Подергав двери, Руди пожимает плечами и выносит прикладом вертикалки стекло задней двери.

Хрум!

Стекло осыпается внутрь машины, а парень ныряет в салон «Фольксвагена». Осмотрев салон и не найдя там ничего ценного, немец отпирает двери и капот машины.

— Дизель, два литра — немца аж колотит от радости, шалит адреналинчик.

— Как потрошить машину будем, командир?

— Я сниму радиатор и оптику, а ты снимай задние стойки. Как снимешь, попробуем ТНВД снять, и вообще все, что под капотом снимется. Что не открутится, пневматической УШМ срежем. Эх, жаль такой двигатель бросать, — немец вытирает нос перепачканной пятерней.

Мелко мыслит, я даже слегка разочарован в парне, на уровне чернозадых — разбил окно, спер магнитолу и бежать. Особо дерзкие еще нагадить в салоне могут, для куража.

В этот раз спишем на молодость, а в дальнейшем попробуем воспитать в парне крепкого хозяйственника.

Хотя, зачем откладывать, вот прямо сейчас и начнем воспитывать.

— Вы, немцы, тактики от бога, а вот стратеги никакие. В сравнении с русскими, конечно, — начинаю воспитательный заход. — Машину сюда спрятали при движении конвоя из Порто–Франко. Так? А раз так, то появиться в ближайшее время, бывшие владельцы нашего «Фольксвагена» не могут. Сам говорил, по ночам тут не ездят. Ближайший город, в котором ночуют перед плечом до Порто–Франко, это Веймар. И если предположить, что оттуда выехал рано утром, это место только вечером проедешь. Следовательно, время у нас есть. А время, оно деньги в буквальном смысле.

— Что предлагаешь? — немца начинает колотить еще сильнее.

— Снимай, как хотел, оптику и радиатор, воздушный фильтр и бачок омывателя. Я пока верхние крепления стоек скину. А потом заведем траверсы под днище, за них приподнимем «Фольксваген» и срежем крепления подвесок и крепеж двигателя. Тут срезать–то десять гаек. И вообще все срежем, что срежется.

Вот, что мне в немцах нравится, к поставленной цели прут, как носороги. Поняв, что инструктаж окончен, «командир» принимается потрошить моторный отсек. А вот что не нравится — это узость мышления, продолжим воспитание.

— Руди, ты не с того начал. Крышку капота сними сначала, а то если он тебе на голову упадет, мне обидно будет. Чем я прочность брони нашего шушпанцера проверять буду?

Наставляя парня на путь истинный, заглядываю на спидометр найденыша.

Хм, а помирать–то ты рано собрался. Полста с хвостиком тысяч километров пробега и меньше пяти лет от роду для подобной машины — детский возраст. Это при условии, что спидометр на второй круг не пошел.

Лично я в полсотни верю: сиденья не обтрепались, резинки на педалях практически не вытерлись, руль как новый. Нефиг думать, хороший–годный приз взяли.

Пока Руди мучается с радиатором, не спеша скидываю верхние крепления амортизаторов. Затем, припахав себе в помощь победившего–таки радиатор немца, пытаюсь завести под «Фольксваген» траверсы.

— Руди, а нафига тут эти железяки? Это ведь штатные устройства бронемашины, для чего их использовали?

— При их помощи зенитку снимали с машины и оборудовали стационарную огневую точку, а броня отходила в укрытие, — немца аж распирает от возможности поучить унтерменша.

— Хм, интересная задумка. Давай, показывай, что ты там наковырял под капотом…

Установить траверсы с первой попытки не получилось. И со второй не получилось. Мешали трубы и «банки» выхлопной системы «Фольксвагена».

Можно было, по–простому, вырвать их с мясом или тупо забить на них. Но внезапно проснувшийся в Руди «матерый хозяйственник» не мог смириться с таким кощунством.

— Русский, да ты перегрелся в кабине. Они ведь почти новые, двадцать экю наверняка возьмем, если повезет, то и двадцать пять.

Пришлось зацепить несчастный «Фольксваген» за подвеску, приподнять лебедкой одну сторону градусов до шестидесяти. И, вооружившись пневмо–УШМ, нырять под легковушку и пытаться отрезать все, что отрежется.

Остроты ощущений добавляло отсутствие на бронемашине ручного тормоза. Возможно, в юные годы броневичка он и был, но ближе к пенсии по каким–то причинам отсутствовал. И подсунуть под колеса у запасливых немцев нечего, курортники блин. Будет свободная минута, первым делом башмаки под колеса сделаю.

— Руди, ползи в кабину, прижми тормоз к полу и не вздумай отпустить.

Перекрестившись, ныряю под днище раскачивающегося на тросах «Фольксвагена». И вдыхая полной грудью едкий, солярочный выхлоп, с мыслями о своих восьми процентах, расчленяю трубу резонатора.

Озверев от циркового выступления в газовой камере, окончательно прихожу к мысли, что ломать, так ломать, без полумер и компромиссов.

— А–а–а–а–а…! Держите меня семеро.

Ж–ж–ж–ж–ж–ж–ж! Надрывается УШМка и немец оттаскивает в сторону срезанную с петель дверь. Ж–ж–ж–ж! А–а–а–а–а–аб..!

— Шайзе! — Руди обжигает пальцы о свежий срез.

Ничего, в его возрасте это крайне полезно, радикально меняет геометрию организма, и руки начинают расти откуда надо.

Зацепив за междверную стойку труп многострадальной легковушки, лебедкой втаскиваем ее на траверсы и не торопясь разделываем тушку, извлекая металлические потроха.

Пару раз на дороге было какое–то движение, но никто не рискнул сунуться в кусты, проверить, что за ударники капиталистического труда шумят на всю долину.

Ближе к финишу из кустов вылезло местное свиноподобное, обиженно хрюкнуло и бочком, бочком, вдоль стены зарослей пересекло открытое пространство. Спустя пару минут, пришлось хватать лежащие в кабине стволы и занимать круговую оборону. В сторону, куда скрылась псевдосвинья, топча и ломая невысокую растительность, на манер рвущейся на Берлин «тридцатьчетверки», пронеслась туша местного хищника. На поляну тварь не сунулась, предпочитая смять окрестный кустарник. То ли уже наученная держатся от человека подальше, то ли запах отработанного топлива и раскалённого металла показался ей несъедобным.

Через три часа на долину опустилась тишина: не гремит разбираемое железо, притих тарахтящий дизель, замолкла УШМ, не режут слух местных обитателей душевные загибы русской речи и короткие лающие (и чего уж там, довольно однообразные) немецкие обороты.

— Руди, грабли свои убрал от пива. Нам только твоей блевотины не хватало для полного счастья. У тебя там как, пупок не развязался? — немец испуганно прижимает руки к животу, отрицательно мотает головой. — Это есть гут. Канистру с технической водой доставай. Мыться будем.

Немец, шатаясь, скрывается за бортом машины. Это не от усталости, нет.

Для работы пневмо УШМ пришлось почти все время гонять двигатель «Ящерки» на холостых оборотах. Вот за три часа и надышались солярочным выхлопом.

По–хорошему, сейчас бы отдохнуть минуток сто. Но чуйка подсказывает, что мы и так злоупотребили гостеприимством местной долины.

Пять минут, прислонившись спиной к нагретой солнцем броне, посидеть в тишине, потом стащить с себя пропитанную маслом, гарью и потом робу. Помыться, насколько хватит воды. И рвать отсюда когти, пока не замели.

Выезжая обратно на дорогу, останавливаюсь в месте, где проложенную колесами колею пересекает след здоровенной животины, обошедшей нас за кустами.

— Ох, ни хрена себе следочек, — в ссохшийся до твердости бетона красноватый грунт вдавлены отпечатки копыт размером с грампластинку. Вдавлены на глубину не меньшую, чем глубина следа, оставленного нашим броневиком, и расстояние между отпечатками побольше моего полноценного шага.

Кого я тут хотел напугать двенадцатым калибром? Против таких монстров только «ДШК», а лучше «КПВ» может считаться за аргумент.

И у немца не поинтересуешься подробностями. На мероприятия по личной гигиене у него еще хватило сил. А вот дальше у парня начались дикие спазмы, и пришлось ждать, пока он отблюется до желчи, и только потом на себе втаскивать в кабину.

В кабине немец свернулся калачиком на маскировочной сети и затих.

У меня у самого все признаки отравления налицо, но крутить баранку я пока могу. А вот на парня отравление подействовало куда сильнее. То ли потому, что я старше и у меня организм покрепче, то ли просто особенность организма.