Политико-философскую доктрину М.А.Бакунина отличала широко поставленная и аргументированная критика этатизма и социальной иерархии, которым противопоставлялись федерализм, социализм и антитеологизм. Критика государства как института[57] вызвала резкое неприятие не только консерваторов и либералов, но и ряда теоретиков государственного социализма, в первую очередь главного оппонента М.А.Бакунина среди «левых» – К.Маркса. Кроме того, М.А.Бакунин отрицал утилитарный подход к развитию социалистических идей, настаивая на «особом пути» развития России, в которой, по мнению русского анархиста, возможно было избежать формирования пролетариата. В России главной альтернативой государству, согласно М.А.Бакунину, мог стать институт общины. Для развития «бессознательного социализма», стихийно присутствовавшего в русской общине, действенным методом М.А. Бакунин считал революционную пропаганду.[58]
В 60-е гг. XIX в. социалистические концепции «переместились» на территорию России. Укреплению социализма на русской почве способствовали объективные внутриполитические обстоятельства: с приходом к власти Александра II в России была осознана необходимость европеизации и модернизации. В первую очередь это имело отношение к экономическим преобразованиям, но в определенной степени отразилось и на политических нововведениях правительства: ослабла цензура, были приняты поощрительные меры в отношении просвещения, появились новые возможности для выражения «левых взглядов» – легальные (нарождавшаяся гласность[59]) и нелегальные (рукописная политическая литература[60]). Появились такие теоретики, как Д.И. Писарев и Н.Г.Чернышевский, подвергнувшие развернутой критике социально-экономические установки либерализма, рассматривавшегося как антиперсоналисткая идеология, отражавшая интересы промышленных и торговых элит.[61] Н.Г.Чернышевский рассматривал модернизированный институт общины как средство для перехода к будущему социалистическому строю, противопоставив капиталистическому хозяйству новую экономическую модель, базисными элементами которой стали примат распределения над производством, приоритет народного благосостояния над национальным богатством, продукт труда как альтернатива заработной плате. Кроме того, в этот период появился тезис о «сознательном меньшинстве»: решение социального вопроса Д.И.Писарев видел в создании «мыслящего пролетариата», формирующегося в интеллектуальных кружках, а Н.Г.Чернышевский – в деятельности «профессиональных революционеров».
В 70-е и 80-е гг. XIX в. в трудах ряда теоретиков (П.А.Кропоткина, П.Л.Лаврова, Н.К.Михайловского,) произошла первая серьезная попытка систематизации русских «левых взглядов» в цельную идейную систему, синтеза философско-исторического и социально-экономического подходов предшествующих мыслителей, а одним из дополнительных объектов исследования стала этика. В центре внимания оказался так называемый «субъективный метод»: примат этических критериев в социологии. По существу, эти философы осуществляли «перевод» своих этических рефлексий на язык политики. Наряду с антиэтатизмом, федерализмом и антиклерикализмом[62] важной особенностью доктрин русских социалистов стал персонализм – установка на свободу индивида. Признавая идею прогресса, они четко разграничивали понятия прогресса и эволюции, отождествляя с первым движение в сторону социального равенства и достижения максимума свобод для каждой отдельной личности.[63] Неприятие социал-дарвинизма, для которого критерием прогресса являлось приспособление к среде, закономерно приводило к критическому взгляду на либеральные установки, а тотальное подчинение личности неизменным экономическим законам, характерное для марксистских установок, вызвало негативное отношение русских «левых» 70 х гг. XIX в. к «научному социализму».
На этом этапе русское революционное народничество окончательно оформилось в самостоятельную концепцию, отличную от моделей европейских «левых». Несмотря на то, что воззрения каждого из теоретиков народничества являли собой оригинальные учения, представляется вполне правомерным воспринимать их доктрины как единую политико-философскую традицию. Если попытаться кратко проанализировать теоретическую эволюцию русского народничества, то, отметив факт заимствования философского фундамента с Запада, следует выделить ряд особенностей, существенно отличавших русскую «левую мысль» от европейской.
В России, как и в Европе реальным носителем революционной теории стал круг «левых» интеллектуалов (оказавшихся, однако, в силу внутриполитической обстановки обреченными на академическую и социальную маргинализацию), но главной отличительной чертой русских социалистов стала ориентация на крестьянство, выступившее в роли «стихийного» носителя социализма и ставшее русским «аналогом» пролетариата. Причем для народников также зачастую было характерно мессианское возвеличивание этого социального класса как «аутентичного» субъекта революционного процесса. Модернизация рассматривалась «левыми», прежде всего, с точки зрения соответствия политическим и экономическим условиям России, потому теоретики социализма оказались перед необходимостью синтеза «левых ценностей» с особенностями национальной политической культуры. Община рассматривалась в качестве основной организационной и производственной единицы жизни общества, препятствовавшей развитию капиталистических отношений.
В период реформы 1861 г. у русских либералов и социалистов еще оставались предпосылки для идейной консолидации, но после ее осуществления, дифференциация между ними была неизбежна. Основной причиной этого стала не столько нараставшая революционность «левых», сколько принципиальная разница во взглядах на вопросы власти и собственности. Либералы выступали за дальнейшую модернизацию экономики и политической системы России: введение конституции и парламента, свободу торговли и конкуренции, активное промышленное развитие; поэтому отмена крепостного права была необходима им в качестве одного из первых шагов на пути к этим преобразованиям. Консерваторы же стремились модернизировать экономику России, принципиально не меняя политической системы страны. Приоритет в решении именно государственных задач в ходе реформы был очевиден: государство получило от реформы безусловную и неоспоримую выгоду. Оно стало более сильным, обрело колоссальный резерв дешевой рабочей силы из обнищавших крестьян, возможность быстрого промышленного развития, а впоследствии – мощную армию и стабильные финансы; избавление от «средневековых пережитков» также повысило авторитет и международный престиж Российского государства.
Разумеется, «либерально-консервативные» преобразования вызывали резкое неприятие со стороны «левых» и потребовали «переноса» этико-философской программы в плоскость политической борьбы: в начале 60-х гг. XIX в. теоретический багаж революционных народников лег в основу идейной программы первой всероссийской революционной организации – «Земли и воли»[64], а 70-е гг. XIX в. стали периодом массового «хождения в народ» «левых» агитаторов и пропагандистов. Подавляющее число народнических воззваний и прокламаций было адресовано непосредственно крестьянам, на первый план выдвигалось коллективистское начало, а социальная революция, по мнению идеологов народничества, должна была воплотиться в стихийном восстании крестьянских общин.
Переход от общетеоретических вопросов к конкретным проблемам популяризации «левых взглядов» не мог быть осуществлен безболезненно для теории. Как и в Европе, по мере «внедрения» в реальность, «левая мысль» неизбежно начинала подвергаться корректировке, предопределявшей появление тактических поправок и идеологических разногласий. Под давлением зарождавшихся рыночных отношений институт общины начал подвергаться разложению и внутренней дифференциации, и возможность «особого пути» России стала представляться народникам 70 х гг. XIX в. менее вероятной, чем их предшественникам. «Культурная революция» среди крестьянства не принесла желаемых результатов: в период разложения общины революционная пропаганда не оказала серьезного воздействия на деревенское население, кроме того, правительство начало серьезное противодействие пропагандистско-агитационной кампании народников. Модернизация общины по модели «левых» не была реализована на практике, в первую очередь этому препятствовал курс правительства, направленный на активное промышленное развитие и урбанизацию. Официальная политика властей была намного эффективнее деятельности немногочисленных «левых» организаций, подвергавшихся постоянным преследованиям и действовавших в условиях конспирации. Более того, «хождение в народ» и агитация оказались недостаточными средствами для уничтожения консервативных установок в среде крестьян, большая часть которых осталась индифферентна к социалистической пропаганде.
