Размах оборонительных работ столь явно обреченных на гибель защитников города и новая, невиданная еще система русских укреплений вновь озадачили англо-французское командование, которое собиралось было немедленно штурмовать Севастополь. «…Неправильность линий защиты, — писали в связи с этим К. Маркс и Ф. Энгельс, — вместо того, чтобы дать британским инженерам полный простор в применении их изобретательных способностей, лишь сбила с толку этих джентльменов, обладающих возможностью сломить по всем правилам искусства фронт регулярных бастионов, но попадающих в большое затруднение, как только неприятель отступает от правила, предписанного по этому предмету лучшими авторитетами»[56]. Не имея возможности определить силу сопротивления оборонявшихся, Канробер и Раглан колебались, откладывали штурм со дня на день, а потом приняли решение подавить огонь обороны, предпослав штурму мощную бомбардировку города с суши и с моря.
Севастополь в первые дни обороны.
Союзники готовились к бомбардировке по традиционным канонам осады крепостей. Французы скучили свои батареи на одной из высот против Городской стороны Севастополя, а англичане — на одной из высот против Корабельной стороны. Всего они выставили 120 орудий более тяжелого, чем у севастопольцев, калибра, расположенных к тому же на позициях, возвышавшихся над линией обороны и занимавших охватывающее положение по отношению к ней. Кроме того, по замыслу командования союзников, их флот должен был уничтожить береговые батареи Севастополя и обрушиться на защитников города с тыла.
Иначе организовали подготовку к отпору Корнилов и Нахимов. Превосходству противника в калибрах и расположении орудий была противопоставлена искусная организация огня с батарей, рассредоточенных по всей оборонительной линии и частично замаскированных. Большую помощь защитникам города должны были оказать корабли, имевшие возможность обстреливать осадные батареи противника с фланга. Гарнизон Севастополя приготовился к отражению штурма.
Бомбардировка и штурм были назначены англо-французским командованием на 17 октября. Хорошо поставленное наблюдение дало возможность севастопольцам своевременно узнать о замысле противника, и русская артиллерия нанесла тяжелые повреждения вражеским батареям еще до того, как они открыли огонь. В дальнейшем искусная организация огня защитников города сыграла в этом артиллерийском бою решающую роль.
Англичане и французы, продолжая действовать согласно устаревшим канонам, вели огонь одновременно по всей линии обороны в целом, стараясь разом подавить несколько бастионов, но, разумеется, не достигали цели. Севастопольцы же, напротив, маневрируя огнем, выводили из строя батареи противника поодиночке, одну за другой. Уже через три часа после начала артиллерийской дуэли большая часть неприятельских орудий оказалась подбитой. Затем благодаря меткому попаданию у французов был взорван пороховой погреб. Через полчаса последовал еще такой же взрыв, и французские батареи окончательно замолкли. Англичане держались несколько дольше, но потом и у них почти все орудия были подавлены. Бомбардировка сорвалась. Штурм был отложен на неопределенное время. Артиллерийский бой на суше кончился победой севастопольцев.
Успех достался защитникам города нелегко. Ряд батарей оборонительной линии получил серьезные повреждения. Два бастиона были почти совершенно разрушены. Погибло много русских артиллеристов. На некоторых бастионах прислугу у орудий меняли дважды и трижды. Но воодушевление севастопольцев было так велико, что никакие потери не могли сломить их энергии. «Дух в войсках свыше всякого описания, — сообщал тогда из Севастополя участник обороны города Л. Н. Толстой. — Во времена древней Греции не было столько геройства. Корнилов, объезжая войска, вместо: „здорово, ребята!“, говорил: „нужно умирать, ребята, умремте?“ и войска отвечали: „умрем, ваше превосходительство, ура!“ и это не был эффект, а на лице каждого видно было, что не шутя, а взаправду…»[57].
Особенно тяжкой потерей была для севастопольцев гибель Корнилова. Он, как и Нахимов, с самого начала боя объезжал батареи, направляя их огонь и сознательно появляясь в наиболее опасных местах, чтобы воодушевить войска личным примером. «Что скажут обо мне солдаты, если сегодня они меня не увидят?» — отвечал он на просьбы офицеров уйти с переднего края. Корнилов был смертельно ранен ядром на Малаховой кургане. Но цель его деятельности по обороне Севастополя была достигнута: первое покушение на город с суши окончилось для противника крахом. «Отстаивайте же Севастополь!» — было последним заветом русского героя-патриота.
С этого дня руководство обороной Севастополя легло целиком на плечи Нахимова.
П. С. Нахимов на бастионе. Худ. И. Прянишников.
Еще более разительным оказалось превосходство организации огня севастопольцев при отражении неприятельской атаки с моря. Англо-французский флот должен был начать атаку одновременно с открытием огня осадными батареями. Но, несмотря на наличие паровых судов, ему понадобилось столь длительное время, чтобы занять боевую позицию, что он опоздал более чем на шесть часов и начал бой уже после того, как осадные батареи были почти совершенно подавлены. Тем не менее угроза, снова нависшая над Севастополем, была весьма серьезной: против 115 орудий береговой обороны, которые способны были обстреливать дальние подступы к рейду, противник выставил 49 кораблей, в том числе 27 кораблей первой линии с 1340 орудиями одного борта, что почти в 12 раз превосходило силы обороны.
Однако англичане и французы переоценили мощь своего вооружения. В противоположность нахимовской тактике ближнего боя, их корабли заняли огневые позиции в 1000–1300 м от русских батарей. С такой дистанции из гладкоствольных орудий даже при редкой прицельной стрельбе в цель попадала лишь десятая часть снарядов. Союзники же, как и на суше, открыли залповый огонь, стремясь сразу и подавить батареи и взорвать пороховые погреба за ними и бомбардировать сам город.
В результате, когда после первых же залпов полутора тысяч орудий пороховой дым резко снизил видимость, им пришлось вести огонь наугад, так что на русских батареях, при граде проносившихся мимо снарядов, отмечались лишь единичные попадания.
Русские артиллеристы, напротив, действовали беглым прицельным огнем, хорошо пристрелявшись во время развертывания эскадр и потому наносили противнику большой урон. Во мгле порохового дыма они целились по блеску залпов с кораблей, а сами, благодаря системе своего огня, оставались почти невидимыми. Это давало им, кроме уменьшения потерь, возможность прибегать к военной хитрости. Так, например, командир одной из батарей капитан-лейтенант Андреев приказал на время прекратить огонь. Союзники, решив, что батарея подавлена, также прекратили обстрел и начали подвигаться к берегу. Когда дым несколько рассеялся, Андреев снова открыл убийственный огонь по приближавшимся кораблям. Не рискнув даже развернуться для боя, корабли противника отошли с тяжелыми повреждениями.
Наконец, после упорного пятичасового боя англофранцузский флот вынужден был признать себя побежденным. Он отошел, потеряв свыше 500 человек убитыми и ранеными и отводя на буксире 9 тяжело поврежденных кораблей. Потери на береговых батареях севастопольцев были сравнительно ничтожными. Их победа, учитывая 12-кратное превосходство неприятеля в силах, была для союзников позорным событием. Поэтому они поспешили объявить атаку Севастополя с моря лишь демонстрацией.
Отрезвленное неудачей своего первого натиска, англофранцузское командование решило перейти к длительной осаде укреплений Севастополя совершенно так же, как если бы они были мощными долговременными сооружениями какой-нибудь крепости. Севастопольцы встретили перемену тактики противника во всеоружии. Самоотверженным трудом они в короткий срок восстановили разрушенные укрепления, а их артиллерия начала снова успешную борьбу с батареями англичан и французов, метким огнем тормозя осадные работы противника.
