Однако необходимо иметь конструктивные идеалы. Они создаются также по реактивному принципу: отбросили социализм — да здравствует капитализм!
Отбрасывается демократия — значит даешь «авторитаризм», а фактически — монархизм. Отказались от интернационализма — да здравствует национализм. А то, что в народе, находящемся в положении угнетателя других народов, национализм абсурден и на практике не может быть ни чем иным, кроме шовинизма — так это же Ленин говорил! Национализм подходит и для маскировки мизантропии, является ее вытеснением. Ведь нельзя же никого не любить. Те, что вокруг — это презренные «советские» люди, а русского человека еще надо воссоздать. Его-то, будущего (т. е. бывшего!) русского человека, мы и любим.
Другими словами, за русофильством здесь скрывается та же народофобия и, пожалуй, еще более злая. «Ленивым, нерешительным, трусливым, заболоченным и отживающим этносом» называет современный русский народ Вл. Осипов, один из лидеров авторитарных националистов.[10] Вспомним тут и Солженицына: «беснующиеся массы», «как же народу было сохраниться?» или «Крестный ход в Переделкино».
Далее, вместо атеизма — религия. Да не просто, а как панацея от всех бед. А для подкрепления и освящения национализма — панправославие. Так, Владимир Осипов во 2-ом номере своего самиздатовского журнала «Земля» пишет:
«Но посуху приходят к нам лжепророки. „Бог не есть Бог русских, но всего мира“, — говорят они… Но слова их ложь. Бог живых не может быть Богом мертвому миру… Да грядет русский Бог во спасение миру!».
Уже в эмиграции я имел диспут с одним известным диссидентом-националистом, юристом по образованию. Я спросил его:
— Вот ты стоишь за великую и неделимую Россию, и старая Россия для тебя образец. Хорошо. Но ведь если завтра ты дашь нерусским народам хотя бы половину царских свобод, то тебе придется вскоре пускать в ход танки, чтобы удержать их в империи!
— Ну что ж, — ответствовал он, — Христос, когда надо, мог быть жестоким. И пустился в рассуждения о том, что русский народ — великий народ, отмеченный Богом, и потому просто обязан спасти другие народы.
Ты же не преминешь, — разъяснял он мне, — воспользоваться силой, если твой сын станет плохо себя вести или захочет убежать из дома!
Иначе говоря, вслед за русским Богом можно во спасение мира пустить и русские танки! Так сказать, на Бога надейся, но и с танками не плошай!
— Я всех отпускаю, — сказал как-то, защищаясь, Солженицын. Но академик Сахаров справедливо заметил:
«…из истории известно, что „идеологи“ всегда были мягче идущих за ними практических политиков».
(«О письме вождям Советского Союза»).
И вот не успели, что называется, чернила просохнуть на Солженицыновском «Письме к вождям», как ближайший его последователь, член-корреспондент АН СССР Игорь Шафаревич (еще теоретик!) уже никого не хочет отпускать из российско-советской империи, даже прибалтийские народы, и в распаде Советского Союза видит гибель России. И вообще, по мнению Шафаревича, всегда
«национальный сепаратизм выступал как разрушающая старую империю сила и стимулировался пустотой, которая создавалась в душах уничтожением чувства общеимперского единства, высокой объединяющей цели».
(Сборник «Из-под глыб»).
То есть, что для русского народа — законный и оправданный национализм, то для угнетенных народов — пагубный сепаратизм! А то, что им представляется сковывающей цепью, на самом деле — «высокая объединяющая цель».
И такому соревнованию не видно конца. Группа националистов-диссидентов выпускает манифест «Слово нации»:
«Демократические институты не несут с собой исцеления, скорее наоборот усугубляют болезнь. Поэтому для нас не столько важна победа демократии над диктатурой, сколько идейная переориентация диктатуры, своего рода идеологическая революция. Античный мир погиб в хаосе вследствие распространения космополитических идей. Мы же стремимся к возвращению национального чувства в перемешивающемся мире, к тому чтобы каждый осознал свою личную ответственность перед нацией и перед расой… Беспорядочной гибридизации должен быть положен конец…».
Здесь мы наблюдаем уже формирование новой разновидности тоталитарной идеологии, которую можно назвать «клерикал-нацизмом», и которая весьма выгодна для властей, так как объективно направлена на развал многонационального правозащитного движения. Вспомним, что Сахарову уже не раз угрожали от имени «Русской Христианской Партии».
Критикуя «Письмо к вождям» Солженицына, Сахаров пишет:
«Но есть ли в его предложениях что-либо, что является новым для руководителей страны… Великорусский национализм, энтузиазм освоения целины (Северо-Востока) — ведь это все уже использовалось и используется. Призыв к патриотизму — это уже совсем из арсенала официозной пропаганды, он невольно сопоставляется с пресловутым военно-патриотическим воспитанием и с борьбой против „низкопоклонства“ (перед Западом) в недавнем прошлом. Сталин во время войны и до самой смерти широко допускал „прирученное“ православие. Все эти параллели с предложениями Солженицына не только поразительны, они должны настораживать».
Настораживать они должны еще и потому, что в случае какого-либо острого кризиса в стране перепуганные власти всегда могут попытаться в более глобальной форме воспроизвести опыт Сталина для создания откровенно шовинистического, клерикально-фашистского режима. Видимо это и имеет в виду Сахаров, когда пишет в том же ответе на «Письмо вождям» Солженицына, что его идеи «могут обернуться трагедией».
В заключение необходимо отметить еще две важных особенности этой «эволюции». Первое — это решительное отрицание всяких революций как в прошлом, так и в будущем.
Мы все в России перестали быть романтиками революции, но не все дошли до взгляда, что революции всегда дело рук экстремистов и всегда приносят один только вред. Думаю, что за страхом перед новой революцией в России, отличающим «реактивно» мыслящих интеллигентов, лежит страх перед утверждением новых форм социализма! Выступая за эволюционное развитие России, эти люди при решительном неприятии всего, что на их взгляд потворствует социализму, от марксизма до демократии, — могут на деле лишь противодействовать мирной эволюции режима, которая немыслима без какой-то преемственности.[11]
И вторая важная особенность: презрение к разуму. В «Августе 14-го» Солженицын пишет:
«История не правится разумом… История иррациональна… разум для нее топор».
Отвергаются любые попытки усовершенствования социального строя: заботиться надо об усовершенствовании «строя собственной души». Однако,
«когда трубит труба войны, мужчина должен быть мужчиной. Хотя бы для самого себя. Это тоже неисповедимо».
В сущности это направление оппозиционной мысли смыкается с иррационализмом и антидемократизмом крайних «левых» на Западе и являет собой другую сторону одной и той же медали. Выбрасываются за борт все выстраданные человечеством принципы и ценности, перечеркивается опыт истории.
Какова же популярность авторитарно-националистического направления во всем советском обществе в целом? Лучше всего об этом сказал сам Солженицын, когда он еще находился в стране: «Среди советских людей, имеющих неказенный образ мнений, почти всеобщим является представление, что нужно нашему обществу:…свобода и парламентская многопартийная система. Сторонники этого взгляда объемлют и всех сторонников социализма и шире того… В этом почти полном единодушии сказывается наша пассивная подражательность Западу». («Из-под глыб», стр. 23).
Основная социальная почва русского оппозиционного национализма — это то, что называется полуинтеллигенцией, выходящей главным образом из услужающего слоя.
