Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Уникальный архивный источник позволяет проследить трагичную участь подавляющего большинства из тех, кто критически высказывался о политике Советского государства и о ходе войны. Большая часть из них получила от пяти до десяти лет исправительно-трудовых лагерей и после этого еще на пять лет была лишена избирательных прав. Некоторые были повторно осуждены в очередную волну репрессий 1948 – 1950 годов и отправлены в ссылку на поселение. Тех же, которые кроме антисоветской агитации и пропаганды привлекались и по другим частям статьи 58 – за шпионаж, саботаж, подготовку террористического акта, сотрудничество с оккупантами, – ждала высшая мера наказания. Причем приводилась она в исполнение через несколько дней после вынесения решения Особым совещанием, и нередко после рассмотрения дела и отмены приговора решение изменяли, а приговор уже был приведен в исполнение.

Знание-сила, 2001 №06 (888) - pic_29.jpg_0

На полях приведены цитаты из личных дел, обвинительных заключений и показаний свидетелей.

Лишь незначительная часть всех этих людей – пятнадцать процентов – была впоследствии реабилитирована, остальные до конца дней считались неблагонадежными, осужденными по одной из самых ужасных статей сталинского Уголовного кодекса. Можно было бы подумать, что только условия военного времени диктовали столь суровую меру репрессий. Но статья за инакомыслие существовала в Уголовном кодексе СССР с 1926 года и перешла со сталинских времен в новый Уголовный кодекс, принятый уже в 1961 году Н. Хрущевым в почти неизменном виде!

И прежде чем закончить этот печальный обзор, думаю, следует сказать, что вряд ли виновны те, кто мыслил и высказывался вслух иначе, чем в сводках Совинформбюро и протоколах партийных собраний. Виновна государственная политика, которая довела до такого ожесточения свой народ, что такое поистине святое чувство, как патриотизм, у каких-то людей исчезало и верх брали лишь естественные чаяния человека – увидеть просвет в череде безрадостных и голодных дней.

Надежда Оцеп

«Ах, война! Что ты сделала, подлая»

Для молодых война – давняя история, для людей, переживших эти дни, – страшные и горькие воспоминания.

В 1999-2000 годах в русскоязычной монреальской газете «Место встречи» печатались воспоминания Надежды Матвеевны Оцеп. Двадцатилетней девчонкой, только что получившей диплом врача, она ушла на фронт и прошла всю войну с медсанбатами и полевыми госпиталями».

В Канаде много русских, и эти воспоминания читались взахлеб, передавались из рук в руки, дошли и до Москвы.

Мы печатаем сегодня небольшие отрывки из воспоминаний Надежды Оцеп, посвященные войне.

Завтра была война

Июнь 1941 года. Мы – студенты, закончившие 4 курс 1-го Московского медицинского института, находимся на практике в городе Рошаль Московской области. Больница маленькая, многопрофильная, с крошечным родильным отделением, где мы временно живем из-за отсутствия общежития.

За время нашего пребывания нам не удалось (к счастью рожениц) принять ни одних родов (возможно, женщины Рошаля решили временно не рожать). Основная наша работа – на скорой помощи. «Скорая помощь» – это старая унылая кляча, запряженная в телегу. Возчик – тоже старый и сонный. Добираемся на вызовы в основном бегом. Телега понадобится, если будет необходимость в госпитализации больного. Напротив больнииы – старый, запущенный, но очень красивый парк.

Городок Рошаль маленький и чистый. Где-то на окраине имеется машиностроительный завод, молодежь которого заинтересовалась молодыми «специалистами». Настроение у нас прекрасное. Мы абсолютно уверены в своем профессионализме и прекрасной подготовке. Огорчает лишь небольшое количество бальных с примитивными диагнозами (ОРЗ, колит и прочее). Мне посчастливилось прооперировать лишь одного больного с аппендицитом. Собственно, оперировал опытный хирург, а я «держала крючки», но и этим была довольна.

Утром 22 июня мы обнаружили толпу около столба, на котором был укреплен громкоговоритель. Война!!! Враг напал на нашу Родину. Плачут пожилые женщины. Мужчины угрюмы. Солнечный день как бы потускнел. Но мы держимся очень бодро. Мы уверены, что сильны и победим фашизм. Никакого страха мы не испытываем.

Вечером того же дня в Рошаль приходит телефонограмма из института с требованием немедленно вернуть студентов в Москву для продолжения учебы.

Уже 1 июля мы садимся «за парты». Основные предметы: военно-полевая хирургия, общая хирургия, психиатрия, нервные болезни. Теоретических предметов нет.

Военно-полевую хирургию читает Николай Нилович Бурденко – главный хирург Красной армии. Читает он монотонно, даже скучно, но мы боимся пропустить хоть слово. Москву непрерывно бомбят, но Николай Нилович абсолютно глухой, ничего не слышит и на записки своих ассистентов о том, что надо спуститься в бомбоубежище, однообразно отвечает: «Я не клоп и в щель не полезу». Но Бог хранил клиники института, и ни одна из них не была разрушена.

В эти длинные теплые солнечные дни лета 1941 года Москва не радовала. Огромные очереди за продуктами. Напряженные толпы людей около военкоматов. Военные машины. Группы людей, волочаших аэростаты заграждения. Москву бомбят В центре перекрашивают дома, приобретающие пестрый зеленовато-коричневый цвет. Укрыты «кони» на Большом театре. Уже давно появилось и зазвучало слово «эвакуация». Составы «телячьих» вагонов, нагруженных заводским оборудованием. Толпы людей, осаждающих формирующиеся составы, идущие на восток, – шум, неразбериха, крики детей, слезы и вопли женщин, провожающих военные эшелоны.

Я провожаю отца – кинооператора Московской кинохроники, которая уезжает в Алма-Ату, а затем и маму с сестрами. 4 июля 1941 года старшая сестра преждевременно, в бомбоубежище, родила сына, и теперь, 20 июля, прижимая к груди малыша, покорно следовала к железнодорожному составу, направляющемуся на Урал. Запомнились огромные, полные ужаса, тоски и отчаяния глаза старшей сестры и растерянный, испуганный вид младшей, девятилетней сестры. Мама как всегда собрана, сдержанна, внешне спокойна, полна какой-то решимости. Так уехали, эвакуировались из Москвы мои родственники. Я осталась одна и продолжаю, как одержимая, учиться, понимая, что скоро понадоблюсь на фронте.

Живу я с подругой, моей сокурсницей, в квартире мамы на Никитском бульваре. Горько видеть разбитый памятник Тимирязеву на Тверском бульваре, разбомбленный Дом журналиста на Никитском, засыпанные стеклом тротуары, бледные испуганные лица прохожих…

Наступает октябрь с грязью, непогодой, с ранними заморозками. Немцы подходят к столице. Битва за Москву вступила в решающую фазу.

16 октября. В Москве паника – немцы под Москвой. Трамваи не ходят. Мелькают легковые и грузовые машины, нагруженные людьми и скарбом. У Никитских ворот, напротив церкви, где венчался Пушкин, и около маленькой, вросшей в землю церквушки (место крещения Суворова) грабят продуктовый магазин.

Фашисты в восьми километрах от Москвы. Мы идем в институт пешком, боясь опоздать на лекции. Но занятий нет. Нас вызывают в административный корпус и вручают дипломы с вписанным от руки словом «с отличием» и вычеркнутой фразой «на основании решения экзаменационной комиссии». Мне предлагают остаться на кафедре госпитальной хирургии в качестве ординатора. Для меня это огромное счастье. Но как коротко оно было! Через неделю основной профессорско-преподавательский состав уезжает в эвакуацию. И я иду в военкомат. Он работает круглосуточно. Конец октября. Ночью, в почти неосвещаемом помещении военкомата, я сижу среди мужчин, лиц которых не вижу, и слушаю радио. Впервые слышу песню «Священная война». Глубокой ночью меня вызывает военком, и через полчаса выхожу от него с направлением в город Барыш Куйбышевской области, где формируется 318-я команда, будущая 55-я стрелковая дивизия. Моя судьба решена.

14
{"b":"282196","o":1}