В то же время нельзя не обратить внимания на тот факт, что это обращение к традиции неизбежно несло в себе значительную мифологическую составляющую, и в противовес колониальной мифологизации сознания зарождалась контрмифология, в целом построенная по тем же законам, что и любая идеологическая система. Характеризуя ее, А.Мемми представил стремление антиколониальных течений приспособить традицию к изменившимся экономическим и политическим условиям как исключительно мифологизированную систему ценностей: «Колонизуемый возвращается к своей бесславной истории, пестреющей черными дырами, к своей умирающей культуре, почти заброшенной им самим, к своим замороженным традициям, к своему заржавевшему языку».[124]
Перед арабскими «левыми» встала задача реактуализации прошлого, синтеза идеи национального возрождения с социалистической моделью политического развития. В работах арабских «левых» теоретиков декларировался не «возврат к истокам», а реальная возможность использования традиционных институтов в эпоху научно-технического прогресса, «опора» политической модернизации на национальное культурное наследие. Для реализации намеченных целей тактике «класс против класса» необходимо было противопоставить «единство» всех классов в антиколониальном движении. Идея борьбы за политическую независимость все больше связывалась с концепцией национальной консолидации, а арабский национализм превращался в идеологическое течение и политическое движение, суммировавшее реакцию арабских стран на европейский колониализм и обнаружившее колоссальный потенциал для противостояния колониальной системе.
Ислам как значимая часть арабского культурного наследия стал мощным фактором национального сплочения против колонизаторов. «Левые» все больше пытались синтезировать социалистические ценности с многовековой исламской традицией. Фактически, уже в начале ХХ в. определились многие аспекты дальнейшего развития «левых взглядов» в арабском мире. Религиозная «составляющая» приобретала особое значение в арабских социалистических концепциях. Однако религия, являвшаяся и основным средством легитимации консервативных доктрин, не могла стать фундаментом арабской социалистической мысли. Кроме того, провозглашая национальное единство, «левые» не могли не учитывать наличия среди населения стран региона значительного числа арабов-немусульман. Социалистические идеи в арабском мире смогли получить серьезное распространение, прежде всего, в рамках национализма, ставшего наиболее эффективным средством консолидации масс.
«Левые установки» не имели широкого общественного резонанса до тех пор, пока не появились теории «революционного национализма». Наибольшей популярностью пользовались те концепции общественного развития, в которых опыт европейских и русских «левых» рассматривался, прежде всего, с точки зрения его соответствия условиям той или иной страны. Подавляющее большинство арабских «левых» исходили из неприемлемости социально-политических структур Запада и необходимости выработать свои теории некапиталистического развития[125], противопоставляя им арабо-исламские формы участия народа в управлении страной, зачастую рассматривая организацию племени и мусульманской общины как образец для моделирования таких форм. Характерным стремлением арабских «левых» стал поиск «особого», самобытного пути развития, который позволил бы миновать фазы, пройденные другими государствами, а также опора на этноцентризм, уходящий своими корнями к такому элементу социальной психологии, как осознание кровной связи между членами рода, племени, причем эти критерии переносились на уровень нации.
Аналогичные тенденции в свое время были характерны для русских «левых» теоретиков, рассматривавших институт общины как специфическую форму «стихийного социализма». По мере распространения «левых ценностей» эта тенденция выступала как своеобразный «идеологический архетип», диктовавший восприятие социализма исключительно через призму национальной традиции. Арабская «левая мысль» также строилась на отсылке к традиционным социальным формам как отправной точке и своеобразной константе теоретического анализа действительности.
В теориях арабских социалистов непременным условием реализации «левых принципов» стало национальное единство, декларирование невозможности построения социализма в одной арабской стране. Вместе с тем, арабский национализм оформлялся как совокупность национализмов отдельных арабских стран, что неизбежно влекло за собой претензии каждого из этих национализмов на доминирующую роль. Этот фактор оказал решающее влияние и на последующее развитие арабской «левой мысли».
В первой половине ХХ в. ряд арабских стран получили политическую независимость. По существу, серьезное развитие теоретической мысли начало проявляться только в этот период. Для «левых» теоретиков оказалось очевидным отсутствие прямой связи между государственным суверенитетом и экономической независимостью, многопартийность не воспринималась ими как критерий свободы, а противоречиво и непоследовательно созидавшаяся в пределах арабских стран государственность становилась в глазах социалистов усугублением национального раскола.
В арабской политической мысли выкристаллизовывалась тенденция к критическому осмыслению капитализма как идеала общественного прогресса. Введение многопартийной системы в ряде арабских стран не способствовало серьезной популяризации «левых взглядов», кроме того, проникновение «левых» в парламент носило весьма ограниченный характер, что влекло за собой негативное отношение социалистов к парламентским формам демократии.[126] В условиях нарастания социальных конфликтов и нестабильности экономического положения в политический словарь большинства «левых» партий и деятелей все больше начинало входить понятие «революция», а легальные методы все чаще стали отождествляться с коллаборационизмом. Из неоднородного комплекса разрозненных «левых» организаций начинало четко выделяться «революционно-националистическое» направление.
Арабские «левые» связывали выполнение социальной революцией ее конструктивных функций с утверждением традиционных национальных духовных ценностей. «Левая» альтернатива либеральной модернизации становилась в глазах революционно настроенных социалистов вполне реальной возможностью; соединенная с традиционными ценностями, она обещала стать более гармоничной и менее болезненной для населения, как в социальном, так и в культурном плане. «Революционный национализм» связывал воедино национальную и социальную революции, постепенно становясь самобытной политической теорией, способной представить альтернативу либеральной модернизации. Основой стратегии «революционного национализма» стало целенаправленное вовлечение в антиколониальную борьбу всех социальных слоев населения.
Революционные теории достраивались, систематизировались, воплощались в системы конкретных установок практически-политического действия, необходимых для прихода к власти, что неизменно приводило к формированию контрэлит, претендовавших на выражение интересов широких слоев населения. В этот период для многих арабских социалистов перспектива захвата власти стала казаться единственной гарантией реализации «левых принципов» на практике.
Во второй половине ХХ в. в ряде арабских стран были осуществлены революционные перевороты, имевшие антиколониальный и антиконсервативный характер и направленные на уничтожение господства иностранного капитала. Важным отличием «левых взглядов» на Арабском Востоке стало то, что в подавляющем большинстве случаев они оказались представлены исключительно в партийных программах стремившихся к власти политических группировок и идеологиях правящих элит, использовавших социалистические доктрины для легитимации собственной власти. Как правило, социалистические теории окончательно оформлялись уже после прихода «левых» к власти, поэтому вполне закономерно, что они начинали модифицироваться в зависимости от конкретных политических условий и исторических обстоятельств: в эпоху нациестроительства «революционный национализм» неизбежно перерождался в государственный социализм. Проблема взаимодействия теории и практики для арабской «левой традиции» имела не менее принципиальное значение, чем для Европы и России.
