Некоторые исследователи пришли к выводу, что, возможно, именно полевые структуры ответственны также за процессы мышления и сознания. По концепции профессора Н. И. Кобозева, мыслящий мозг невозможен не только на биохимическом, но даже на атомно-молекулярном уровне.

Носителей психических функций и сознания «нужно искать в области элементарных частиц и связанных с ними полей».

Продолжая эту мысль, В. М. Инюшин высказал идею, что биоплазма, идеальная среда для колебаний, является вместилищем волновых структур голограмм. «Биополе можно рассматривать как многокомпонентную голограмму».

Мысль о поле как о носителе сознания, носителе человеческой индивидуальности имеет прямое отношение к опыту посмертных состояний, состояний «вне тела». Эта точка зрения современных исследователей перекликается с представлением древних о теле духовном, некой тонкой субстанции, носителе человеческого «я». В Древнем Египте это тело, покидающее человека по его смерти, называли Ба. Представление это пронизывает все древнейшие философские построения и системы вер. Мысль эту можно проследить у многих авторов прошлого. «Есть два тела – тело физическое и тело духовное, – писал Парацельс. – Отсюда видно, что человек расщепляется на два тела: видимое и невидимое».

Интересно, как представление это находит выражение и проявляется у совершенно разных людей. Представление, не являющееся результатом их жизненного опыта и, следовательно, целиком интуитивное. Известный русский хирург прошлого века Н. И. Пирогов, по самому характеру своей деятельности имевший дело преимущественно с телом физическим, тем не менее был глубоко убежден, что, кроме него, у человека существует еще и другое, «посмертное тело».

Современный белорусский философ А. К. Маисов посвятил этой проблеме большую главу в своей монографии «Философский анализ антиномий в науке». Приводя слова Гераклита «сила мышления находится вне тела», автор также высказывает предположение, что структурой, которая порождает мысль, возможно, является «полевая формация биосистем». Соответственно весь жизненный опыт человека, ситуации, которые он пережил, все слова, им сказанные когда-то или сказанные ему, – все это фиксируется его биологическим полем и хранится в виде своеобразных голограмм.

Излучения поля, продолжает Манеев, могут существовать независимо от их источника. Скажем, радиопередатчик замолчал, а радиоволны продолжают мчаться сквозь пространство, неся информацию, что в них была заложена. Или – давно погасла звезда, свет же продолжает свой путь в космосе, неся широкий спектр данных о теле, которого физически уже нет, но которое продолжает как бы существовать для наблюдателя.

«Столь же возможно, – полагает Манеев, – существование и биологического поля, „излученного“ при гибели организма, но все же сохраняющего в себе всю информацию о нем». Иными словами, гибель физического тела не означает исчезновения полевой информации, которая и является носителем памяти и индивидуальности человека. Следовательно, заключает он, можно задаться вопросом «о принципиальной достижимости индивидуального бессмертия возникшими биосистемами, поскольку оно мыслится возможным на базе специфической устойчивости биополей».

Мысль об индивидуальном бессмертии присутствовала в сознании человека практически всегда. Проходили тысячелетия, менялись системы вер и философских концепций, на которые опиралась эта мысль, но сама она пребывала неизменной. Не являемся ли мы свидетелями того, как представление это начинает перемещаться из области интуитивного восприятия, веры – в сферу доказательности и научного знания? Не потому, что одно лучше, а другое хуже. Потому только, что таков понятийный язык современной цивилизации. В этом смысле тем более важна позиция тех людей науки, которые оказываются способны преодолеть неизбежные стереотипы мышления. Вот одна из таких точек зрения – известного нейрофизиолога, лауреата Нобелевской премии Дж. Экклеса:

– Я уверен, что исходная реальность в моем восприятии своего «я» не может быть идентифицирована с мозгом, нейронами, нервными сигналами или пространственно-временными моделями получаемых импульсов… Я не могу поверить, чтобы опыт сознания не имел другого продолжения, не имел возможности другого существования при каких-то иных, невообразимых условиях. Во всяком случае, я утверждаю, что возможность последующего существования не может быть отвергнута на научных основаниях.

По его словам, существует некий компонент человеческого бытия в мире, «который не подвержен дезинтеграции после смерти».

Духовный опыт человека, тысячелетия этого опыта, дают ему повод взглянуть на себя как на нечто, имеющее не только физиологический, не только социальный, но и посмертный, космический план бытия.

Для понимания космического аспекта бытия человека какой-то особый смысл имеет, судя по всему, опыт посмертных состояний. Но поскольку реально переживали его, вернувшись назад, лишь единицы, с давних пор существует практика как бы косвенного приобщения к этому опыту. Такая практика составляла скрытую часть учений тайных обществ древности.

Таким было, например, общество орфинов в Элладе и на Древнем Востоке. Платон, принятый в него и приобщенный к тайнам, писал в этой связи, сколь важно человеку еще при жизни приобщиться к знанию предстоящего ему посмертного опыта. Сам Орфей, полулегендарный основатель общества, почерпнул эти знания будто бы у египтян. Так, во всяком случае, утверждал Диодор Сицилийский. Орфей, гласит предание, побывал в царстве мертвых и вернулся затем в мир живых.

Судя по всему, опыт посмертных состояний составлял важную часть в учении и другого тайного общества – Эвлизианских мистерий. Софокл, состоявший в нем и посвященный в его тайны, писал: «О, трижды блаженны те из смертных, которые сходят в Анд, узрев эти таинства».

Интересное упоминание о приобщении к знанию посмертных состояний есть у Апулея: посвящаемый в культ Исиды достигает рубежа смерти, переходит его и затем «возвращается к жизни» («Я вступил в обитель смерти, перешагнул через порог Прозерпины»).

Этот же посмертный опыт содержали мистерии Озириса и Адониса, дионисийские обряды.

Приобщение к таинству посмертного опыта происходило, судя по всему, в некоем ритуальном действе, в «проигрывании» последовательных состояний этого опыта. Судить об этом можно по ритуалам более поздних тайных обществ розенкрейцеров, франкмасонов. Посвящаемый должен пережить как бы символическую смерть, чтобы после этого уже в новом качестве – вернуться к жизни.

Переживание посмертного опыта и сегодня составляет суть посвящения у друидов, мистической секты древних обитателей Британских островов, дожившей до наших дней. Неофита кладут в гроб, который помещают в лодку, и пускают ее в открытое море. Это уже не просто ритуал. Останется ли он жив или погибнет – зависит от случайности, от того, насколько бурно в тот день море.

Но, если посвящаемый выходит из испытания живым, он выносит из него опыт реальной близости смерти.

Глубокое переживание посмертного опыта – непременная составляющая обряда посвящения в шаманы. Будущий шаман удаляется в безлюдное место и там в течение трех (или семи) дней пребывает в состоянии символической смерти. Все это время он не ест и не пьет, «не подает признаков жизни», «лежит бездыханный, лишенный речи, точно мертвый».

Память о приобщении к посмертному опыту можно видеть и в некоторых христианских обрядах. Возможный отзвук ее – в жесте складывания рук на груди, как у покойника, при принятии Святых Тайн. Видеть его можно и в обряде крещения. Символическое вхождение в водную купель – память вхождения в воды потустороннего мира. Смысл этой ритуальной смерти выражает максима одного из католических теологов: «Тот, кто умирает до того, как умрет, не умрет, умирая».

Вокруг этого же центрального момента – символической смерти и возвращения к жизни – по сей день строятся возрастные обряды инициации в Азии, Африке и на Американском континенте. Как и в других религиозных и мистических традициях, приобщившись к этому опыту, прозелит возвращается к жизни уже в новом качестве, в качестве человека, заглянувшего по ту сторону черты. Как и у шаманов, это мнимое посмертное состояние может продолжаться в течение нескольких дней. При этом близкие должны горестно оплакивать «умершего», пока им не объявят, что такой-то, побывав в царстве смерти, вернулся к жизни.