— Шел же… Лин, ты что? Я не понимаю тебя. Я пришел не для того, чтобы ты стирала мне майку. Я хотел…

— Теперь это уже не важно. Я тебя не выпущу.

— Что? — я подумал, что ослышался. — То есть как?

— Вот так. Этот замок заедает. Ты только что его закрыл. Попробуй теперь отпереть… — Лин хитро, как Эван, прищурилась и посмотрела мне в глаза. Все-таки сын был на нее похож.

Я не стал пробовать. И так все было ясно.

— Это не имеет значения, — я покачал головой без тени улыбки. Мне не было смешно или весело. — Я все равно уйду.

— Не раньше, чем я скажу тебе все, что собираюсь. Ты сильно обиделся?

— Я не обиделся. Я вел себя как придурок.

— Мы оба… Но я все-таки больше. Просто знаешь… тяжело смотреть, когда кто-то рядом жжет себе руку. Да и спросил ты такое… не совсем в нужный момент.

— Я понял.

— Ты обиделся… Я знаю, что обиделся. Но я не хотела тебе такое сказать.

— Да это неважно, — я опять попытался завести разговор в нужное русло, но Лин снова не дала мне начать.

— Это важно. Прости…

— Это ты прости, что я тебя там бросил.

— Правильно сделал… Но куда ты исчез потом? Дэм обегал весь город. Я ему звонила каждые пятнадцать минут. Мы извелись оба. Разве так делают… Ладно. Все уже. Давай мы забудем весь этот день. Как будто его не было. Только утро… Ты подарил мне самые красивые цветы на свете. А Эвану устроил настоящий праздник. Пойдем… я дам тебе свитер. А эту штуку снимай. Ты замызганный, как черт.

— Лин! Я не хочу. Я сам прекрасно справлюсь.

— Тебе будет трудно. У тебя рука… А у меня машинка стиральная. Она не сгорела, это здорово. Так что давай без разговоров.

— Нет. Не дам.

Лин меня проигнорировала. Она зашла в комнату, достала из шкафа бежевый свитер и молча протянула мне. Я покосился на него.

— Аарона? — спросил я. Наверное, не очень вежливо получилось.

— Итан! Откуда у меня свитер Аарона? Это мой, — девушка укоризненно посмотрела на меня. Она улыбалась, и мне тоже вдруг стало смешно. Мы стояли в прихожей и тихо смеялись, чтобы не разбудить Эвана в его местами обугленной кровати.

Я усмехнулся, взглянув еще раз на теплый бежевый свитер у себя в руках, и быстро переоделся, пока Лин включала стиральную машинку в ванной. Я радовался, что она не видит моих ребер и шрамов.

Свитер оказался удобным. Я не без грусти отметил, что размер у нас с девушкой почти одинаковый. Я посмотрел на себя в зеркало и прошел в кухню.

Я совсем забыл про стену! С нее на меня весело смотрел Эван, задумчиво — Дэмиэн, и совсем беззаботно — лохматый Гардиан. Все трое — набросанные бледным голубым фломастером, но все равно живые, как на фотографии.

А на полу стояло два десятка баночек с красками, были разбросаны кисти и газеты. Я посмотрел на стену, на пол… Зацепился взглядом за фломастер, закатившийся между банок, и поднял его.

— Ну что, великий гений карандашей и красок… Так я тебя назвала, верно? Кристиан… Ты же не можешь не дорисовать нас, — услышал я и обернулся. Лин стояла в дверном проеме, опершись о косяк и улыбаясь. Нет, так только она умеет улыбаться. Я смутился.

— Сейчас? — не понял я.

— А что тебе мешает? Хочешь, я тебе борщ разогрею? Твой любимый, между прочим.

— А она разве не сгорела? — я кивнул на плиту.

— Она жаропрочная…

— А провода как же?

— Так она плотно стоит. Что им сделается? Ну так что? Я тоже буду. Давай?

Я слопал тарелку борща, и жизнь снова стала прекрасна. Мне совершенно расхотелось куда-нибудь уходить. И вообще — с какой стати я решил, что оранжевое лето кончилось? Я сидел в зале на удобном уютном диване, в теплом свитере… в обгоревшей квартире, все равно оставшейся самой желанной. Но все это было не самое главное.

Я мысленно сказал Дэмиэну спасибо а то, что он заставил меня прийти к Лин. Сейчас я понимал, что не уйду. Не смогу. Пусть больше на месяц, на день. Хоть на минуту. Только вместе.

— Ну что? Ты уже понял свою ошибку и никуда не пойдешь?

— Так замок же заело, — вспомнил я. Лин засмеялась.

— Я пошутила, — сказала она. — И правильно сделала. Все… Пойдем на кухню. Будешь рисовать меня. Согласен? И себя тоже.

— Себя не буду.

— Куда ты денешься… Ты что же, решил, что я тебя покормила просто так?

— На это я даже я не рассчитывал, — отшутился я. — Ладно уж… Пойдем.

Я взял фломастер и в глубокой задумчивости оглядел стену. Я уже видел на ней Лин — точно как у себя на портрете, у того самого дерева, на котором сидел Эван, и под которым — Дэм. Я видел, как надо нарисовать, но начать не решался. Я открыл колпачок, и моя рука застыла в воздухе. Я понял.

— Слушай, Лин… Я так не могу, — серьезно сказал я.

— А что? — спросила девушка и посмотрела на стену, а потом на меня. Я смущенно опустил голову. Не получалось у меня рисовать Лин при ней самой. Она все поняла еще до того, как я нашел правильные слова. То есть я их вообще не нашел, а Лин уже улыбнулась.

— Все с вами ясно, сударь… Ну ладно, рисуй, — сказала она и вышла из кухни. Я постоял немного у стены, примеряясь как следует, и осторожно провел несколько линий. Одна за другой они ложились на холодный бетон. Получалось медленно и неуверенно, но с каждой минутой я вдохновлялся, зажигался и получал все больше удовольствия. Я вспоминал огромный портрет на холсте, и старался нарисовать точно так же. Я помнил его до последнего штриха, и каждая последующая линия получалась все решительней и тверже. Пять минут спустя я уже забыл, где нахожусь, забыл, что только что умирал от стеснения: теперь я лихо скользил по стене, вдохновенно творя чудо на сером бетоне. Время летело, а я не замечал его; я был так поглощен своей работой, выкладывался без остатка, что не замечал ничего вокруг. Если бы мне только пришла в голову мысль обернуться!

Уже больше часа Лин стояла у меня за спиной, боясь вздохнуть или шевельнуться, чтобы не испугать и не смутить меня, а я и не догадывался об этом. И уж конечно же, я не догадывался, о чем она думает сейчас.

Я вздрогнул и выронил фломастер, когда почувствовал ее руки у себя на плечах. Он чиркнул стержнем по светлому свитеру и по брюкам, а я весь сжался и испугался.

— Лин, — прошептал я. — Ты что? Я чуть не умер…

Она ничего не сказала. А мне стало жарко от теплых рук и дыхания за спиной. Нет, я не ждал, я вовсе не хотел… Я и шел сюда, чтобы все оборвать…

— Лин, — пробормотал я. — Ну зачем… Я… свитер испачкал.

— Господь с ним, со свитером, — едва слышно сказала девушка. — Итан, а ты правда меня простил?

Я развернулся лицом к Лин. Я ее не слышал и не слушал. Я понял — сейчас. Именно сейчас нужно рассказать все. Моя тайна хуже всякой лжи, это я понимал.

В комнате Эвана скрипнула кровать. Мы с Лин переглянулись и побежали к нему. Мальчик не проснулся, он всего лишь перевернулся на другой бок.

На ноге у него был наложен огромный гипс. Он торчал из-под тоненького голубого одеяльца. Лин поправила одеяло на мальчике и пригладила его вихры. Эван улыбнулся и открыл глаза.

— Ма! — обрадовался он. — А у меня нога больше не болит!

Он попробовал шевельнуть загипсованной ногой, но тут же поморщился.

— Вообще-то нет, — пробормотал он. — Что-то побаливает. Мам, а Дэму я успею еще эту фигню показать? Или его снимут?

— Еще месяца полтора точно будешь хвастаться, — пообещала девушка. Эван изменился в лице.

— Полтора?! Это что — я почти все лето вот так буду? А я все лето не хочу…

— В твоем распоряжении будет август…

— Так день рождения у меня не в августе, — сказал мальчик.

— Твой день рождения все равно будет самый лучший, — пообещала Лин. Я встал у нее за спиной. Эван снова повеселел.

— Итан, смотри, что у меня! Такой здоровый… А вы меня сфотографируете? Я пойду в школу и всем покажу. Итан, а где велосипед?

— Понятия не имею… У Дэма, наверное.

— А в августе мне уже можно будет кататься? Я ведь уже умею!