— О, нет, здесь просто маленькое любовное приключение… — небрежно протянул рыжий секретарь.

— Это меня не касается. Куда прикажете ехать, джентльмен?

— Пока прямо, а потом я вам скажу, — ответил Бунс, вскакивая на сиденье рядом с шофером.

Шофер завел мотор; «такси» с характерным постукиванием рванулся вперед и плавно покатился по мостовой, среди быстро мчавшегося беспрерывного автомобильного потока. Мимо мелькали, уплывая назад, массивные громады небоскребов; высокие фонарные столбы бешено мчались навстречу, и легкий ветерок освежал веснушчатое лицо мистера Бунса, по временам отрывисто бросавшего шоферу:

— Направо! Прямо! Налево! Направо! Вперед! — «Такси» промчался мимо серых громад фабрик и заводов предместья, влетел на широкое шоссе с матовой зеленью садов по обеим сторонам, и, наконец, Бунс скомандовал:

— Стой! К красному дому направо!

«Такси» застопорил ход и медленно подплыл к высокой чугунной ограде, за которой виднелось красное кирпичное здание, тонувшее в зелени пустого сада.

— Ждите здесь! — отрывисто бросил шоферу мистер Бунс; он выскочил из автомобиля и направился через настежь раскрытые ворота к подъезду. Величественный, бритый швейцар в длинной, синей расшитой галуном ливрее и синей фуражке с пестрым околышем почтительно распахнул перед ним стеклянные створки дверей.

— Доктор Барлоу дома? — отрывисто спросил Бунс.

— Так точно, сэр! Пожалуйте, сэр!

Швейцар, путаясь в длинной ливрее, подбежал к лифту и распахнул дверь кабинки. Бунс вошел и уселся на обитое голубым плюшем сиденье; дверь захлопнулась, и кабинка полетела вверх. Легкое сотрясение, и дверь автоматически распахнулась. Мистер Бунс вступил в широкий, выкрашенный белой масляной краской коридор, на желтом крашеном полу которого сияла узкая белая дорожка линолеума. Слева в стене виднелось несколько обитых войлоком узких дверей; справа — забранные тонкой сетью металлической решетки окна.

— Что вам угодно, джентльмен? — услышал Бунс пискливый голос и оглянулся. Из глубины коридора к нему подходил маленький бритоголовый толстяк в белом халате с круглым румяным лицом, на котором окладистая, исси-ня-черная борода топорщилась, словно приклеенная, и тускло мерцали толстые, круглые стекла очков в роговой оправе.

— Я хочу видеть доктора Барлоу… — отозвался Бунс.

— Я — к вашим услугам. Пожалуйте за мной… — пропищал толстяк и с несвойственной его толщине живостью заскользил по коридору. Бунс молча последовал за ним.

Доктор Барлоу открыл одну из обитых войлоком дверей и проговорил:

— Вот сюда. Здесь нам никто не помешает…

В узкой комнате, освещенной большим круглым окном, забранным металлической решеткой, стоял круглый стол, вокруг которого было расставлено четыре кожаных, в стиле «ампир», кресла. Пузатое закрытое бюро виднелось у стены рядом с маленьким столиком, на котором валялась растрепанная груда иллюстрированных журналов. Ножки мебели напоминали изогнутые передние ноги породистого бульдога; по-видимому, толстяк-доктор питал слабость к округлым линиям.

— Дело, видите ли, вот в чем, доктор… — усаживаясь в кресло у стола и привычным движением укладывая ногу на ногу, заговорил Бунс, — я хотел бы поместить к вам одну молодую девицу.

— Очень хорошо, джентльмен! — вскричал доктор, потирая пухлые руки и сияя стеклами очков, — помещения — самые удобные, полный комфорт, уход за больными самый тщательный и самый новейший метод лечения. Абсолютная тишина, великолепный сад для прогулок, если, разумеется, эта особа не из буйных; все удобства! Сейчас у меня в лечебнице десятка три буйных, как пьяные матросы, больных, но вы не услышите ни звука ни в одном коридоре.

— Позвольте, доктор! — перебил его со скучающим видом Бунс. — Тут, видите ли, есть обстоятельства, которые покажутся вам несколько странными. Дело в том, что девушка совершенно нормальна и здорова, но ее необходимо, помимо ее желания, изолировать от вредного влияния близкого ей человека дней на десять. Через десять дней она оставит вашу лечебницу! Предположите, что в этой истории имеется романтическая подкладка. Конечно, все это должно остаться тайной, это в наших общих интересах.

— Ладно, — пропищал доктор, — я понимаю… Две тысячи долларов и деньги вперед. Ни цента меньше!

— Получите, — со вздохом протянул ему чек мистер Бунс, — девушку я привезу к вам сегодня вечером, но помните: одно лишнее слово, и вам не поздоровится!

— Будьте покойны! — взглядывая на подпись на чеке, пропищал Барлоу. — Я уже знаю, с кем имею дело. Тайна гарантирована. Не в первый раз приходится мне обделывать такие делишки. Поэтому я не скрою от вас, что девяносто процентов моих пациентов такие же сумасшедшие, как и мы с вами. А остальные десять процентов сошли с ума уже после того, как их ко мне доставили. Их тоже изолировали от различных вредных влияний, главным образом, коммунистических, хе, хе, хе…

— Еще одно слово! — быстро перебил его Бунс, — девушка придет к вам повидать своего жениха, сломавшего ногу и находящегося у вас на излечении. Вы проводите ее в заранее приготовленное помещение, и — дело в шляпе.

— Я помещу ее в этой самой комнате, — заявил Барлоу, — здесь уютно, окно выходит в сад, решетка великолепная, дверь запирается автоматически надежным запором. Только придется поставить койку, но это — пустяки.

— Ладно! — отрывисто буркнул Бунс, вскочил и выбежал из комнаты, как человек, не желающий терять ни секунды драгоценного времени, чтобы поскорее кончить выгодное дельце.

— Я вернусь к вечеру с дамой! — бросил он на ходу изогнувшемуся в почтительном поклоне швейцару, выбежал из подъезда и снова вскочил на сиденье автомобиля рядом с шофером.

Снова замелькали навстречу «такси» фонарные столбы и серые громады зданий. Снова отрывисто командовал молчаливому шоферу мистер Бунс:

— Направо! Вперед! Налево! Прямо!

«Такси» нырнул в туннель моста под полотном воздушной железной дороги, пролетел мимо чугунной ограды, окружавшей сад профессора Монгомери, завернул за угол, и рыжий секретарь скомандовал:

— Стой! Подождите здесь!

Шофер остановил машину и закурил трубку.

Мистер Бунс выскочил из автомобиля и медленно стал прохаживаться мимо чугунной ограды с видом праздного фланера, столь необычного в деловом американском городе. Пробегавшие мимо пешеходы подозрительно косились на него, принимал его за сыщика. Мистер Бунс нервничал, курил папиросу за папиросой и поминутно щелкал крышкой золотого хронометра. Наконец, часа через два, когда терпение его истощилось, и он собирался забежать в ближайшее кафе закусить, в подъезде профессорского дома показалась высокая фигура девушки в белом платье и белой широкополой шляпе. Мистер Бунс двинулся ей навстречу и, почтительно приподняв кепи, спросил:

— Мисс Монгомери, если не ошибаюсь?

— Да, это я, — просто ответила девушка, вглядываясь смелым взглядом агатовых глаз в веснушчатое лицо секретаря. — Что вам угодно?

Вместо ответа мистер Бунс достал из кармана широкого пальто письмо и подал его девушке. Долли быстро взглянула на адрес, разорвала конверт и углубилась в чтение письма. Бунс внимательно наблюдал нею. Сначала ее полные губы чуть тронула улыбка, потом кровь отхлынула с ее смуглых щек, и белый листок задрожал в загорелой руке. Она вскинула огненные глаза на секретаря и быстро спросила с легкой дрожью в голосе:

— Это не опасно? Как это произошло?

— Видите ли, мисс, мы с Томом старые приятели, вместе работали на заводе, когда он еще жил в Нью-Йорке, — ответил почтительно Бунс. — Он вчера вечером приехал из Блеквиля и заехал сразу ко мне. Спускаясь с лестницы, поскользнулся и сломал ногу. Я перевез его и лечебницу. Нога — в гипсе; доктор уверяет, что дней через десять все будет в порядке, и Том сможет танцевать и играть в футбол.

Не беспокойтесь, мисс.

— Я хочу сейчас же его видеть! — решительным тоном заявила Долли.

— За углом меня ждет таксомотор, он к вашим услугам, — почтительно произнес мистер Бунс.