Именно вследствие того, что изложено мною в предыдущем абзаце, в своей коррекции русского перевода К. Кастанеды, я заменил слово «важность» на слово «значительность». По-моему, у первого есть выраженный оттенок превосходства, тогда как речь тут, без сомнения, идет и о другой стороне нашего серьезного отношения к себе, о другой стороне нашего ощущения того, что мы являемся особенными, не такими, как все, об ощущении недостойности.

На протяжении книги мы еще не раз возвратимся к теме серьезного отношения к себе, ведь это действительно «самое главное» на пути к свободе. Причем я хочу сказать, что победа над самозначительностью — это, несомненно, необычайный триумф и огромное достижение на пути, однако идти к этому триумфу, то есть иметь возможность самостоятельно двигаться по пути, возможно лишь в случае осознания нами бессмысленности самозначительности, осознания необходимости избавиться от нее.

Это было действительно необычайное путешествие.

…Я лежал и слушал музыку. Это был Китаро. Вдруг звуки неожиданно обрели очень глубокий смысл. Казалось, что каждая нота выражает что-то очень глубокое, что автор говорит со мной через свою музыку, пытается передать то, что он чувствует, о чем он тоскует, чем он восхищается. Я подумал о том, действительно ли это так, и спросил моего друга, который был в той же комнате, действительно ли Китаро хотел сказать все это через свою музыку. Мой друг ответил, что не знает.

Потом я закрыл глаза и оказался лицом к лицу с темнотой. Но это была не просто темнота, скорее, это было некое темное пространство, в котором не было ни одного ориентира, не было ничего, что я мог бы различить. Я смотрел в него, не зная, что мне делать, и пытаясь хоть что-то разглядеть. Но кроме темноты передо мной не было ничего. И вдруг, совершенно неожиданно у моих ног (то есть где-то внизу на уровне ног) появилась оранжевая линия и пошла вперед. Это была именно линия, тонкая, но все же достаточно хорошо различимая. Все, что мне оставалось делать, это идти за ней. Ведь вокруг больше ничего не было. И я пошел. Вернее пошло, наверное, мое внимание, но тогда оно и было мной. Я двигался по ней, и вдруг передо мной возникло препятствие. Я уперся в него. Я не могу сказать, что оно было чем-то визуальным, по крайней мере, сейчас я не помню, на что это было похоже. Скорее, оно было лишь ощущением какой-то плотности, неким барьером, сгустком чего-то. Я смотрел на это образование и вскоре понял, что оно было одним из моих взглядов, одним из моих отношений к чему-то, каким-то мнением, какой-то крупной смысловой единицей моего сознания. Я просто продолжал воспринимать его без какой-либо реакции, и очень скоро оно начало терять плотность, как будто бы задрожало и просто исчезло, как бы разрушилось, под влиянием моего внимания. Как только это произошло, от того места, где оно находилось, оранжевая линия опять пошла вперед, но не прямо, а под некоторым углом. Я снова пошел за ней. Довольно скоро она опять привела меня к такому же образованию, как и прежнее, но теперь это было уже другим устойчивым отношением, другим устойчивым взглядом моего сознания. Далее процедура повторилась в точности. Я просто какое-то время смотрел на него, и в моем внимании оно просто исчезло. Я не хочу сказать, что мог выбирать, что мне делать. Я не мог (да и не хотел) больше ничего, кроме как идти за этой линией и встречать то, что мне попадается на пути, ведь больше я просто ничего не воспринимал. А что можно было делать с этими препятствиями, я даже не представлял. Да и намеренья что-то с ними делать у меня не было. Далее все в точности повторилось. Оранжевая линия снова пошла вперед, правда уже под другим углом, и я последовал за ней. Так я двигался за этой линией, несколько меняя направление, от одного препятствия к другому. После разрушения или растворения, наверное, четвертого или пятого образования, каждое из которых было по своей структуре совершенно идентично предыдущему (по крайней мере, я разницы не помню), я вдруг совершенно ясно осознал, что эта оранжевая линия, тот путь, по которому я сейчас иду, это Кастанеда, то есть та информация, которую я получил из его книг. Я понял, что она и есть этот путь, эта оранжевая нить, которая ведет меня сейчас в этой темноте. Это было откровением, однако раздумывать об этом было некогда, надо было продолжать движение, продолжать идти за этой оранжевой линией, ведь, повторюсь, кроме нее в этой тьме не было абсолютно ничего.

Однако после очередного образования из содержания моего сознания, слева от себя я воспринял что-то еще и остановился, чтобы это изучить. Это была большая область оранжевого цвета. Она находилась на некотором отдалении, но не совсем далеко. Я смотрел в ее сторону, пытаясь определить, что это. И вдруг, я совершенно ясно осознал, что это за область, что означает этот исключительно притягательный оранжевый, скорее оранжево-красный цвет. Это было удовольствие. Некая область удовольствия, зона исключительно приятной интенсивности. Я чувствовал ее притяжение и, глядя на нее, понял, что человеку, который попал туда, практически невозможно оттуда вырваться. Если он находится там, то все его осознание поглощается невообразимо приятной интенсивностью этой области. Я увидел, насколько сложно человеку вырваться оттуда, быть свободным от этого притяжения, и насколько легко туда попасть, ведь он же не знает, куда тут идти и что делать. Пришло воспоминание о наркотиках, и хотя я никогда не пробовал героин, мне почему-то пришло на ум, что под его воздействием человек попадает именно в эту область (как, впрочем, и под другими наркотиками). То же самое подумалось и о сексе. Вообще, это было удовольствие, как таковое. Его оранжево-красная вибрация, его интенсивность. Я смотрел в сторону этой области, и вдруг с пронзительной ясностью осознал, что меня удовольствие никогда не интересовало. Я, по какой-то причине или без всякой на то причины, никогда не был его рабом, скорее, я всегда был к нему равнодушен.

Еще немного посмотрев в сторону той области удовольствия, я отвел от нее свое внимание и заметил, что оранжевая линия уходит от меня не в ее направлении, а значительно правее. И я отправился следом за ней. Проведя меня еще через несколько устойчивых фиксаций моего сознания (всего их, наверное, было около десятка), я вдруг воспринял над собой нечто, напоминающее купол. Это было достаточно светлое, сероватое образование, и я воспринимал лишь ту его часть, которая находилась над и передо мной. Воспринимаемое мной было похоже на внутреннюю часть купола, или, скорее, сферы. Создавалось впечатление, что это именно замкнутая, огромная сфера, и что я нахожусь внутри нее, достаточно далеко от центра и ближе к самому куполу. Я внимательно смотрел на него — оранжевой линии больше не было видно. Было уже светло. Глядя на него, я заметил, что он состоит из неправильных кусочков. Это было похоже на мозаику из неправильных частиц небольшого размера, плотно соединенных друг с другом. Я какое-то время смотрел на эту структуру и вдруг совершенно ясно осознал, что эти частицы являются словами, а купол — это весь наш мир, являющийся куполом, сферой из слов, соединенных между собой своим смыслом. Именно смысл этих слов и соединял их вместе. Я какое-то время воспринимал эту картину, а потом что-то потянуло меня, и я приблизился к этому куполу. Я практически уперся в него, и через совсем небольшой промежуток времени после того, как мое внимание сосредоточилось на его небольшом участке, так же, как и на предыдущих образованиях, он, совершенно неожиданно для меня, просто взорвался. По-другому я никак не могу описать то, что произошло. Это был именно взрыв. Все отдельные его части, все слова, из которых он был составлен, потеряли свою связь друг с другом и разлетелись в стороны. Я даже видел, как они разлетались. За ним был свет и бескрайность.

Я открыл глаза и почувствовал, что меня как будто облили водой. Я был совершенно мокрый, но, потрогав себя, обнаружил, что это лишь тактильное ощущение, что на самом деле я сухой. Я находился в абсолютно другой области осознания. Первое, что я отметил, это то, что не дышал. Мне это было просто не нужно. Отсутствие дыхания совершенно меня не беспокоило. Я понял, что случилось нечто неописуемое, что я вышел за пределы нашего мира слов. Я по-прежнему лежал на кровати, и внешне вроде ничего не изменилось, однако изменилось абсолютно все. Ни одно слово, ни одно понятие не имело того значения, которое оно имело для меня ранее. Ничто не имело надо мной власти. Не существовало времени, температуры, расстояния, смерти, причины — ничего. Это был действительный выход за пределы иллюзии мира слов с их значениями. Я спросил своего друга, осознает ли он, что времени не существует. Его действительно не было. Я решил проверить это ощущение и посмотрел на часы. Секундная стрелка не двигалась. Она стояла на месте. Я смотрел на нее довольно долго и после, как мне показалось, секунд 20–30 она переместилась на одно деление, медленно, как огромная минутная стрелка каких-нибудь огромный старинных часов где-нибудь на башне. Через очень большой промежуток времени, как мне показалось, мое тело, без какого-либо вмешательства с моей стороны, сделало очень глубокий вдох. Я как будто наблюдал за этим со стороны. Оно сделало это совершенно самостоятельно. У меня не было никакого дискомфорта. Я поднял глаза. Передо мной метрах в трех было занавешенное окно со слегка приоткрытой балконной дверью. Ветер слегка шевелил занавески, поднимая и опуская их. Я осознавал, что взглядом могу останавливать время, то есть могу управлять тем, что воспринимаю. Я решил опробовать эту свою способность и попробовал остановить шторы в их верхней точке. Скорее, я не попробовал, я просто сделал это. И они остановились. Мое новое состояние было совершенно необычным. Я чувствовал поток. Это был именно поток силы, который шел, как мне казалось, со стороны балкона и проходил сквозь меня. Он оказывал давление, которое ослепляло. Но ослепляло не светом, а своей интенсивностью, силой, знанием. То, что я воспринимал, было очень похоже на то, как в седьмой книге К. Кастанеды, дон Хуан пытался дать определение эманациям Орла: «…Просто присутствие чего — то, как бы некая масса, давление, которое создаёт ослепляющее чувство». Я знал все. Передо мной было облако, в котором было все знание на свете. Я не могу сказать, что это была какая-то оформленная и визуально воспринимаемая область. Мои глаза не видели ничего особенного, но это, однако, было именно облаком, из которого я мог взять любое знание, какое только хотел. Но я не хотел ничего. У меня не было желаний. Я был в абсолютном счастье вседостаточности. Я был всем. В голову приходило то, что говорил Кришнамурти. Он многократно описывал это состояние. Меня поразило, насколько то, что он говорил, соответствовало тому, что я чувствовал. Через несколько лет после этого опыта я, переводя книгу Д. Кришнамурти «Последние беседы», наткнулся там на слова, которые очень точно описывали мое состояние: «Прозрение не зависит от интеллекта, оно не зависит от знания, оно не зависит от какой бы то ни было памяти, и оно не зависит от времени. Время, память, вспоминание, причина — они не существуют; тогда у вас будет прозрение, полное прозрение». Всего этого действительно просто не существовало, и это было полное прозрение.