— Со мной, Тимофей Сергеевич, то есть с Дьяволом.

— Где доказательства?

— Доказательства? Полная моя информированность о наших с вами отношениях.

— Хитрите вы что-то, Тихон Кузьмич, запутываете дело без надобности.

— Нет, Тимофей Сергеевич, не хитрю. Такую технологию диктует сам характер моей работы. У меня огромное хозяйство. Один охватить его я не смог бы. В вашем конкретном случае мое внешнее присутствие обязательно. Тут как раз необходим двойник. А то, о чем у нас с вами идет речь, для меня по значимости своей не менее важно, чем какой-то там назревающий локальный бунт в Европе. Додавить же вас, как вы изволили сейчас выразиться, я мог бы и без оккупации места директора. Оно мне не нужно. Место это предназначается для вас.

— Для меня?! Вы что, зачем оно мне? Я никогда не испытывал жажды власти. У меня свое дело на земле, своя миссия. Не сбивайте меня с толку. Я же вам сказал: никаких дел я с вами иметь не хочу! И от этого не отступлю до конца!

— Подождите, Тимофей Сергеевич, подождите! Ну, повздорили мы малость, чего не бывает. Я погорячился, вы погорячились — подумаешь! Речь-то идет о большем. Вам нужно расти, поднимать свою цену в глазах других людей. Для начала я вам организовываю местечко директора школы. Я долго тут не задержусь. Может быть, даже очень кратким будет мое пребывание здесь. Все зависит от вас. Вы же должны создать себе биографию роста: студент — учитель — директор школы — партийный работник…

— Какой еще партийный работник?! — в оторопи спросил Нетудыхин.

— А как же? Надо считаться с текущим историческим моментом: без помощи партии далеко вы не продвинетесь. Люди, Тимофей Сергеевич, уже давно поделились на кучки: по признаку рас, национальностей, территорий, партий, экономических интересов — это придает их существованию известный смысл. А один в поле не воин. Поэтому вы должны использовать преимущество кучки. Большинство моих помощников — гуртовые ребята. Хотя не все они, правда, атеисты, но мне служат преданно. Пока я здесь, Тимофей Сергеевич, вы должны подать заявление в партию. Я заделываю вам две рекомендации старых членов и отличную характеристику. Через год, или сколько там отведено для испытательного срока, вы становитесь членом партии. Дальше вам уже будет проще двигаться по служебной лестнице.

— Да на хрена она мне нужна, ваша служебная лестница! Она же потребует меня всего! А что мне останется? Что будет с моим творчеством?

— Да, конечно, вы правы. Впрочем, есть другой вариант, но вы же артачитесь: минимальная нагрузка в школе, чтобы только шел вам педстаж, тысячерублевый пенсион в месяц с моей стороны — я согласен на тысячу, уговорили, — работа дома за письменным столом. Выполнение в первую очередь моего заказа. Поймите, Тимофей Сергеевич, вам оказана великая честь: донести до сознания людей, благодаря кому они появились на свет. Если вы выполните мой заказ, я издам любую вами написанную книгу. Я знаю, вы пишете свою Большую книжку, хотели бы ее издать.

— Ну и что, что хотел бы? Она еще не закончена.

— Прекрасно, заканчивайте. Услуга за услугу. Для начала я запускаю в производство ваши стихи. Чтобы вы все-таки поверили в мои возможности. Потом, с моей консультацией, конечно, вы повествуете людям об истинном их сотворении. Мы издаем ваш труд. Самым массовым тиражом. Библейским, если хотите. Это уж я вам гарантирую. Вам слава, гонорары, все прочее. Мне лично — дело дорого.

— Какое дело?

— Мое дело: донести до сознания людей истину. Вы подумайте хорошенько, и тогда сами согласитесь со мной. Скажу больше: если быть объективным, то я не только автор идеи сотворения вас как живых существ. Кто вы были до знакомства со мной? Животные, обыкновенные животные. Вы как человеки и начались-то только после того, как я вас совратил на злополучный плод. Да, вы ни в чем не нуждались, это правда. Вы жили тем, что вам дарил Господь. Но вы были куклы, марионетки в его руках. Духовная жизнь ваша была равна жизни животных. Вот вам, кстати, еще один пример оборотной стороны Добра: скотство. А потом… Словом, мне вы обязаны своим разумом. За Ним — слепая вера в Него, за мной — разум и познание. Донести до людей эту информацию вашим пером — для меня это чрезвычайно важно. Понятно?

— Бред! — сказал Нетудыхин. — Шизофренический бред, за которым несомненно стоит какая-то очередная пакость!

— Никакой пакости! Насчет пакости мы с вами уже определились. Все четко, ясно и по-деловому. Вам нужен выход на большую литературную орбиту. Я согласен вам помочь. Но за услугу мне, тоже чисто литературного характера.

Помолчали. Тяжело и долго. Лента расходовалась впустую. Потом Нетудыхин сказал, словно рассуждая вслух:

— И здесь навязывают свою точку зрения. На такой вариант я пойти не могу.

— Стало быть, никаких изменений в вашей позиции не произошло?

— Нет, — твердо ответил Нетудыхин.

— М-да, досадно. Ну что ж, дело ваше. Насильно, как говорят, мил не будешь. Не думали вы Тимофей Сергеевич. А если и думали, то без должного бесстрастия и искренности перед собой. Как большинство — очень поверхностно и некритически. Печально совсем: воин Добра не желает его абсолютного торжества и остается в прежней бинарной ситуации Добра и Зла. Парадокс! Придется мне вам делать вавку. А не хотелось бы: очень уж вы мне легли на душу. Напишите сами заявление об увольнении из школы или мне надо раздувать кадило?

— А почему я должен писать такое заявление?! Потому что это вам так хочется? Я, по-моему, вполне на своем месте.

— Нет, Тимофей Сергеевич, немного не так. Теперь это уже не так. В обществе, в той куче людей, в которой вы живете, человек, сидевший в прошлом за уголовное преступление, не имеет морального права воспитывать детей других граждан. Это первое. Второе. На ваше место у меня имеется другой кандидат, с которым мне будет договориться проще. Правда, тут я несколько проигрываю в качестве, так сказать, но выигрываю в надежности. Дело мое из-за вашего несогласия не может остановиться, никак не может.

— А вы назовите закон, согласно которому мне отказано в праве преподавать в школе. Где это написано?

— Закон, Тимофей Сергеевич, как дышло. Речь здесь идет не о нем, я же сказал. Речь о моральном праве учителя. Соберем педсовет, доложим коллективу о факте сокрытия вашей судимости, и, посмотрите, все отвернуться от вас и осудят. Вот вам и основание для увольнения. Ну а для начала — я пойду к вам на уроки, послушаю, чему вы там учите детей. Не абсолютно же у вас идеальные уроки. Кое-что, я надеюсь, выкопать для себя. Или попрошу инспекторов из районо, чтобы они побывали у вас на уроках и дали компетентную оценку вашей работе. Так даже будет объективней, разумней. Но вообще-то, я советую вам уйти из школы по-хорошему, не изгнанным. Вот так, таким макаром теперь события должны раскручиваться, Тимофей Сергеевич. Да-с.

"Ты смотри, какая нахальная тварь! — подумал Нетудыхин. — Не даст закончить учебный год".

— Дело в том, — сказал Тимофей Сергеевич, стараясь как можно быть спокойным, — что я освобожден был со снятием судимости.

— Как это, со снятием судимости? Что это еще такое? Факт-то судимости ведь состоялся, был!

— Что это такое — это вы узнаете у юриста. А вот если я докажу людям, что вы не настоящий человек, а Сатана, — куда вы тогда бежать броситесь, интересно?

— Э, Тимофей Сергеевич, шутить изволите. Кто вам поверит? Как это доказать? Вас сочтут за сумасшедшего.

— Поверят! — нахально заявил Нетудыхин. — Еще как поверят! На хитрую задницу вашу я нашел ключик в виде штопора: туда закручивается, а оттуда выдергивается. С дикой болью!

Сатана занервничал, заерзал на стуле.

— Не может этого быть! — сказал он. — Еще никто из людей не додумался, как меня изобличить.

— Никто из людей и не додумался, что мы, может быть, не Божьи творения. А я, к сожалению, позволил себе такое допущение. И нашел к вам ключик, любезный Князь, нашел-таки! — сказал Нетудыхин еще более самоувереней и нахальней. — Конечно, я им воспользуюсь при удобном случае.