Мерчисон создала прецедент и несказанно порадовала Старшего преподавателя Мэннена тем, что сразу после окончания стажировки ее назначили Старшей медсестрой тридцать девятой палаты, где поправлялись после операций мельфиане, кельгиане и нидиане. Приступив к выполнению обязанностей, Мерчисон просила палатных сестер только о том, чего не могла или не хотела делать сама, была с ними вежлива, тверда и справедлива. По рекомендации О'Мары, переданной через Мэннена, ей были поручены некоторые проблемные пациенты, лечение которых по ортодоксальным схемам шло без особого успеха. В итоге ее способность наблюдать, анализировать, синтезировать и ставить диагноз по минимуму сведений о пациенте привлекла к ее работе внимание Торннастора. Тралтан заявил, что Мерчисон занимается, по его мнению, более профессиональными делами, чем положено медсестре, и предложил ей применить ее таланты в возглавляемом им отделении в качестве младшего патофизиолога. Мерчисон, в полном соответствии с данными ее психофайла, обрадовалась переводу, обеспечивающему ей подъем вверх по служебной лестнице, поскольку всегда мечтала заниматься новаторскими научными исследованиями в области ксенобиологии.

Она не позволяла себе никаких отвлечений, потому что, как она мягко, но решительно объяснила Мэннену, времени на общение у нее попросту не было, тем более что общение было чревато увлечением каким-нибудь сотрудником-мужчиной. Такая беззаветная преданность работе очень радовала Старшего преподавателя, но жутко огорчала мужчин-землян, коллег Мерчисон. Они твердили всем и каждому, включая О'Мару, что Мерчисон – единственная женская особь в госпитале, на которую можно смотреть без желания поставить ей диагноз. Все мужчины испробовали себя в роли завоевателей и разработчиков этого самого желанного природного ресурса, но все они решительно отвергались – правда, Мерчисон даже отказывала мужчинам настолько непринужденно и с таким тонким юмором, что никто из соискателей ее сердца не затаивал на нее обиду.

А О'Мара знал по опыту, что безответная любовь редко грозит жизни или психическому здоровью.

Юный Конвей, насколько помнилось О'Маре, был единственным мужчиной в составе младшего медперсонала, который либо не выказывал, либо слишком умело скрывал свои чувства к Мерчисон во время первых профессиональных встреч с нею. Дело было не в том, что Конвей был антисоциальным типом – вовсе нет: просто он предпочитал заводить друзей, принадлежавших к любым видам, кроме своего собственного. Во время первой беседы с О'Марой он признался в том, что цель всей его жизни – работа в многовидовой больнице. Теперь, когда его мечта сбылась и он попал в самую и самую лучшую больницу в Галактике, Конвей полагал, что серьезные романтические отношения с кем-либо могут отвлечь его от занятий. В принципе землянин, предпочитавший общаться с тралтанами, мельфианами и другими, еще более экзотичными пациентами и сотрудниками, мог бы стать объектом тревоги психиатра, а вот в Главном Госпитале Сектора такая аномалия, наоборот, считалась плюсом.

О'Мара помнил о том, что психопрофили Мерчисон и Конвея в молодости были настолько схожи, что, по идее, согласно древней теории относительно притяжения противоположностей и отталкивания схожестей, этим двоим ни за что не суждено было полюбить друг друга.

Однако О'Мара испытывал поистине отеческий интерес к тому, как эти двое разрабатывают свой будущий потенциал, и потому совершенно бесстыдно вторгался – нет, не в их разум, ни в коем случае, а исключительно в их работу по отдельности, а потом – и вместе. Он был нарочито суров с ними обоими и вынуждал их к адаптации, принятию решений и взятию на себя ответственности, намного превышавших их номинальный статус. А то, чего не сделал для Конвея и Мерчисон О'Мара, сделала Этланская война и последовавшая за ней работа на корабле-неотложке «Ргабвар» – серия спасательных операций и процедур первого контакта. Эта работа стала для Конвея и Мерчисон настоящей проверкой на прочность, и в конце концов из них получились превосходные врачи – как порознь, так и вместе. О'Мара в общении с ними неизменно сохранял саркастичность и суровость, но порой задумывался о том, догадываются ли Конвей и Мерчисон о том, как они дороги ему, дороги по-человечески. Он гордился тем, что Мерчисон, которая и теперь была настолько хороша, что мужчины всегда оборачивались и смотрели ей вслед, стала заместительницей Торннастора в Отделении Патофизиологии и Патоморфологии, а талантливый молодой Конвей, который теперь был уже не так молод, стал Главным диагностом Отделения Межвидовой Хирургии. Знали ли эти двое о том, как рад О'Мара тому, что теперь они – супруги?

О'Мара хранил эти чувства в тайне ото всех, за исключением двоих существ, одно из которых никогда бы не появилось в госпитале лично, а второе ни с кем бы не стало об этом говорить.

Он раздраженно потряс головой, сердясь на себя за то, что все большую часть раздумий уделяет прошлому, посмотрел на часы и приготовился к тому, что сейчас все его чувства будут прочтены, как раскрытая книга.

Когда через несколько мгновений в кабинет влетел Старший врач Приликла, О'Мара любезно указал на предмет мебели, отдаленно напоминавший корзину для бумаг. В его кабинете цинрусскийский эмпат предпочитал усаживаться именно на это сооружение.

– Ну, маленький друг, – ворчливо произнес О'Мара, – как я себя чувствую?

Приликла издал мелодичную трель, которую транслятор переводить не стал, это был цинрусскийский эквивалент смеха, и ответил:

– Тебе, друг О'Мара, твои чувства известны точно так же, как мне, поэтому не стоит говорить о них вслух. Полагаю, вопрос частично риторический. Другая его часть может быть как-то связана с ощущением общего волнения вкупе с эмоциональным напряжением, характерным для того, кто собирается сделать предложение, которое может не понравиться. Помни: я эмпат, а не телепат.

– Порой мне в это слабо верится, – негромко проговорил О'Мара.

– Наблюдение и дедукция, – продолжал Приликла, – даже без способности читать эмоции, могут дать точно такой же результат – ты бы знал об этом, если бы умел играть в покер. Мне видны твои чувства, но не твои мысли, поэтому если ты заставляешь себя скрывать плохие новости, тебе придется рассказать мне, о чем ты думаешь.

О'Мара вздохнул.

– Помимо всего прочего, – сказал он, – ты еще и психиатр, способный расщелкать психиатра.

На миг хрупкое, насекомоподобное тельце цинрусскийца затрепетало от эмоционального излучения О'Мары, однако Приликла молчал – ждал, когда О'Мара начнет говорить. О'Мара держал паузу, он старался подобрать верные слова.

– Маленький друг, – сказал он наконец, – цель нашей встречи – обсуждение возможностей и просьба совета, а не желание поручить тебе дополнительную работу. Видимо, ты уже знаешь о том, что время моего пребывания в госпитале ограниченно и что я покину его, как только изберу и подготовлю своего преемника, который станет администратором госпиталя и Главным психологом одновременно. Выбор предстоит трудный.

Приликла расправил радужные крылышки, тряхнул ими и снова плотно прижал к тельцу. Он молчал.

О'Мара продолжал:

– Все, кто видятся мне в этой роли, как новичок со стороны, так и нынешние сотрудники, достойны этих должностей. Я мог бы уйти прямо сейчас, зная, что любой из них справится с работой. Но мне бы хотелось знать больше, чем мне подсказывают собственные интуиция и опыт, о потаенных чувствах достойных кандидатов. Честно говоря, я обуреваем ревностью. Долгое время психологическое здоровье госпиталя было моим чадом, моим единственным ребенком, и мне бы не хотелось препоручать его не слишком заботливому родителю. Вот почему мне представляется необходимым – если ты, конечно, согласишься, – чтобы ты наблюдал за чувствами всех кандидатов на мой пост и рассказывал мне о них, тем самым помогая мне сделать окончательный выбор.

– Я вижу твои чувства, друг О'Мара, точно так же, как вижу их у любого источника эмоционального излучения, независимо от того, велик он или мал, прост или сложен, силен или слаб, и даже тогда, когда речь идет о неразумном животном. Никто не в силах утаить от меня своих чувств, но это не значит, что я готов поведать о них третьей стороне, если речь идет об этичном отношении к приватной информации. В противном случае я бы с радостью помог тебе советами. Но ты редко прислушиваешься к советам. Когда я заметил присутствие в твоем разуме кельгианского компонента и ты неохотно поделился со мной подробностями, мой совет состоял в том, что длительная оккупация твоего сознания кельгианской мнемограммой принесла тебе столько же эмоциональных стрессов, сколько и радостей, и что тебе следует ее стереть. Но я чувствую, что она по-прежнему присутствует в твоем сознании.