У Кристиана Фалбе этой осенью был один из его самых скверных периодов, и это настолько поглощало все внимание его сестры, что она не заметила, как побледнела и изменилась Эльсе.

Мам Спеккбом, напротив того, прекрасно все видела, но лишь улыбалась своей понимающей улыбкой: когда молодые люди влюбляются, они иногда именно так и выглядят.

Как только она увидела Эльсе вместе со Свенном, она сказала себе: из них вот выйдет прекрасная пара. Мадам сразу же увидела, что они прекрасно подходят друг к другу, а насчет подобных вещей взгляд у нее был наметанный.

Поэтому, когда Свенн, неуклюжий и смущенный, явился однажды субботним вечером, мам Спеккбом приняла его крайне приветливо, усадила на диван и пошла на кухню за Эльсе.

Но там Эльсе не оказалось. Ее нигде не было, ее невозможно было отыскать. Она появилась лишь после того, как Свенн уже давно ушел. Мадам побранила ее, но все же лукаво улыбнулась: этот симптом тоже был ей знаком — ведь именно так ведут себя девушки, когда болезнь эта принимает у них особенно серьезную форму.

В первые дни Блоха не поднимала глаз. Она рьяно занялась хозяйством и совершенно не выходила из дому. А по ночам она плакала от стыда и страха и каждое утро ожидала, что весь мир узнает о случившемся.

Но так как день сменялся днем и ничего не случалось и так как все шло своим чередом, ничем не затрагивая ее, то Эльсе начала думать, что, может быть, все это не так уж опасно. В ней появилась чуждая ей раньше боязливость; она уже не могла так же смеяться, как раньше; но ее легкий и веселый характер помог ей вскоре справиться с бедой, и она мало-помалу вновь обрела крепкий сон и ясный взгляд.

Но видеть Свенна она не хотела. Всякий раз, когда она думала о нем, она краснела до корней волос: о нем думать было много тяжелее, чем о том, другом.

Они видела, что консул много раз проходил в темноте мимо ее дома, и, к своей радости, поняла, что он не смеет войти. Зато почти каждый вечер, когда мам Спеккбом не было дома, приходила какая-то пожилая женщина, всегда улыбающаяся и приветливая. Она усердно приглашала Эльсе к себе в гости — она живет совсем рядышком, на Прибрежной улице. Но при этом она велела ей ни в коем случае не говорить ни слова о ее посещении мам Спеккбом…

Но однажды вечером произошла ужасная сцена. Мам Спеккбом схватила в темном коридоре какого-то незнакомого мужчину и, поскольку он не пожелал назвать свое имя, решительно распахнула дверь в гостиную, где у лампы сидела Эльсе.

Когда оказалось, что мадам схватила консула Вита, ей было достаточно одного-единственного взгляда на растерянное лицо молоденькой девушки, чтобы сразу же понять все: она прекрасно знала консула. Мадам не чувствовала к нему ни малейшей почтительности, и поэтому она дала ему крепкого пинка и вышвырнула за дверь, окатив потоком бранных слов и проклятий, которые знатный господин снес с изысканным достоинством, радуясь возможности удрать.

А затем мадам учинила расправу над Эльсе и в конце концов в тот же вечер выгнала ее из дому.

Потому что, как она говорила, был бы здесь замешан кто-нибудь другой, например этот вот парень с кирпичного завода, она бы и слова не сказала, а, напротив, помогла бы им устроить совместную жизнь. Уж никто не может обвинить мам Спеккбом в том, что она строга с молодежью. Но отдаться такой старой свинье, как консул Вит! Нет, нет! Если Эльсе ставит себя так низко, то ей нечего делать под одной крышей с мам Спеккбом.

Обычно добродушная, мадам, если уж ее рассердят, приходила в совершенное бешенство. А эта история задела и возмутила ее до глубины души. Какая безграничная подлость со стороны Блохи так одурачить ее этим парнем с кирпичного завода — ее, мам Спеккбом, у которой в этих делах был такой верный взгляд! — и с кем — с этим консулом Витом! Нет, ничего не скажешь, Эльсе проявила самую черную неблагодарность и оказалась хитрым, фальшивым и изолгавшимся существом!

Блоха долго стояла в темноте на улице, пока не собралась с мыслями. Сначала она поплакала, но потом перестала, чтобы обдумать то, что произошло. Больше всего она боялась, что мадам не станет молчать, и тогда все узнают об этой истории.

На улице было холодно и ветрено, а она была без пальто. Она решила пойти к подруге, служившей неподалеку, и подождать немножко — возможно, мадам одумается.

Блоха провела ночь у подруги, а на следующее утро направилась к дому мам Спеккбом. Но мадам увидела, как она спускалась с холма, и захлопнула перед нею дверь.

Лишь тогда Эльсе поняла, что ее выгнали всерьез. Несчастье обрушилось на нее с такой силой, что, казалось, ей не вынести это. Нагнув голову, рыдая, она пошла, не разбирая пути, и оказалась в самых узких улочках приморской части города.

Тут ей встретилась та самая приветливая женщина, которая много раз заходила к ней.

— Бедняжка Эльсемур,[11] — сказала она, — чем тебя обидели? Пойдем ко мне, я живу тут совсем рядом, там тебе будет хорошо-хорошо, и никто не обидит тебя. Пойдем же, детка.

Эльсе стало несказанно приятно от этих приветливых слов, и она охотно пошла за ней.

Крохотный домик, в котором жила эта женщина, был зажат двумя огромными пакгаузами, принадлежавшими консулу Виту. Женщина ввела ее в очаровательную маленькую комнатку, окна которой выходили на гавань. За комнаткой находилась еще более крохотная и еще более очаровательная спаленка.

— Вот здесь ты можешь жить, сколько захочешь, — сказала женщина, ласково потрепав ее по плечу. — Я так давно ждала, что ты придешь.

Эльсе в общем даже не была особенно поражена.

В ее грезах, когда она мечтала под музыку Ширрмейстера, случались даже и более удивительные вещи. Потрясения последних событий спутали в ее сознании действительность с вымыслом, так что она уже ни в чем не сомневалась, ни о чем не спрашивала, а поплыла по течению, радуясь спасению от страшного чувства заброшенности, которое ей пришлось испытать.

Лишь когда приветливая женщина, меняя ей чулки — в комоде были приготовлены чулки, — совсем мимоходом упомянула имя консула Вита, Эльсе кольнуло подозрение. Она поднялась с дивана и хотела убежать.

Но женщина удержала ее и очень тепло заговорила о добром консуле, рассказала о нем много хорошего; а кроме того, — куда ей было бежать?

Блоха легла на диван, а когда вскоре добрая женщина внесла покрытый белой скатертью поднос с кофе, яйцами и белым хлебом, она села за стол и с интересом стала смотреть на лодки, плывущие по бухте…

Здесь Эльсе прожила осень и зиму. Ей было хорошо. Понемногу она привыкла к консулу — он был добр и мил. Выходила она очень редко: у нее было несколько знакомых, с которыми ей было страшно стыдно встретиться. Другие, напротив, останавливались и заговаривали с ней, оглядывали и ощупывали все, что на ней было, и эта их зависть была для нее как бы вознаграждением. Но фрекен Фалбе она так боялась, что бросалась бежать, едва завидев ее в другом конце улицы.

И все же еще больше она боялась Свенна. Она знала, что после того, как работа на кирпичном заводе к осени кончилась, он переехал в город. Однажды вечером она заметила, что он идет за ней по Прибрежной улице. Она торопливо добралась до дома и заперлась. Вскоре она услышала, что он возится с замком и вполголоса зовет ее. Но она не шевелилась и не отвечала, и он ушел.

Но через несколько дней он совершенно неожиданно оказался у Эльсе в комнате. Она бросилась к двери спальни, чтобы запереться там. Свенн между тем стоял не двигаясь, и осматривался. Он изменился. Лицо у него уже не было такое красивое и загорелое, как летом, и Блохе было хорошо видно, что в последнее время он много пил.

— Я все знаю, Эльсе, — начал он, — но это ничего. У меня с лета осталась еще сотня крон. Если хочешь быть со мной, мы поженимся и уедем к моему дяде в Арендал, там мне обещали работу.

Эльсе опустила ручку двери. Ей больше не было страшно, она стыдливо опустила голову и сказала:

— Нет, Свенн! Не проси меня об этом, я не могу. Но спасибо тебе.