— Генрих, опомнитесь! Что вы говорите?! Я…

— Именно это я и делаю, профессор, — тем же металлическим голосом сказал гауптман фон Хайзен и нажал на курок.

Пуля ударила ученого в грудь и заставила упасть на колени. Кровь толчком выплеснулась из раны сквозь дыру на рубашке. Шнайдер с удивлением уставился на расплывающееся багровое пятно, потом перевел изумленный взгляд на бывшего ученика:

— Вы совершаете ошибку, господин капитан, — профессор закашлялся, на губах его появилась розовая пена.

— Я спасаю рейх и фюрера! Объект, в виду его особой опасности, будет уничтожен в течение сорока восьми часов нашими доблестными люфтваффе. — Генрих растянул в зловещей улыбке тонкие губы. — Ведь вы же сами убеждали меня, что ни мы, ни наши дети не имеем никаких шансов воспользоваться открытием, так почему вы решили, что это позволено будет сделать другим? Aut Caesar — aut nihil, профессор!

Вторая пуля вошла Шнайдеру точно в лоб, швырнув ученого навзничь на припорошенные песком идеально гладкие плиты храмовой площади.

Гауптман фон Хайзен сунул пистолет в кобуру, оглянулся на кровавое зарево заката, уже подернутое мутной завесью вспыленного песка, и легким упругим шагом направился в сторону лагеря экспедиции. На вершине бархана Генрих непроизвольно оглянулся и вдруг увидел в закатных отсверках долину с полноводной рекой и холмы, поросшие лесом, и город с храмом на центральной площади, к которому не вела ни одна дорога. Молодой человек судорожно сглотнул и попятился.

— Этого не может быть, — просипел он, — это мираж! Не верю!..

«Ом-м-м!» — раскатилось над барханами, и в тот же миг мутный саван самума накрыл и долину, и барханы, и город, и Храм.