Прао уже достиг устья речки, когда легкий толчок остановил его.

– Что случилось? – тихо спросил Сандокан.

Сабай наклонился над бортом и внимательно посмотрел на темную воду.

– Под нами отмель, – сказал он.

– Мы сможем пройти?

– Прилив, вода быстро прибывает. Подождем несколько минут.

– Хорошо, подождем.

Никто из экипажа не издал ни звука. Лишь легкий лязг карабинов настороженно прозвучал в тишине, а канониры молча склонились над пушками. Прошло несколько минут тревожного ожидания, наконец под килем возобновилось журчание, и судно, качнувшись, не соскользнуло с песчаной отмели.

– Поднять один парус, – коротко приказал Сандокан.

– Этого хватит, капитан? – спросил Сабай.

– Пока да.

Через минуту черный латинский парус был поднят на фок-мачте – черный, он полностью сливался с ночной темнотой.

Судно незаметно выскользнуло из бухты и вышло в открытое море.

– Где крейсер? – спросил Сандокан, всматриваясь во тьму.

– Вон он, там, в полумиле от нас, – отвечал Сабай.

И в самом деле: именно там виднелась какая-то темная громада, над которой мелькали светящиеся точки, по-видимому, искры из трубы. Хорошо прислушавшись, можно было уловить даже глухое ворчание котлов.

– Стоит под парами, – пробормотал Сандокан. – Значит, ждет нас.

– Но сможем ли мы пройти незамеченными? – спросил Сабай.

– Надеюсь. Ты не видишь поблизости шлюпки?

– Нет, капитан.

– Пока будем держаться у берега, чтобы слиться с массой деревьев, а дальше пойдем в открытое море.

Сандокан приказал поднять паруса на грот-мачте и повел судно к югу, следуя за изгибами берега. Стоя у руля, он не спускал глаз с вражеского корабля, готового в любой момент проснуться и обрушить на них шквал железа и огня.

Прао отдалился уже метров на пятьсот или шестьсот от бухты и готовился отойти от берега дальше, когда за кормой на волне появилось странное свечение. Казалось, мириады искр поднимаются из темной глубины моря, исчезая у самой поверхности, там, где над водой нависала тьма.

– Мы вот-вот выдадим себя, – сказал Сабай.

– Так лучше, – ответил Сандокан с жестокой улыбкой. – Бегство украдкой не сделает нам чести.

– Это правда, капитан, – согласился Сабай. – Лучше умереть с оружием в руках, чем бежать, как шакалы.

А море продолжало фосфоресцировать. Перед носом и за кормой судна множились светящиеся точки, и поверхность воды тоже начинала мерцать. Казалось, прао оставляет позади себя полосу тлеющих угольков или расплавленной серы. Эта полоса, которая светилась в окружающей темноте, не могла остаться незамеченной с крейсера. С минуты на минуту мог грянуть пушечный выстрел.

Прошло две или три минуты, когда Сандокан, который все так же пристально всматривался в темный силуэт крейсера, заметил, что на нем загорелись фонари.

– Нас обнаружили, – пробормотал он себе под нос.

– И я так думаю, капитан, – кивнул Сабай.

– Смотри!

– Да, из трубы посыпались искры. Они разводят пары.

– К оружию! – донеслось с борта военного корабля.

В ночной тиши звуки разносятся далеко. Но пираты тут же вскочили на ноги, артиллеристы кинулись к пушкам. Все готовы были вступить в последний бой и умереть, если того потребует кодекс чести. На палубе вражеского судна загрохотал барабан, послышался лязг якорных цепей и усилившийся шум паровой машины.

– К пушкам, Сабай! – скомандовал Тигр Малайзии. – Восемь человек к спингардам!

Едва он произнес эту команду, как пламя сверкнуло на носу крейсера, осветив грот-мачту и часть палубы, в ту же минуту прогрохотал выстрел. Пушечный снаряд со свистом пролетел над их головами, но никого не задел. Вопль ярости раздался на борту корсарского судна. Драка?! Ну что ж, этого и хотели пираты.

Красноватый, смешанный с искрами дым повалил из трубы военного корабля. Послышался приглушенный рев котлов, быстрые удары колес по воде. Крейсер двинулся и, быстро набирая ход, приблизился к маленькому пиратскому судну, чтобы отрезать ему отступление и добить его огнем своих пушек.

– Умрем смертью храбрых! – закричал Сандокан, который уже не сомневался в роковом исходе этого боя.

Единодушный крик был ему ответом.

– Да здравствует Тигр Малайзии! – кричали пираты, потрясая оружием.

Решительным поворотом руля Сандокан повернул свое судно навстречу врагу. Единственное, что ему оставалось, это попытаться взять крейсер на абордаж.

– Смелей, тигрята, на абордаж! – загремел Сандокан. – Их больше, но мы же тигры Момпрачема!

Крейсер быстро приближался, разрывая темноту вспышками, сопровождавшими яростную канонаду. Вскоре стал отчетливо виден острый нос британского корабля.

Маленький парусник, лишь игрушка против этого железного гиганта, которому казалось, достаточно одного толчка, чтобы, он, разрезанный надвое, пошел ко дну, все же стремился навстречу крейсеру с невероятной отвагой. Однако борьба была неравна, слишком неравна. Две минуты спустя отважный пиратский прао, разбитый вражеской артиллерией, представлял собой просто обломки.

Разгром был полный, но никто и не помышлял о сдаче – все понимали, что смерть близка, но мечтали принять ее там, на вражеском корабле. Оставалось только одно – идти на абордаж. Это было истинное безумство, ведь в строю оставалось только двенадцать человек. Но это были двенадцать тигров, которыми командовал и перед которыми шел сам Сандокан, чья доблесть не знала равных.

– Ко мне, мои храбрецы! – закричал он.

Двенадцать пиратов, с глазами, налитыми кровью от ярости, сжимая оружие, рванулись к нему и сплотились вокруг. Крейсер надвигался, готовый потопить их прао, но Сандокан в последний момент избежал столкновения и резким поворотом руля бросил свое судно к правому борту врага. Толчок был таким резким, что судно корсаров накренилось, зачерпнув воды и сбросив в море мертвых и раненых.

– Крючья! – загремел Сандокан.

Два абордажных крюка впились в борт крейсера, и в мгновение ока все тринадцать пиратов, жаждущих мести, вне себя от ярости, бросились на абордаж. Помогая себе руками и ногами, хватаясь за выступы и порты батарей, они взобрались на фальшборт и попрыгали на палубу раньше, чем англичане, пораженные такой невероятной отвагой, опомнились и попытались их сбросить.

С Сандоканом во главе пираты бросились на матросов, страшными ударами своих сабель рубя стрелков, преграждавших им путь, пробиваясь к корме.

Сандокан и еще четверо оставшихся в живых пиратов, с оружием, окровавленным по самую рукоятку, попытались пробиться к пушкам. Но опомнившиеся матросы открыли по ним с мостика прицельный огонь, и судьба пиратов была решена.

Четверо корсаров, прикрывая собой своего капитана, бросились вперед, но, сраженные ружейными выстрелами, пали бездыханными. Раненный пулей в грудь, упал и Сандокан. Несколько солдат с карабинами в руках пытались окружить его, но вдруг он вскочил, несмотря на рану, из которой потоком лилась кровь, чудовищным прыжком достиг правого борта и, уложив ударом сабли солдата, который пытался помешать ему, бросился головой в море. И сразу пропал, как в омуте, исчез в его черных волнах.

Сандокан, не мог так легко погибнуть. Выждав, чтобы крейсер прошел мимо, перепахивая воду огромными гребными колесами, Сандокан мощным рывком снова всплыл на поверхность. Его душу переполняла ярость и клокочущая жажда борьбы.

– Стой! – закричал он, видя уходящий от него в темноту корабль. – Стой, проклятое корыто! Я разнесу тебя на тысячу железных кусков!.. Я уничтожу тебя, где бы ни встретил!..

Дрожа от пожирающей его ярости, несмотря на рану в груди, он бросился вплавь вслед за крейсером в безумной надежде догнать и наказать его за гибель своих кораблей. Он грозил ему кулаком, он посылал вслед уходящему крейсеру страшные проклятия, но за шумом колес и грохотом паровой машины на палубе его никто не слышал. Долго еще не мог он успокоиться и, пока вражеский крейсер можно было различить в ночной темноте, посылал ему вслед страшные угрозы. Были моменты, когда он вновь бросался вслед за кораблем и голосом, в котором не было ничего человеческого, голосом безумного, орал вдогонку.