— И что в этом плохого? Война-то Отечественная… — ответил за командира Бродяга.

— А вы, стал быть комиссар?

— Это для вас пока не важно, — ушёл Шура-Два от прямого ответа, — Вы меня не стесняйтесь, говорите смело.

— Стал быть не комиссар — чекист… Или гэпэу?

— Вы, Степан Акимович, лучше бы не моей ведомственной принадлежностью интересовались, а о деле думали, а то три минуты уже прошли… — осадил Бродяга старого (хотя это как посмотреть!) вояку.

— А чего время-то тянуть? Согласен я!

— Вот так, прямо и согласны? — переспросил Фермер. — Даже если мы вас попросим немецкую комендатуру заминировать?

— А что же… И на это согласен! — рубанул староста. — Ежели уж вы, краснопёрые, полковника Давыдова вспомнили, да войну Отечественной назвали, стало быть — дело швах. А про тех скудоумных, что думают про то, дескать, германец свободу нам дать пришёл — мы тут с вами говорить не будем. Уж я германцев и в четырнадцатом и в восемнадцатом повидал, будьте покойны! Так что не за вас воевать буду, да не за политику какую. За Россию!

— Ну, вы, господин поручик и развоевались, право слово… — развёл руками командир. — А насчёт минирования я пошутил. И помоложе найдутся.

— А вы насчёт возраста не начинайте гос… товарищ полковник! Чекист ваш, — в третьем лице упомянул Акимыч Бродягу, — не сильно моложе меня, раба Божьего будет, а по лесам как молодой скачет. Знать не от хорошей жизни… Так что и я сгожусь…

Тут я заметил, что так и стою у входной двери, увлечённый разговором.

— Вы нам на в а ш е м месте нужнее! — отрезал командир. — С транспортом вопрос решили?

Акимыч, (хотя, правильнее было бы сказать, поручик Соломин, так изменился за несколько минут староста!) замялся. Потом прочистил горло:

— Гхм, только три подводы готовы. Больше не успели, товарищ полковник.

— Это сколько на них зерна влезет? Тонна? Больше?

— Пудов по сорок на каждую, — ответил староста

— Это почти две тонны, товарищ командир, — быстро сосчитал я в уме.

— Ну, ещё тонну в грузовик… А сколько в зернохранилище всего?

— Точно не скажу, но центнеров шестьдесят-семьдесят должно быть, если не растащили.

— Ну и не будем жадничать. Вам сколько времени нужно, чтобы транспорт подготовить?

— Так ведь ночь уже на дворе… — начал было Соломин.

— Стало быть, до утра отложим? Так?

— Полчаса, товарищ полковник! Через полчаса всё будет готово!

Внезапно в наушнике у меня зашипели помехи, и искажённый голос Трошина произнёс:

— … ас гости.

— Внимание! К нам, похоже, немцы едут! — громко прервал я говоривших, и тут же Трошину:

— Бухгалтер, Арт в канале! Подробности давай! И тангенту вначале нажимай, а потом говори!

После небольшой паузы в наушнике раздалось:

— Здесь Трошин. На южной дороге — две или три машины. Двигаются в нашем направлении. Как понял? Приём.

— Понял тебя хорошо. Точно к нам?

— Едут от леса, пока непонятно, свернут на хутор или нет…

— Понял тебя. Наблюдай.

Я быстро пересказал полученное сообщение командирам.

— Чёрт! Как не во время! — выругался Фермер. — Сколько там народу может быть?

— Может, пять человек, а может — и взвод, — немедленно ответил я.

— Да, как только узнать — сколько их там? Капитан, — обратился командир к Бродяге, — «глушак» у тебя с собой?

Тот кивнул. Командир же на пару секунд задумался.

— Командир, а, может, тишком уйдём? — спросил я.

— А как он, — кивок в сторону старосты, — будет объяснять, откуда у него на дворе интендантская машина взялась?

— Тоха, спроси — сколько до противника?

Я выполнил приказание и запросил Трошина.

— Семьсот, может шестьсот метров, — ответил Слава.

— Степан Акимович, нам потребуется ваша помощь.

— Слушаюсь, господин полковник!

— Как только мы уедем, будьте готовы рассказывать противнику, что это утренний интендант уехал. Куда да зачем — это вам неведомо. Ясно?

— Антон, — обратился Саня ко мне, — ты с ребятами прикрываешь наш отход. Но не высовывайтесь. Нам важнее сейчас скрытность, чем пара перерезанных глоток! — и, повернувшись к Бродяге, приказал. — Пошли капитан! Ты на мотоцикле, я — на машине.

Уже в дверях Бродяга, всё это время что-то негромко говоривший Соломину, достал из нагрудного кармана какой-то сложенный вчетверо листок бумаги и протянул его старосте.

На улице командир сразу сел в легковушку, а Бродяга оседлал мотоцикл. Пара секунд — и они практически синхронно запустили движки и выехали со двора. Я же связался с Трошиным:

— Бухгалтер, Арт в канале! Бугры отчалили, мы — прикрываем. Сиди спокойно и не высовывайся! Да, а где ты сейчас находишься?

— Арт, здесь Бухгалтер. Не понял тебя. Я — у второго большого сарая к югу от дома.

«Да, Славу надо ещё подучить, как шифровать переговоры по радио…» — и с этой мыслью я перелез через забор.

Ночные гости подъехали к дому старосты только минут через пятнадцать, когда командиры наши уже почти доехали до леса, а я уже встретился с Трошиным и Кудряшовым и мы втроём уютно расположились вокруг объекта. Время уже было к полуночи, так что заметить нас, лежавших в высокой траве в тени хозяйственных построек метрах в двадцати-тридцати от забора, без прибора ночного видения было проблематично. Немцы прибыли на двух трёхтонных грузовиках, но во двор заезжать не стали, остановившись на единственной короткой улице хутора. Несколько человек вылезли из машин и требовательно постучали в ворота Акимыча. За те несколько минут, что отделяли наш уход от прибытия немцев, хитрый староста не только запер ворота, но и успел вернуться в дом. Что-то ворча себе под нос, он подошёл к воротам и громко спросил:

— Кто там?

Негромкий ответ на немецком я не разобрал. Затем у ворот на несколько десятков секунд зажёгся фонарик — очевидно, немцы проверяли у Акимыча документы. Затем послышался шум открываемых створок.

«Ага, на постой определились!» — догадался я. Из-за темноты определить точное количество приехавших было сложно, но, судя по голосам и шуму, было их около десятка.

Возня на подворье продолжалась около четверти часа, наконец, выставив двух часовых и отправив старосту в погреб за едой, немцы несколько угомонились. Из открытого окна избы доносились голоса, бряканье кухонной утвари и посуды. Изредка — раскаты смеха.

Акимыч возился с замком на двери одного из сараев метрах в пятнадцати от того места, где я лежал. Вдруг, сквозь приглушённые матюки и ворчание я разобрал, что староста обращается ко мне:

— Сержант, а сержант… Ты здесь? Семеро их… Семеро… Я в сараюшке спать лягу. Прогнали, ироды! Мать их за ногу и об забор!

— Тссс, Акимыч, здесь мы… — тихо, так, чтобы не слышали часовые, успокоил я его. Ты в этом сарае спать будешь? Если да, то потерпи немного — через несколько минут поговорим! — и я пополз в темноту.

Удалившись от дома метров на сто, я связался по рации с командиром и обрисовал ситуацию. Возможность разжиться парой грузовиков и пощипать немцев раззадорила Фермера, и после недолгих размышлений он велел нам ждать подмогу, а пока более подробно разведать обстановку.

Через сорок минут к нам подтянулся сам командир в сопровождении Люка и Тотена. Посовещавшись пару минут и предупредив по рации Трошина, мы поползли к дому.

Часового у машин снял лично командир — так сказать, мастер-класс. Несмотря на его внушительные габариты, никто даже не заметил, как Саша подобрался к фрицу. Чуть слышное шуршание — и вот Фермер уже выходит из-за грузовика, демонстративно отряхивая ладони.

Люк «исполнил» часового на крыльце. Дождавшись, когда скучающий солдат остановился у угла дома, Саня напрыгнул на него и, зажав ладонью рот, вогнал нож под подбородок.

Пока мы ждали подмогу, я ухитрился переговорить с Акимычем и узнал, что двери в доме хорошо смазаны, а вот половицы, особенно в комнате, скрипят.