— Ты, что-нибудь оставлять будешь? — спросил я, покосившись в сторону Дымова.

Он отрицательно мотнул головой.

— Тогда пошли! — и я присыпал тайник песком.

… Деревня встретила нас странной, какой-то неживой тишиной. Нет, звуки, конечно, присутствовали: скрипел, поворачиваясь по ветру, на крыше одного из домов железный флюгер, где-то изредка стучали ставни, раскачиваемые порывами ветра… Но не раздавалось людских голосов, не мычали коровы и не лаяли собаки, то есть не было всех тех звуков, что составляют постоянный шумовой фон, к которому за две прошедшие недели я успел привыкнуть. Ощущение какой-то неправильности не покидало меня. И, одновременно с этим, в глубине души поселился страх. Больше всего в этот момент я страшился того, что найду что-нибудь похожее на то, что вчера обнаружил в такой же пустой деревне Люк.

Зельц толкнул калитку и вошёл во двор одного из домов, третьего или четвёртого с краю. Никого. Оглядев двор, он направился к крыльцу. Пришлось последовать за ним. Чтобы придать себе уверенности, я вытащил «вальтер», который спрятал сзади за поясом.

Через пару минут в дверь выглянул Дымов:

— Никого. Судя по всему, уходили в спешке. Даже продукты какие-то остались.

Сам не зная почему, я спросил:

— А дети в семье были?

— Нет. А причём здесь это?

Я, наконец, сформулировал ответ, и, больше для себя, нежели, отвечая Алексею, сказал:

— Люди обычно первым делом о детях заботятся… По вещам можно понять, что случилось…

Лёша понимающе кивнул, и мы направились к следующему дому.

Пока Дымов осматривал жилище внутри, я решил немного осмотреться на подворье.

Ближайшая небольшая постройка, оказавшаяся курятником, была пуста. Я уж было направился к большому сараю, стоявшему в глубине двора, но, сделав несколько шагов, осознал какую-то неправильность. В траве вдоль забора змеился телефонный провод…

Я проследил за ним взглядом и заметил, что он исчезает на чердаке соседнего с этим дома. Нет, проложили его аккуратно — с первого взгляда не заметишь, но, очевидно, ветер сдул его с крыши, да и я специально всматривался, так что заметил раскачивающийся на вису отрезок.

«Приплыли!» — было первой мыслью. На несколько мгновений я впал в ступор, так как первым позывом было метнуться куда-нибудь в укрытие, вторым — выручать Дымова, а третьим было осознание того, что уйти просто так нам не дадут.

Но первый порыв прошёл, и я начал думать более позитивно, благо кое-какие домашние заготовки у нас были.

Ленивой, даже можно сказать нарочито ленивой, походкой я направился к дому. Медленно поднялся на крыльцо и зашёл внутрь.

— О, Антон, смотри, здесь тоже детей не было, — начал Зельц.

— Тихо, не шебуршись! — прервал я его. — В деревне — немцы. Я наблюдательный пункт с телефоном засёк. Думаю, минут через десять-пятнадцать нас брать будут.

Лёша остолбенел на мгновение, затем рванулся к выходу. Я еле успел поймать его за локоть:

— Поздняк метаться — к лесу нам просто так уйти не дадут. Я думаю — там засада! — отрывисто бросил я ему. — Спрячь своё удостоверение где-нибудь здесь в доме… — и я, нагнувшись, вытащил из-за голенища сапога свёрток с заготовленой «липой».

Так получилось, что аусвайсы полицаев, убитых нами в той деревне, где мы забрали Лидию, были без фотографий, и Бродяга во время пребывания на МТС немного поработал над ними, так что сейчас у меня был документ на имя Захара Стополова, 1908 года рождения, сотрудника местной Вспомогательной полиции. Был сей документ выдан комендатурой Логойска две недели назад.

А Дымов стал Лександром Пройтой, восемнадцатого года рождения, и тоже — сотрудником Вспомогательной полиции.

— Так. Лёша, повязку пока не доставай, и… — я на секунду задумался, оглядывая комнату, — как документы спрячешь, ходики со стены сними, — и я показал на настенные часы с боем.

— Ээ… — Дымов на некоторое время потерял дар речи.

— Ну, должно же быть какое-то оправдание, почему мы оказались так далеко от родных мест. Так, хоть, сразу в расход не пустят… А там выкрутимся. Ну, чего застыл?! — прикрикнул я на него.

— Есть! — Алексей, похоже, пришёл в себя.

— И говор свой интеллигентный изврати как-нибудь, я тебя прошу, — добавил я.

… Когда мы вышли из дома, нагруженные двумя мешками с небогатым скарбом, нас уже поджидали. Стоило мне сделать несколько шагов, как из-за забора раздалась команда:

— Halt! Hende hoch!

Я послушно выронил мешок и потянул руки вверх. Скосив глаза я увидел двух солдат, держащих нас на прицеле.

— Nicht schießen… — как можно жалостливее попросил я. — Wir sind von der Hilfspolizei! — добавил я, безбожно коверкая немецкие слова.

Вдалеке послышался шум мотора. «А вот и начальство гадское приехало!» — подумал я и покосился на Дымова.

— Nicht umdrehenf! — раздалось из-за забора, и мне пришлось замереть.

Наконец, в клубах пыли показался «кубельваген», а за ним — грузовик, всё тот же вездесущий «Блиц». «Недоджип» остановился и с переднего места выбрался немец. «Ого, вот это горилла!» — в этом эсэсовце было под два метра росту и сильно больше центнера — весу.

Вулезший вслед за ним офицер казался подростком, хотя на все сто соответствовал «арийскому стандарту» — атлетичный блондин, выше меня сантиметров на пять-семь. Оба были одеты в камуфлированные мелкими пятнышками парки. В открытом вороте офицера я увидел петлицу с тремя «кубиками». «Унтерштурмфюрер — по-армейски лейтенант», — вспомнил я.

Однако первыми в ворота вошли два выбравшихся из грузовика автоматчика и немедленно взяли нас с Зельцем на прицел, причём встали ребятишки весьма грамотно — так, чтобы фрицы за забором не попали на директриссу.

— Wer seid Ihr? — лениво спросил «зазаборных» старший эсэсовец, остановившись метрах в трёх от нас.

— Sie behaupten, dass Sie aus der Hilfspolizei sind, — ответил тот, что скомандовал мне поднять руки.

— Es ist interessant, — протянул офицер, и сделал жест какому-то гражданскому, стоявшему у него за спиной. — Können Sie sich ausweisen?

— Документы у вас есть? Кто вы? Шпионы? Комиссары? — голос переводчика был резким и неприятным.

— Да… то есть нет, господин начальник. — я постарался сыграть смятение. — Туточки они — в кармане, — и я пальцем показал на нагрудный карман пиджака.

Эсэсовец выслушал перевод, брезгливо скривился и скомандовал:

— Brunner prüfe sie mal durch![13]

Из-за его спины вышел ещё один эсэсовец, с одним «кубиком» и полоской в петлице, одетый в обычную серую форму, и приблизился к нам с Дымовым. Первым делом он вытащил из моего кармана аусвайс и, сделав несколько шагов, отдал его офицеру. Затем он повторил ту же операцию с Зельцем. Я думал, что после предъявления документов немцы расслабятся, но автоматчики продолжали держать нас на прицеле, да и «зазоборные» — тоже. А, с учётом того, что из грузовика вылезло никак не меньше десятка вражеских солдат — рыпаться было рановато.

Унтерштурмфюрер развернул наши бумаги и стал придирчиво их рассматривать, затем что-то негромко спросил у переводчика:

— Как вы оказалис в этом районе? — перевёл он вопрос.

— Так это… — я изобразил смущение, — Тут нам сказалы деревенек пустых много. Ну, мы и решылы вещичек каких-нито собрать… — и я кивнул на наши мешки.

Переводчик разразился длинной фразой по-немецки, я же прислушивался, стараясь уловить знакомые слова. «Так, «Marodeurs» — это и без перевода понятно.

По знаку офицера тот же самый немец, что забрал наши документы, подошёл к моему мешку и, распустив завязки, стал копаться в нём. «Ну-ну, исследуй, много ты там найдёшь», — подумал я, но виду не подал, продолжая стоять с дебильно-грустным выражением на лице.

Главный эсэсман снова что-то негромко сказал переводчику:

— Что вы делай так далеко от ваш город?

— Так, мы это… Нас на пожар… Да, приказ был — пожар тушить, — удачно вспомнил я про взорванный командиром склад горючего. — А потом нас это… Ну, тех, которые в лесу прячутся послали ловить… Ну, мы с Лександром и надумали в деревню каку заглянуть… Еды там или вещичек посмотреть…