Судьбы древних народов переплетаются в течение веков столь причудливо, что только предметы искусства – кристаллизация в камне и металле древних богатырей – дают возможность разобраться в закономерностях этнической истории, но эта последняя позволяет уловить смены традиций, смысл древних сюжетов и эстетические законы исчезнувших племен. Этнология и история культуры взаимно оплодотворяют друг друга.

Итак, хотя хунны не восприняли ни китайской, ни иранской, ни эллино-римской цивилизации, это не значит, что они были неспособны. Просто им больше нравились скифы. Выбор вкуса – это право каждого, будь то один человек или многочисленный этнос. И надо признать, что кочевая культура до III в. н.э. с точки зрения сравнительной этнографии ничуть не уступала культурам соседних этносов в степени сложности системы – единственного критерия, исключающего пристрастие и предвзятость.

И наконец, последний больной вопрос: каким способом следует сопоставлять культуры, а точнее, этногенезы, чтобы сравнение было плодотворным? В цитируемых работах был использован принцип синхронии, общепринятый, но малоэффективный. Это то же, что сопоставлять студента и школьника на том основании, что они живут в один и тот же день, и делать на основании такого сравнения выводы. Ясно, что результат будет бессмыслен.

Но если принять принцип диахронии – сравнить шестилетнего школьника со студентом или профессором, когда им было тоже по шесть лет, – то сопоставление будет иметь смысл, хотя для этого необходимо знание истории в объеме программы средней школы и категорическое запрещение отговорки: «Я этим не занимался».

Сравним Хунну, Францию и Рим в возрасте трехсот лет от их рождения как самостоятельных политических систем, зафиксированного в истории. Для Хунну это 209 г. до н.э., для Рима – 510 г. до н.э. (изгнание этруска Тарквиния Гордого и освобождение Рима), для Франции – Верденский договор 841 г. (образование королевства Франции, отделение от Священной Римской империи германской нации и других королевств: Арелатского, Наварры, Германии, Ломбардии). Все три этноса прошли фазу подъема и вступили в акматическую фазу: хунны – в 93 г., римляне – в 210 г. до н.э., французы – около 1142-1147 гг., и напомним, что хунны и сяньби составляли единую суперэтническую систему.

В аспекте государственном. Римляне – в войне с Ганнибалом, привлекшим на свою сторону половину италиков: самнитов, цизальпинских галлов, умбров. Исход войны еще не ясен, но, как известно, римляне одолели к 202 г. до н.э.

Французский король Людовик VII идет в крестовый поход 1147 г., где теряет войско. Затем он теряет жену – Элеонору и ее владения – Аквитанию. На полвека Франция слабее среднего герцогства, и только в 1213 г. (битва при Мюре) и 1218 г. (битва при Бувине) она становится подлинным королевством.

Хунны разбиты, как римляне – при Каннах и французы – в Малой Азии. На их месте воцаряются сяньбийцы, их ровесники, и вбирают в себя хуннов, оставшихся на родине. Через полвека Таншихай создает сяньбийскую державу, как Филипп II и Сципион Азиатский, покоривший Элладу.

В аспекте культуры. В Риме – эллинизация, кружок Сципионов – заимствование культуры Афин. Во Франции – схоластика и романский стиль в архитектуре – заимствование у аланов. В Хунну – звериный стиль, заимствованный у скифов.

В аспекте социальном и идеологическом. В Риме начинается борьба сенатской и демократической партий. Во Франции богословский спор мистиков (Бернард Клервосский) и схоластиков (Пьер Абеляр) перерастает в социальный (Арнольд Брешианский, ученик Абеляра). В Хунну – раскол на три этноса (см. выше).

До этих пор характеры этногенезов совпадают, но с III в. судьба Хунну выпадает из закономерности. Это происходит оттого, что этническая история зависит не только от запрограммированности процесса, но и от привходящих обстоятельств, из-за которых часто бывают смещения направления развития или его задержка. Это естественно, ибо люди живут в меняющейся природе и среди соседей, у которых есть свои особые ритмы этнического становления.

Все этногенезы запрограммированы одинаково, но этнические истории предельно разнообразны. В естественнонаучном плане этногенез – это энергетическая вспышка, может быть, даже просто флюктуация, и последующий энтропийный процесс до уравнения энергетического баланса со средой. При этом этнос теряет внутреннюю структуру и становится беззащитным, чем обычно пользуются соседи. Тогда этнос рассыпается на отдельных людей, которые либо входят в состав других этносов, либо умирают от тоски. Следы остывания первоначального взрыва, или кристаллы былых деяний, – это предметы культуры, главным образом искусства. Такова общая схема этногенеза – природного процесса, происходящего в биосфере постоянно, ибо это способ жизни вида гомо сапиенс.

Но если на этногенез вдруг воздействуют посторонние факторы, например колебания климата или агрессия соседних этносов, путь его становления будет смещен и ритм развития нарушен, а иногда и оборван. Последнее бывает редко, так как для этого нужна очень большая сила, и случается в моменты смены фаз. Эти трагические моменты чаще всего обойдены историками-эволюционистами, но историки-диалектики не имеют права игнорировать их. Поэтому мы отмечаем две переломные даты в этнической истории хуннов: 93 г., когда хунны потерпели сокрушительное поражение от коалиции Китая, сяньбийцев, динлинов и чэшисцев (обитателей оазиса Турфана), и около 150 г., когда сяньбийский вождь Таншихай отогнал самых неукротимых хуннов к берегам Волги, после чего сяньбийцы расселились на восточной части Великой степи до Тянь-Шаня, но почему-то не остались там. Вот на эти «почему» мы и дадим посильные ответы.

Социальная сторона проблемы лежит на поверхности. Где уж тут устоять, когда враги окружали Хунну со всех сторон, а внутри державы честолюбцы вместо обороны стали бороться друг с другом за власть, заодно расшатывая общественную основу – патриархально-родовой строй. Но такие бедствия у разных народов бывали довольно часто. Почему же именно хуннам так не повезло, что они утратили даже родную землю? Обычно этнос держится за родной ландшафт.

Вспомним, что атлантические циклоны и тихоокеанские муссоны иногда меняют свои пути и перестают увлажнять степь, начиная заливать тайгу и тундру. Именно это произошло во II-III вв. До того у хуннов тоже были тяжелые времена, но их старейшины говорили: «Мы не оскудели в отважных воинах» и «Сражаться на коне есть наше господство, и потому мы страшны всем народам»[57]. Но когда стали сохнуть степи, дохнуть овцы, тощать кони, господство хуннов кончилось.

Но и победители не выиграли, ибо степь превратилась в пустыню. Сяньбийцам пришлось ютиться около гор, откуда сбегали ручейки из непересохших озер. Но таких было мало. Высох, хотя и не целиком, Балхаш, понизился уровень Иссык-Куля, а Аральское море превратилось в «болото Оксийское», то есть дно обмелевшей части заросло тростником[58].

Это бедствие продолжалось 200 лет. Лишь в середине IV в. н.э. циклоны и муссоны сменили путь своего прохождения[59].

Они понесли в степь животворную атмосферную влагу, ранее изливавшуюся на сибирскую тайгу. Изголодавшаяся земля ответила на это быстро. Зазеленели дотоле сухие равнины, кусты тамариска связали вершины песчаных барханов, ягнята нагуливали жир на нежных весенних травах, кони перестали страдать от бескормицы, а хунны на берегах Хуанхэ, Или и Волги, оказавшись хозяевами этого упавшего с облаков изобилия, ощутили себя снова могучими народами. Задержанный климатом этногенез снова пошел по заданной схеме.

Но века засухи не прошли «бесследно: хунны не вернулись в Монголию, которую заняли жужани и теле (телеуты). Жужани были сбродом из разных племен Северного Китая, где в IV в. уже не было китайцев, а теле были мирными скотоводами, во время засухи ютившимися на склонах Наньшаня и распространившимися по Великой степи, как только она стала пригодной для жизни. Они восстановили в Степи патриархально-родовой строй и культуру, близкую к хуннской, но с весьма существенными отличиями. Будучи людьми храбрыми и способными, они не стремились к завоеваниям и только защищались от хищных и жестоких жужаней, пока те не были уничтожены в 550 г. тюркютами[60], создавшими Великий каганат, простиравшийся от Желтого моря до Черного. Но о них речь впереди.