не занимает, потому как знают — это мое место, Зайцево.

— А что на нем, написано, чье это место?

— Не написано. Но место мое. И мною вчера закрышенное.

— Ты сейчас договоришься! — угрожающе сказал Нетудыхин. — Сброшу на хрен и ползи сам. Добирайся хоть по-пластунски.

— Не сбросишь, — заявил нахально мужик. — Раз уж взялся, доводи дело до конца. Я заплачу.

— В каком смысле? — удивился Нетудыхин.

— Ну, налью стакан. Да и бутылки не жаль за такие труды, чего там.

— Ты что?! — возмутился Нетудыхин и резко спустил мужика. Тот заорал. — Да я же тебя пожалел! А ты мне бутылку предлагаешь. Ты не христианин.

— Христианин! Вот те крест, христианин! Иначе бы и бутылку не предлагал.

— Ползи дальше сам, — сказал Нетудыхин. — Я погляжу, как это у тебя получится.

Он достал сигарету и закурил.

— И-и-и… Тебя как зовут? — спросил мужик.

— Тимофей.

— А по отцу?

— Сергеевич.

— А меня Василий Акимович. Вот, видишь, познакомились. Ну кури, кури, не нервничай. Доберемся как-то. Слушай, елки-палки, а ты мотоцикл не водишь?

— Вообще ничего не вожу.

— Жаль. Во дворе у меня стоит мотоцикл с коляской. Сейчас бы сюда приехал и через пару минут — мы дома.

— Давай поднимайся, — сказал недовольный Нетудыхин, несколько успокоившись и поняв, что он действительно не может бросить человека вот так, в беде. — Склон придется брать в два приема. Ты как будто и не тяжелый, а на-гора тебя нести будет трудно.

Двинулись. Тимофей Сергеевич шел ритмично, глубоко дыша, и уже на середине склона сообразил, что останавливаться ему не стоит, сил, пожалуй, хватит до верха. Василий Акимович на этот раз притих и не раздражал его своими репликами. По опыту крестьянина он знал: если лошадь потянула груз внатяжку, мешать ей не надо.

Преодолев склон, Нетудыхин спустил мужика и опять закурил.

— А что у вас здесь водится в пруду? — спросил он свою ношу.

— Все водится, — отвечал Василий Акимович. — Карась, тарань, красноперка, судак. Карп должен днями начать клевать. Рыбы — море. Ловить некогда.

— Это почему же?

— Работа заедает. Сейчас вот все на сенокос выехали.

— А ты что же?

— Федька заболел.

— Какой Федька?

— Трактор мой.

— Так ты тракторист?

— Механизатор.

— Ну и как тут житуха у вас, в колхозе?

— Да как тебе сказать? Не украдешь — не проживешь. Если бы не домашнее хозяйство, то и с сумой можно по миру пуститься. Правда, механизаторы живут лучше других. Потому что, опять же, у них есть просто большая возможность украсть. И земля будто неплохая, и люди не лодыри, а толку что-то нет. Нет хозяина хорошего. Председатели меняются через два-три года. Все городских привозят. Но что они смыслят в крестьянском деле?.. Так и живем.

Представление о жизни в деревне было у Тимофея Сергеевича весьма приблизительное. Человек города, он знал ее в общем, и не мог себе объяснить, почему это в России жизнь крестьян всегда была неблагополучной.

— Ладно, — сказал Тимофей Сергеевич, — поехали. Расслабляться сильно нельзя. — И, погрузив пострадавшего механизатора на себя, двинулся дальше.

Через две передышки вошли в деревню. Василий Акимович оживился.

— Вон дом с кокошниками на окнах — это моя хижина. Сейчас крик начнется — не дай Бог!

На подворье, у колодезного сруба, женщина переливала воду из бадьи в ведро.

— Запомни на всякий случай: четвертый справа. Может, когда в гости пожалуешь — милости прошу. Приму — не обижу.

Тимофей Сергеевич толкнул коленом калитку и внес Василия Акимовича во двор. Женщина обернулась и замерла в изумлении.

— О, Боже! Что случилось? — всплеснула она руками. — Что с тобой, Васинька?

— Ногу поломал, — сердито ответил Василий Акимович.

— Ну, конечно, после такой пьянки, какую вы вчера с кумом учинили, разве земля под ногами будет держаться? О, Господи! Что ж это такое?

— Куда его? — спросил Нетудыхин.

— Сюда, сюда, пожалуйста. Клади на лавку. О, Боже!

Нетудыхин опустил мужика на скамейку.

— Хватит причитать, — сказал Василий Акимович. — Что случилось — то уже случилось. Ты сходи и налей там человеку бутылку. Если бы не он, я вообще не знаю, как бы с пруда добрался.

— Ты что, не понял меня? — спросил Нетудыхин.

— Ты не пьешь?

— Случается, выпиваю.

— Так почему же ты отказываешься? Не уважаешь крестьянина?

— Ты знаешь что, ты меня не зли! Давай разувайся, посмотрим, что с ногой. Помогите ему, — обратился он к хозяйке. — Ложись.

С трудом и причитаниями сняли правый ботинок и подвернули штанину. Голеностопный сустав оказался распухшим и воспаленным.

— Надо бинт, — сказал Нетудыхин. — И кусок жесткого картона. Или дощечку небольшую.

— Картон, кажется, есть. А бинт — где ж его взять?

— Ну, старая простынь, полотно длинное, чтобы можно было перевязать сустав.

Хозяйка побежала в дом.

— Вот что я тебе скажу, Василий Акимович, пока нет жены. Тебе нужно срочно показаться травматологу, желательно сегодня.

— Что, совсем хреновое дело?

— Я не врач. Может, вывих, может, трещина. А может, перелом. Надо, чтобы посмотрел специалист. Иначе ты со своим Федькой можешь расстаться. Понял?

— Да ты что! — сказал Василий Акимович. — Это так серьезно?

— Очень серьезно, — подтвердил Нетудыхин.

— Ну, блядь!..

Принесли старую простынь и переплетную крышку от какой-то книги.

— Пойдет? — спросила хозяйка.