Портить в целом очень неплохую работу я не захотел. Взяв за основу третью главу старой диссертации, в которой раскрывалось, каким образом труд с неизбежностью породил человеческое мышление, я написал новую диссертацию «Возникновение и основные этапы развития труда (в связи с проблемой становления человеческого общества)». Так как в процессе предшествующей работы мною был собран большой фактический материал по этой проблеме, то много времени на новую диссертацию не потребовалось. Я написал ее за две недели.

В новой работе на первый план выступило становление уже не человеческого мышления, а производства и общества. Главный тезис состоял в том, что история человечества прежде всего подразделяется на два основных качественно отличных периода: (1) эпоху становления человека и общества, когда формирующиеся люди жили еще в формировавшемся обществе, и (2) эпоху развития готового сформировавшегося общества, в котором жили уже готовые сформировавшиеся люди. А далее делался вывод, что понятие общественно-экономической формации не применимо к первой эпохе. Общественно-экономические формации являются стадиями развития лишь готового общества, и соответственно за начало истории первобытнообщинной формации нужно принимать появление не первых еще формирующихся людей (архантропов и палеоантропов), а только людей современного физического типа (неоантропов, Homo sapiens).

На этот раз кафедра философии ТГУ рекомендовала мою работу к защите. Защита должна была происходить на заседании Ученого совета исторического факультета (тогда не существовало специализированных диссертационных советов). И вдруг у некоторых членов Совета, причем очень влиятельных, она вызвала необычайное раздражение. Главным противником оказалась кандидат (позднее — доктор) исторических наук З.Я Бояршинова, которая несколько лет была деканом исторического факультета и пользовалась на нем большим авторитетом. Догадываюсь, что она читала курс истории первобытного общества, и все мои выводы показались ей кощунством. Как мне потом рассказали, она обошла всех членов Совета, уверяя их, что диссертант полный невежда, а его работа — совершенно безграмотна. Защита состоялась 21 ноября 1956 г. Ученый Совет поначалу встретил меня довольно враждебно. Мне задали более 50 вопросов, предложив при этом отвечать на каждый из них сразу же без обдумывания.

За несколько месяцев до этот события было принято новое положение об ученых степенях. в котором не только к докторским, но и к кандидатским работам предъявлялось требования внести в науку свое, новое, до этого неизвестное (в последующие годы его сняли). И это новое положение тоже пытались использовать против меня. Но, к моему счастью, не очень умело. Так, например, упомянутая выше З. Я. Бояршинова в своем выступлении, обвинила меня, с одной стороны, в том, что в диссертации нет абсолютно ничего нового, что в ней излагается всем давно известное, давно уже вошедшее даже в учебники, а поэтому автор, согласно новому положению, совершенно не достоин ученой степени кандидата, а с другой, в том, что в диссертации делается множество выводов, которые идут в разрез со всем тем, что пишется в научной литературе, находятся в вопиющем противоречии со всем тем, что принято сейчас в науке. Эту ее оплошность я обыграл в заключительном слове, указав, что эти два обвинения исключают друг друга: нельзя с одного вола драть две шкуры. В зале раздался смех, и настроение аудитории окончательно изменилось в мою пользу. В целом я достаточно убедительно ответил всем моим критикам, которых было почти десяток.

Важную роль в том, что длившаяся несколько часов дискуссия (заседание Совета началось в 5 часов дня и закончилось где-то около 11 часов ночи) закончилась для меня успешно, сыграл зачитанный перед моим заключительным словом пришедший (совершенно неожиданно для меня) из Ленинграда отзыв на автореферат диссертации одного из крупнейших специалистов по вопросам становления человека антрополога В.П. Якимова (в последующем — директора Института антропологии МГУ), в котором особо подчеркивалось, что диссертант прекрасно владеет материалом и делает на его основе выводы, представляющие большую ценность для решения проблемы антропогенеза.

В кандидатской диссертации, наряду с проблемой возникновения труда, которая была в основном там решена, была поставлена другая, неизмеримо более сложная — становления человеческого общества. Но только поставлена. И она столь меня увлекла, что я после защиты занялся ее решением. Если при подготовке первых двух диссертаций мне пришлось обратиться к физиологии нервной деятельности вообще, физиологии высшей нервной деятельности в частности, к психологии, палеоантропологии и археологии раннего палеолита, то теперь я серьезно занялся этнографией и фольклористикой.

Ранее с этнологией я основательно знаком не был. На историческом факультете КГПИ этнография не только не изучалась, но по сути даже не упоминалась. Впервые я узнал об этой науке от уже упоминавшегося выше доцента А.И. Блинова, который хотя и читал на факультете курс новой и новейшей истории, но окончил аспирантуру Института этнографии и защитил там кандидатскую диссертацию по войнам маори Новой Зеландии. Это был энциклопедически образованный человек и необычайно талантливый ученый. Он обратил на меня внимание еще тогда, когда я учился на первом курсе. Во время учебы и после, когда сам начал преподавать в институте, я часто бывал у него дома, и мы вели с ним бесконечные разговоры на самые различные темы. От него я впервые узнал (а было это еще при жизни Сталина), что схема эволюции брачно-семейных отношений, созданная Л.Г. Морганом и принятая Ф. Энгельсом, безнадежно устарела. Он посоветовал мне прочитать работы А.М. Золотарева, посвященные этому сюжету. К моему счастью они были в библиотеке института.

С этого и началось мое увлечение этнографией. Все свои знания в области этой науки и истории первобытности, как и в сферах упоминавшихся выше дисциплин, я приобрел путем самообразования. Ни в аспирантуре, ни в докторантуре я никогда не учился. Научной работой я всю жизнь занимался попутно с преподаванием философии в вузах. Результатом моих новых моих изысканий была уже упомянутая выше книга «Возникновение человеческого общества», которая, как уже говорилось, была опубликована в Красноярске в 1962 г.

В том же 1962 г. по целому ряду причин я покинул Красноярский пединститут и перешел на работу в Рязанский медицинской институт, где стал заведовать только что созданной кафедрой философии. Москва теперь была совсем недалеко, что дало мне возможность бывать и в Институте антропологии МГУ, где я впервые лично познакомился с В.П. Якимовым, и в Институте этнографии, где у меня появились знакомые главным образом среди молодых его сотрудников (В.П. Алексеев, Л.А. Файнберг, Ю.Б. Симченко и др.), однако, не только среди них. Завязалась дружба с С.И. Вайнштейном, с которым я впервые познакомился еще в Красноярске, когда он там был проездом во время экспедиции на север края. Ко мне крайне внимательно и тепло отнеслись Б.О. Долгих, с которым я также встетился в Красноярск во время его поездки в низовья Енисея, Г.Ф. Дебец, Ю.П. Аверкиева.

Так как я работал в области философии, то представил свою книгу в качестве докторской диссертации в Институт философии АН СССР, в сектор исторического материализма. Мне пообещали в ближайшее время обсудить ее на секторе и решить вопрос о защите. Но шли месяцы, а решение вопроса под разными предлогами откладывалось. И в один прекрасный день ученый секретарь сектора, помявшись, сказал: «Видите ли, ваша беда заключается в том, что в вашей работе все рассматривается по существу. А нам этого не надо. Нам нужна философия». Может быть никто лучше его не выразил суть нашей официальной философии: ничего не рассматривать по существу, заниматься толчением воды в ступе.