Но в последние недели обстоятельства закрутили Тимофея Сергеевича. Он совсем забыл и о природе, и о рыбалке. И, наверное, не вспомнил бы еще какое-то время, если бы не услышал случайно на перемене разговор двух старшеклассников, бахвалившихся друг перед другом своими рыбацкими удачами. Подумал: "А ведь через неделю-другую клев, пожалуй, уже и прекратится". И тут же решил, что в четверг, свободный у него от уроков, он махнет на рыбалку. Пора ему развеяться. Учебный процесс давно вошел в свою колею, и четверть уже перевалила на вторую половину.

Узнав о намерении Тимофея Сергеевича, Захаровна расщедрилась на кружку перловой крупы для закрыхи. Кузьма, сообразив, что Нетудыхин ладнается на рыбалку, целый вечер обхаживал Тимофея Сергеевича со всех сторон: падал перед ним на спину, толкал и давал по собственной инициативе лапу — Нетудыхин иногда брал его с собой, — но безрезультатно.

— Не мылься, — сказал Нетудыхин, — ничего не получится. Промерзнешь, а потом лечи тебя. Иди на место.

Кузьма не отступал. На рассвете он все еще не без надежды тыкался мордой в ноги Нетудыхину и поскуливал. И только когда дверь за Нетудыхиным закрылась, Кузьма, удивленный человеческой жестокостью, понял, что все его старания были напрасны. Пошел на свое место и объявил голодовку. В знак своего собачьего протеста. Пусть они попереживают, пусть подумают, что с ними произойдет, если он отдаст концы. И кто их будет охранять?.. А Тимофей Сергеевич, спустя час, уже сходил с попутного автобуса и направлялся к знакомому озеру. Начало светать.

От трассы до озера идти предстояло около километра. Местность легким накатом шла вниз, преграждаясь небольшим лесом. Там, за ним, внизу лежало озеро.

Нетудыхин был весь внутренне напряжен. Это напряжение возникало в нем всякий раз, как только он приближался непосредственно к месту рыбалки. Напряжение надежды и вместе с тем сомнения в удаче.

Откуда-то сверху, может быть, с высоты небес, доплыла до него незнакомая мелодия. В сырой утренней тишине она еле пробивалась к нему. Но по мере того, как он приближался к озеру, звучание ее нарастало, и шла она действительно откуда-то оттуда, с небес.

Нетудыхину стало тревожно. Мелодия уходила все выше, взвинчивая нервы, потом медленно ниспадала и снова поднималась, терзая душу и на что-то жалуясь. Что это?

И тут он вдруг увидел на одном из деревьев, в развилке ветвей, игравшего на какой-то дуде человека. Тот самозабвенно тянулся к небу и был в состоянии обалдения. Нетудыхин моментально сообразил — Сатана! Ярость волной всколыхнула Нетудыхина.

— Слазь, сволота! — сказал он и с силой ногой ударил по стволу дерева, словно пытаясь того стряхнуть.

— Не сволота, а как договаривались — Тихон Кузъмич! — сказал с обидой Сатана, кряхтя и осторожно спускаясь с дерева.

— И чего ты сюда приперся?

— Поиграть. Грустно что-то стало. А здесь тихо, никто не мешает. Блаженство.

— Тоже мне, музыкант нашелся, бездарь хромоногая!

— Да уж, инструментом владею в совершенстве. И не чета вам, что вы даже гитару не смогли осилить, — сказал Сатана, спустившись и пряча свой инструмент за пазуху.

Сегодня он был одет в какую-то замызганную до полной истрепанности куртку, в такие же изношенные брюки и походил на лесного бродягу.

— Что это? — спросил Нетудыхин, имея в виду дудку.

— Свирель.

— А говорят, Сатана любит на волынке играть.

— Любил, Тимофей Сергеевич. Да инструмент хлопотный и неудобный в самом прямом смысле. Уже давно перешел на свирель. Немного флейту освоил. На шабашах даже саксом балуюсь иногда.

— Ну? — грубо оборвал его Нетудыхин. — Что надо?

— Поговорить хочу.

— Я же сказал, наш разговор окончен. Считаете, что вы правы — жалуйтесь, куда вы там можете жаловаться. А я на этом поставил точку. — Он опять перешел на "Вы". — Все! Некогда мне: я рыбалить приехал.

— Так и рыбальте, — сказал Сатана, — Я в стороночке посижу, тоже наслаждение.

— Ну да, мешать мне!

— Ни-ни! Ни одного дыха лишнего! Наоборот, буду рад вам помочь. И насадку самую лучшую дам.

Тут Нетудыхин задумался.

— Какую насадку? — спросил он.

— Пожалуйста. — сказал Сатана и протянул Нетудыхину небольшую деревянную коробку.

— Что это? — спросил Нетудыхин.

— Детва пчелиная! — с гордостью сказал Сатана. — Клевать будет на эту штуку рыба — бесподобно.

Нетудыхин заколебался. Он понюхал коробку. Хотя она была закрыта, но он все же уловил тонкий душистый запах пчелиного молочка. Тимофею Сергеевичу еще никогда не приходилось ловить рыбу на такую насадку.

— Ладно, — сказал он, — уговорил. Но условие: не мешать!

— Ну, я же сказал! Я же дал слово! — обиженно говорил Сатана.

— Пошли, — сказал Нетудыхин, пропуская Сатану вперед себя на тропу.

Минуты три шли молча. Потом, наблюдая за прихрамывающей походкой этого странного существа и глядя ему в спину, Нетудыхин сказал:

— И чего ты ко мне прицепился?

— Упали вы мне на душу, — Тимофей Сергеевич, сказал Сатана, — Вы ведь талантом своим мутитесь.

— Ну и что?

— Стало быть, вы мой человек.

— Ну и льстец же ты… Тихон Кузьмич!

— Почему же льстец?

— Потому что на дурака во мне рассчитываешь. Есть громадное количество других пишущих людей. Талантливых, очлененных, так сказать, в своем профессиональном союзе. А ты выбрал меня, совершенно неизвестного. Здесь нет логики.

— А почему же они тогда не написали такое стихотворение, как вы? Мне их членство — до одного места, — сказал Сатана и приостановился, оборачиваясь к Нетудыхину.

— Вперед! Вперед! — сказал Нетудыхин. — Зорьку прозеваем.

— Не переживайте, Тимофей Сергеевич, рыбка будет. Обязательно будет!

Вышли из лесу. Внизу лежало озеро. Рваным покрывалом туман стелился над гладью воды.

— Солнышка бы чуть-чуть, — сказал Нетудыхин.

— Ничего, обойдемся и без солнышка, — сказал Сатана.

Стали спускаться вниз. У Нетудыхина на этом озере было одно облюбованное местечко, и он надеялся застать его сегодня свободным.

Уже выйдя к берегу озера, Сатана неожиданно остановился.

— Здесь, здесь надо ловить, Тимофей Сергеевич, — сказал он, указывая на пустынный берег.

— Мы как договорились? — сказал зло Нетудыхин.

— Молчу, — сказал Сатана. — Но зря вы не соглашаетесь. Там яма большая, и рыбка постоянно в ней крутится.

— Откуда там яма?

— Не знаю. Но яма есть, и все.

Нетудыхин обернулся и посмотрел на место, указанное Сатаной. У берега — ни одной камышинки. И не видно даже следов, чтобы кто-нибудь там рыбалил раньше. Нет, лучше сесть на месте проверенном, тем более, что оно оказалось свободным.

Нетудыхин положил на траву удочки, снял рюкзак и начал распаковываться. Первое, что он сделал, это достал кулек с кашей. Деля кулек по частям, он разбросал кашу в места, где собирался удить рыбу. Сатана примостился недалеко от Нетудыхина и молча наблюдал за ним.

Слева и справа от них располагались заросли камыша. Участок, выбранный Нетудыхиным, был собственно прогалиной между этими массивами камыша. Тут же, у самого берега, доживало свою жизнь полузасохшее дерево, породу которого Нетудыхин затруднялся определить.

Разбросав кашу, Тимофей Сергеевич принялся собирать удочки. Делал он это неторопливо, кладя их на рогачики, поставленные в воде кем-то, удившим здесь рыбу раньше Нетудыхина. Две удочки он зарядил червями, на третью подцепил пчелиную маляву. Посмотрим, что из этого выйдет. И забросил ее ближе к камышу.

Затем он вытащил из рюкзака квадратный кусок поролона, обшитый клеенкой (изделие Захаровны), и, бросив на берег, сел на него.

— Ну, слушаю, — сказал он, глянув в сторону Сатаны. — Что за разговор? Если все о том же, то и не стоит его начинать. — Я же сказал: сделка не состоится. И потом, если честно сказать, я ведь до сих пор по-настоящему не верю в то, что вы реально существуете.

— То есть как?

— А так: не верю, и точка. Вот я — есть. Сижу — рыбу ловлю. И рыба знает, что я есть и боится пойматься мне на крючок. Мы связаны друг с другом. Есть какая-то причинность. И у рыбы против меня имеются свои приемы. А вы кто такой? Пшик какой-то фольклорный. Только таким придуркам, как я, вы и можете вообразиться. Но на самом-то деле вас нет.