— Ах, Тимофей Сергеевич, — сказал Сатана с мягким огорчением, — и чего бы нам с вами не поладить! Ведь была бы великолепная пара! Ради дела, ради дела, поймите! Да еще какого дела! Жаль, бесконечно жаль мне терять вас. Может, вы все-таки одумаетесь, голубчик, согласитесь, а? — на последнем вздохе надежды спросил он.

— Ни при каких условиях! Хоть миллион мне платите! — ответил Нетудыхин. — Кстати, — хорошо, что вспомнил, — куда прикажете девать ту тысячу, которую вы мне всучили в качестве взятки за сотрудничество с вами?

— Какую тысячу? — переспросил Сатана, растерянно моргая.

— Тысячу, что вы мне подкинули в стол при встрече у меня дома.

Нетудыхин специально говорил так, чтобы из записи было понятно, о чем идет речь.

— Ах, ту! Да-да. Можете истратить ее в свое удовольствие. У вас надвигаются тяжелые времена. Вот и используйте ее как мое вспомоществование вам. Могу же я позволить себе в конце нашего знакомства сделать для вас доброе дело. На прощание.

— Да, конечно. Очень благородно с вашей стороны, это так на вас похоже. Крайне признателен вам.

— Пустяки, пустяки. Не стоит благодарности. Мне было все же приятно провести в вашем обществе несколько незабываемых часов. Но, Тимофей Сергеевич, увольнение из школы — это только ведь начало предстоящих вам мытарств. Дело в том, что у Захаровны могут пропасть драгоценности: золотые ее побрякушки и великолепная платиновая брошь с тридцатью двумя бриллиантами, которую муж ее привез после войны из Германии. Я не знаю, как вы тут выкрутитесь. С вашим уголовным прошлым свою непричастность вам трудно будет доказать.

Это был удар под ложечку. От волнения Нетудыхин тяжело задышал.

— Я думаю, — сказал он, — что у вас хоть элементарное представление о порядочности, но все же должно быть. Захаровна ни за что не поверит в это.

— А кто же, кто же их может увести, если в доме, кроме вас, практически никого не бывает? Кузьма, что ли?

Тимофей Сергеевич ходил по классу так, как когда-то он ходил по тюремным камерам, — не торопясь и раздумывая. Но думать ему мешала закипающая в нем ненависть. Нетудыхин почти физически ощущал, как она медленно заполняет его страшной лютью. И вдруг он взорвался, схватив подвернувшуюся возле подсобки швабру и угрожая ею шандарахнуть Ахриманова по голове.

— Тимофей Сергеевич! — заорал тот, вскакивая с места и прикрывая голову руками. — Вы что? Как вы смеете? Я же директор! А что скажут о вас ученики? Вы же думайте головой!

— У-у-у, рыло свиное! — сказал Нетудыхин, еле сдерживая себя, и грубо толкнул Ахриманова шваброй в бок. Тот проскочил к двери и, выходя, сильно хлопнул ею. Через секунду открыл и показал Нетудыхину язык:

— Э-э-э, обормот! — сказал он и опять хлопнул дверью.

Нетудыхин выскочил из класса. Сатана-Ахриманов быстро удалялся по коридору. Обернувшись на ходу, он покрутил пальцем у виска и крикнул:

— Олух!

— Убью, скотину! Все равно задавлю! — погрозился ему вслед кулаком Тимофей Сергеевич. — За меня он переживает, падла! — И тут же с досадой вспомнил, что Сатана-то ведь бессмертный.

Ахриманов скрылся за поворотом. Расстроенный Тимофей Сергеевич возвратился в класс. Он настолько был возбужден, что совсем забыл о записи. А вспомнив, быстро прошел в подсобку.

Лента почти была на исходе. Еще пять-десять минут — и она бы окончилась. В волнении Нетудыхин остановил магнитофон. У него вдруг мелькнула мысль, что запись могла не произойти. Почему? А мало ли на что способен этот проходимец! Ведь Нетудыхин, по существу, играл втемную.

Тимофей Сергеевич перемотал ленту и включил магнитофон на воспроизведение. Тишина. Сердце Нетудыхина усиленно стучало. Потом пошел шум. Какие-то странные звуки. Да это же он закрывает подсобку! "Господи, благодарю тебя!"

Теперь она была у него! Была, эта запись! К сожалению, она не могла рассматриваться как материал для доказательства, что Ахриманов суть Сатана. Но во всяком случае, она могла заставить кое-кого призадуматься над этим странным разговором и оградить Нетудыхина от психушки. А это уже кое-что да значило. В такой ситуации Нетудыхин еще оставался, как говорят юристы, в правовом поле. Хотя о каком там правовом поле могла идти речь в те тоталитарные времена.

Глава 12

В тупике

Положение однако усложнялось тем, что над Нетудыхиным теперь нависла угроза пропажи золотых побрякушек Захаровны. Кто бы мог подумать, что у такой скромной женщины, как Захаровна, вдруг обнаружатся драгоценные вещи. Правда, на среднем пальце правой руки она носила крупный перстень с каким-то неизвестным камнем. Но Тимофей Сергеевич не придавал этому какого-то особого значения. Носит — ну и что? Чей-то, видимо, подарок. Может быть, человека близкого и дорогого. А теперь ему предстояло объясняться с хозяйкой. Нетудыхин не находился, как это ему сделать. Положение было крайне щепетильное и деликатное. Мог последовать вопрос: откуда ему такие сведенья известны? И что тогда отвечать? Прокрутить Захаровне запись разговора?.. Кроме того, Нетудыхин сам не знал, когда пропажа совершится. Сатана ведь сказал: "могут пропасть". Как скоро? Завтра? Через месяц? Неизвестно. Снова Тимофей Сергеевич оказывался в безвыходной ситуации.

Решение помогла найти непредвиденно сама жизнь: Захаровна неожиданно заболела. То ли на прогулках с Кузьмой, то ли еще где-то она крепко простудилась. Стала надрывно кашлять, поднялась высокая температура. Тимофей Сергеевич вызвал на дом врача. Тот осмотрел ее и, принимая Нетудыхина за ее сына, сказал, что мать нужно срочно обследовать в больнице: похоже на воспаление легких. В тот же день Тимофей Сергеевич вызвал на дом такси и положил Захаровну на лечение.

Поговорив с доктором о том, когда больную удобней навещать и что ей можно приносить съестного, он в тяжелом настроении вышел из больницы.

На улице торжествовала весна: началось бурное таяние снегов. Вода капала, текла, прорывалась отовсюду. Воробьи с необычной резвостью и буйством стаями собирались на деревьях. Они шумно чирикали, перепрыгивая с ветки на ветку и гадили на головы прохожим. "Зайти, что ли, к Наташке?" — подумал со сладкой грустью Тимофей Сергеевич. И вдруг ужаснулся мысли, что именно в этот момент, когда в доме, кроме Кузьмы, никого нет, Сатана может совершить свое гнусное дело. Более удобного случая, пожалуй, не подберешь. Прибавив шагу, Тимофей Сергеевич поспешил домой.

Дорогой ему пришла еще одна дурацкая мысль: а что если Сатана и Захаровну решил убрать, как это он сделал с Владимиром Борисовичем? Но вряд ли: тут ему смысла поступать так никакого нет: исчезал владелец золотых изделий, а задуманное Сатаной дело шло насмарку. Вариант, кажется, отпадал. И все же исход болезни Захаровны мог оказаться непредсказуемым.

Дома Тимофея Сергеевича встретил Кузьма. Вильнул нехотя несколько раз хвостом, крутанулся вокруг него, заглядывая Нетудыхину в глаза, и пошел с грустью на свое место.

— Ну, что, — сказал Тимофей Сергеевич, раздеваясь, — печалишься? Не переживай. Через пару недель наша хозяйка вернется. Обязательно. — Кузьма поднялся и подошел к Нетудыхину, уткнувшись в его ноги мордой.

— Не грусти, старик, — сказал Тимофей Сергеевич и погладил Кузьму по голове. Кузьма благодарно лизнул Нетудыхину руку. — Все будет нормально. Давай-ка лучше наведем порядок в доме.

Как-то так сложились у Нетудыхина с Захаровной отношения, что они редко бывали в комнатах друг друга. Местом их общения в основном была кухня. (Прихожая числилась за Кузьмой.) Если дверь комнаты Тимофея Сергеевича была затворена, то Захаровна входила в нее только при крайней необходимости и после стука. А Тимофей Сергеевич вообще никогда не проявлял любопытства, чем там, у себя, занимается хозяйка. Словом, внешне жили они так, как живут жильцы в общей коммунальной квартире. Хотя основания этих отношений были, конечно, совершенно иными. И это их обоих устраивало. На кухне же они обменивались событиями прожитого дня и обсуждали проблемы своего жития-бытия.